Гибель красного атамана

прощальное написал, а потом лёг на кровать, наган дулом к сердцу и поминай, как звали!
  – Могли и подстроить.
  – Как? А письмо? Заставили написать? Заставить Алексей Максимовича сделать что-то против его воли – невозможно!
  – Может быть, может быть, – задумчиво сказал Богаевский, – и куда ты меня определишь в Новочеркасске?
  – На гауптвахту. Под надёжную казачью охрану.
  – Надёжную?
  – Надёжную.
  – А Назаров где?
  – Расстреляли Назарова, – горестно сообщил Голубов.
  – А говоришь – надёжная.
  – Лучше всё равно нет. Уж такой оплошности больше не совершим. Да и не совершили. Через день после гибели Назарова, хотели красные расправиться с офицерами, что были на гауптвахте, да казаки не позволили. Поэтому я и здесь. Меня вытолкали из Новочеркасска после этого. Да и большевики сейчас в Ростове. А сагитируешь казаков – у нас своя власть будет в Новочеркасске. Тогда уж мы Подтёлкова из Ростова вытолкаем. Кровь, гад, казачью льёт, что воду. Вот посмотрите, Елизавета Дмитриевна, что сестрица моя, Оля, написала.
  С этими словами он достал газетный листок и подал жене Богаевского.
  Она его развернула и прочитала:
  – Великому народу! Название многообещающее, – прокомментировала Елизавета Дмитриевна и продолжила:
  – Подымайся, великий народ,
  Остальные пойдут за тобою.
  Дружной ратью пойдём мы вперёд
  Только трусы не явятся к бою.
  Если ярким наш будет удел,
  Лихо станем над чёрною бездной.
  Кто может, беспощаден и смел.
  Она взовьётся к высотам надзвёздным.
  В грозном рокоте слышан удар
  По позорным столбам капитала.
  От мерцанья зажёгся пожар,
  Долгожданная радость настала.
  Люди – братья, в великие дни
  Есть надежда на гибель Ваала.
  Цепи пали … Зажглися огни…
  – Забавно. И что это?
  – Вы не поняли, Елизавета Дмитриевна? Если прочитать первые буквы строчек, то получиться: ПОДТЁЛКОВ ПОДЛЕЦ.
  И Голубов довольный рассмеялся.
  – И это пропустили в революционной газете? – удивилась жена Богаевского.
  – Да. Там не все дюже грамотные.
  – И как же я тебе помогу, Николай Матвеевич? – спросил Богаевский.
  – То, что ты со мной, это уже помощь.
  – С тобой я как пленник или как союзник?
  – А мы не будем уточнять. Пусть думают, как хотят. Нам и то и то сгодиться.
  На следующий день они уже были в станице Платовской, а ещё через день Голубов ушёл к хуторам в Сальской степи в надежде на встречу с Поповым. В Платовской оставил охранять чету Богаевских десяток казаков и своего ординарца.
  По станице разнеслась весть, что захвачен брат Африкана Петровича Богаевского, что сейчас командует полком у Корнилова. Несколькими днями ранее здесь на соединение с Петром Харитоновичем Поповым прошёл его однофамилец Иван Данилович с сотнями набранных им калмыков, «влача кровавый след», как сказал поэт Максимилиан Волошин. Карательные меры, учиненные калмыками, популярности белому движению, разумеется, не принесло. Иногородние были очень злые. Собрался сход. Потребовали от Богаевского оправданий за брата и за всё белое движение. Охрана, оставленная Голубовым, справиться с толпой была не в силах. Митрофану пришлось согласиться на выступление. Вытащили стол, на него взобрался Богаевский, его жена и охрана стояли рядом. Говорил Митрофан Петрович два часа. Ничего такого он не сказал. Говорил, что беднейшее казачество и иногородние должны протянуть друг другу руки и вместе трудиться над процветанием Тихого Дона. Но кровь, кровь была между красными и белыми! И эта кровавая река широко разлилась: рукой до другого берега не достать.
  Раздались злобные выкрики.
