Гибель красного атамана

последний свой козырь – Митрофана Петровича Богаевского.
  На гауптвахту за Богаевским подъехали с шиком, на автомобилях. Митинг намечался в здании Кадетского корпуса. В городе узнали, что на нём будет выступать «донской златоуст» Митрофан Богаевский и зал корпуса был переполнен. Казаки и солдаты перемешались и с нетерпением ждали начало митинга.
  Наконец, прибыло начальство: Голубов, начальник гарнизона Новочеркасска Смирнов и военный комиссар по борьбе с контрреволюцией товарищ Ларин. Богаевского ввели в зал толи под охраной, толи под почётным эскортом в виде двух конвоиров–красноармейцев с примкнутыми к винтовкам штыками.
  Первым выступал Ларин. Он охарактеризовал Митрофана Петровича как ярого контрреволюционера и врага трудового народа. Ларин призывал осудить Богаевского по всей строгости революционного закона согласно народной воле.
  – Суд над этим прихвостнем мировой буржуазии может состояться и здесь, товарищи! Не надо стесняться, выражая свою народную волю!
  Зал на этот призыв отреагировал полным равнодушием.
  Ларин продолжал. Он говорил о большевиках и о том, как много хорошего сделала Советская власть за эти несколько месяцев после революции, хвалил красную гвардию и недавно образованную красную армию. Его не слушали, в зале переговаривались в полголоса. А когда Ларин упомянул о «гидре контрреволюции – офицерстве» из зала прокричали:
  – Какой такой гидре? Мы с офицерами вшей в окопах кормили, хлебали из одного котла, одной шинелью укрывались. Гидра! Ты сам-то где был в войну, товарищ Ларин?
  – Молод он ещё для фронта!
  – Какой молодой? Тебе сколько лет было в четырнадцатом году, товарищ Ларин?
  – Девятнадцать.
  – Во! И где ты был, товарищ Ларин.
  На фронте товарищ Ларин точно не был и Голубов это знал:
  – Товарищи, – сказал он, – о «гидре» это личное мнение товарища Ларина. У нас не царский режим. У нас свобода слова!
  Ларин продолжил речь, но зал его уже не слушал и шумел не переставая.
  – Виталий Филиппович, – зашептал ему в спину Голубов, – закругляйся, не испытывай терпения казаков.
  Ларин попытался завладеть вниманием зала, но это у него не получалось и он машинально стал теребить застёжку на кобуре револьвера.
  Из зала прозвучало:
  – А почему это товарищ Ларин не выполняет постановление? Договорились же, что на собрании и митинги приходить всем без оружия! Всем без исключения!
  На это ответить было не чего, и Ларин смущённый и обиженный был вынужден прекратить выступление.
  Голубов объявил выступление Богаевского и попросил тишины. Но это было излишне: зал замер. Митрофана Петровича подняли на стол, и он начал спокойным тихим голосом:
  – Товарищи! Мы с комиссаром Лариным находимся в неравных условиях. Он свободен, при власти и, даже при оружии. Поэтому и бросается необоснованными обвинениями.
  – Ни хрена не слышно! – раздалось из зала. – Давайте стол на середину.
  Начались прения, проголосовали. Стол, Богаевского, президиум собрания и конвой переместили в центр зала. Митрофан Петрович продолжил:
  – А я под угрозой штыков, – он указал на винтовки конвоя, – но, товарищи, ни чьим прихвостнем я никогда не был. Я всегда был за наш Тихий Дон, за его граждан. За казаков, за крестьян, за иногородних.
  Три часа говорил Богаевский, три часа стояла почтительная тишина.
  Он рассказывал о себе, о своём друге атамане Каледине, которому своим самоубийством не удалось поднять казаков против Советов. Говорил о том, что он пережил в Платовской. «Пришли красные – стали вырезать калмыков, потому что они казаки, появились калмыки Ивана Попова, стали вырезать красных, мстя за своих. Разве можно это вынести?»
  Спокойный тихий голос Митрофана Петровича разливался по залу тёплой волной. Он говорил как учитель, объясняющий трудный материал своим ученикам:
  – Нужно примириться с партизанами. Позвать их. Вернуть из степей. Ведь там молодые силы. Там цвет будущего Дона. Там такие дорогие и нужные силы для процветания и жизни Дона. Привлечь к работе и интеллигенцию – её силы. Без неё ничего нельзя сделать. Не будет цвести и расти Дон, если интеллигенция будет стоять в стороне. Если она не будет работать. Если не воспользоваться её опытом и знаниями. Пора прекратить перестать лить нужную нам кровь своих же братьев, одинаково и сильно любящих Дон. Также желающих ему добра и благополучия и роста в дальнейшем.
  И когда он закончил, сразу не поняли, что это всё, ждали ещё. Воцарившаяся тишина взорвалась бурными аплодисментами. Казаки рукоплескали стоя, аплодировали «титовцы» и даже конвой Богаевского, отставив винтовки, хлопал в ладоши.
  Голубов победно улыбался в усы. Ещё чуть-чуть и Дон его. Он уже фактически хозяин положения в городе.
  Речь Богаевского не на шутку встревожила военного комиссара Ларина, и он посчитал своим долгом доложить о митинге в Ростов.
  В Ростове это восприняли как начало мятежа. Оттуда дозвонились до Смирнова, начальника гарнизона Новочеркасска, и приказали ему явиться незамедлительно в Ростов вместе с Голубовом и доставить туда же Богаевского. Смирнов всё это выслушал и твёрдо заявил:
  – Данный приказ выполнить не представляется возможным.
  И повесил трубку. Он прекрасно понимал, что если они с Голубовом тронут Богаевского, то их собственные подчинённые зарубят их без лишних слов. В Ростове это тоже поняли.
  В Новочеркасске начался мятеж против Советской власти.
  Но собственно казаки этого не поняли. Они поняли только, что с Советской властью им не по пути и стали расходиться по своим станицам.
  Голобову, конечно, тоже надо было уходить и прихватить с собой Богаевского. И у него, наверное, получилось бы возглавить казачьи станицы, которые и без того вот-вот поднимутся против Советской власти. Но он медлил, пытаясь удержать Новочеркасск.
  В Ростове думали, что делать с мятежным городом. А решение было за