  – Да, протянешь им руку. Шашкой полосонут, и тут же ноги протянешь!
  – Верь им, сволочам этим! Порубают всех в мелкую капусту!
  – Скольких порубили да постреляли эти лампасники узкоглазые!
  – Звери эти степняки!
  – С Пеши Ефремова живьём кожу содрали да на снег бросили!
  – Они такие!
  – Но красногвардейцы тоже не отличаются миролюбием, – возразил Митрофан Петрович, – в Новочеркасске и в Ростове расстреливают без суда.
  – Так это контру бьют, офицеров всяких во имя светлой жизни!
  – То есть красным можно убивать, – уточнил Митрофан Петрович, – а контрреволюционерам, как вы их называете – нельзя?
  – Так мы ж за правое дело! Встань на сторону бедняков, и ты нам товарищ и брат!
  – А вы косо смотреть будите?
  – Может, первое время и будем, потому как к вам доверия нет! А ты заслужи!
  – Как заслужить? На задних лапках перед вами прыгать? А честь? А достоинство? Какой же он после этого офицер?
  – Какая честь? Какое достоинство? Контра Митрофан, как и его братец!
  – Расстрелять его! И вся недолга!
  На добром лице Богаевского появилась растерянность. В пенсне и с широкими усами он был похож на умного, но грустного кота.
  – Не-е! Судить, а потом расстрелять!
  Тут вмешался ординарец Голубова:
  – Правильно, товарищи, судить надо! Мы же не банда какая-то! Мы государство строим рабочих и крестьян. По закону всё должно быть! По нашей рабоче-крестьянской совести. Только не мы судить его должны. А может, он чего такого знает про брата и беляков? А вы его кокнете! С мёртвого какой спрос? В Новочеркасск его надо! Там пусть судят, кому это положено.
  – Это правильно!– согласились красногвардейцы и им сочувствовавшие и посоветовали:
  – Так вези его, казак, куда положено, что он тут глаза мозолит?
  Голобовцы в этот же день увезли чету Богаевских в станицу Великокняжескую. Митрофана Петровича посадили в тюрьму, а Елизавету Дмитриевну приютили добрые люди.
  Через день в Платовскую вернулся недовольный Голубов. Переговоры с Поповым сорвались, вернее, они даже и не начались. Разговаривать с красным атаманом никто не захотел, а на словах Попов передал через голубовских парламентёров, что, мол, пусть сначала Голубов определиться: на чьей он стороне и, если уж он привёл красных в Новочеркасск, так пусть и выведет их оттуда, а тогда и гутарить можно.
  Голубов ускакал в Великокняжескую и там явился к Богаевскому.
  – Не захотел Попов со мной гутарить. Упёрся. Не понимает он общего положения! Гражданская война! На ней надо быть гибким и хитрым! И себе на уме! Объединяться надо со мной под видом красных. У красных сейчас сила! У казаков мозги агитацией большевицкой затуманены. Врут им, а они верят, потому как тёмные! Разагитировать их надо. Воевать-то они умеют! А кто у Попова? У Корнилова? Кто под началом у твоего брата Африкана Петровича? Мальчишки от четырнадцати до восемнадцати лет! Куда им против матёрых казаков! Побьют их! Полягут все в степи. Как щенков перестреляют! Напиши им, Митрофан Петрович. Пусть «степняки» Попова перейдут на сторону красных, для вида. Будем вместе, захватим власть на Тихом Дону. В Новочеркасске и так вся власть в моих руках. А вместе с Поповым мы сила будем. В Новочеркасске казаков и агитировать дюже-то и не надо. Насмотрелись, что большевики вытворяют. Как у генерала Пименова трёх зятьёв-офицеров убили? Знали его? Вызвали, значить, их в комиссариат, а через час приходит к Пименовым комиссар и гутарит: «Извините, барышни, ошибочка вышла. Расстреляли ваших мужей по недоразумению». Три дочери генерала враз стали вдовами! Напиши Попову, Митрофан Петрович.
  Долго уговаривал Голубов и уговорил-таки Богаевского написать Попову. Написал он очень обтекаемо, завуалированно, так, что Попов ничего не понял, и, разумеется, на него не ответил. Напрасно ждал Голубов ответа, не дождавшись, уехал в Новочеркасск, прихватив с собой чету Богаевских и оставив в Великокняжеской своих казаков, на случай, если Попов передумает.
  Паровоз тащил один вагон, где в центральном купе расположились Голубов и Богаевские. Ехали молча (О чём разговаривать?). Богаевские дремали, прижавшись, друг к другу, Голубов смотрел в окно на белую степь с пятнами проталин на холмах. Весна.
  В Ростове поезд был остановлен и отогнан на запасной путь. Голубов куда-то удалился, вернулся через несколько часов злой и весёлый.
  – Подтёлков хотел вас у себя оставить, – сообщил Голубов своим попутчикам. – Шиш ему с маслом! Чернецова один раз доверил этому полудурку! Всё! Научил!
  Поезд тронулся на север в Новочеркасск.
  По прибытии, Богаевского поместили на гауптвахту, а Елизавета Дмитриевна поселилась на квартире у сестры мужа.
  Положение в Новочеркасске было не такое радужное, как Голобову представлялось в станице Великокняжеской.
  После отъезда его из Новочеркасска казаки 6-го пешего батальона, а так же казаки 10 и 27 Донских полков продолжили спасать от расправ офицеров и партизан, попросту вводя их в состав своих подразделений.
  И тут в начале марта (или в середине – смотря по какому стилю: старому или революционному) исполком Совета Новочеркасска решил провести регистрацию всех проживаемых в городе офицеров. Зная, чем эта регистрация обычно кончается, 6-й казачий батальон послал делегацию в исполком с просьбой отменить регистрацию. Ответа не последовало. Тогда казаки 6-го батальона и присоединившиеся к ним казаки 10 и 27 полков и голубовской революционной дивизии окружили здание исполкома и навели на него артиллерийское орудие. После чего ещё раз вежливо попросили отменить регистрацию. Регистрацию отменили. Обиженный комендант Новочеркасска Медведев уехал в Ростов. А в городе вскоре появился Первый Титовский революционный полк, названный так потому, что состоял из крестьян Титовской слободы. Между казаками и революционерами образовалось равновесие и вооружённый нейтралитет.
  Голобову предстояло не спеша и осторожно переманить красногвардейцев, в основном коренных донских крестьян, на свою сторону. Конечно, были бы в городе одни казаки, всё бы упрощалось. Но Голубов не унывал – надо работать с тем, что есть. И он развил кипучую деятельность. Но на одном из собраний случился трагический казус.
  Произошло это в городском театре. В партере вперемешку сидели казаки и солдаты Титовского полка. Выступавшие призывали казаков и крестьян пойти навстречу друг другу, ведь Советская власть, это власть трудящихся, то есть власть землеробов – казаков и крестьян. Голубов выступал четвёртым. И во время выступления ему вручили телеграмму. Голубов по инерции зачитал её. Начиналась она словами «Всем, всем, всем», и по мере чтения в зале устанавливалась гробовая тишина. И в этой тишине Голубов громко произнёс последние строчки: « … и изгнать красную сволочь – большевиков из Донской Области!» Это оказалась телеграмма от полковника Мамонтова, одного из «степняков» атамана Попова. Голубов растерянно вертел в руках телеграмму, а казаки разразились бурными и продолжительными аплодисментами с криками «Ура!» Солдаты Титовского полка встали со своих мест и молча покинули театр. А ведь все были вооружены! Собрание могло окончиться перестрелкой!
  После этого собрания всех подразделений Новочеркасского гарнизона постановили являться на собрания и митинги без оружия. Это постановление относилось ко всем без исключения.
  События разворачивались стремительно, у Голобова времени на размышление не было. Власть в Новочеркасске надо было немедленно брать в свои руки. Но сил явно не хватало, и, значить, надо было объединить красногвардейцев и казаков. И он решил выложить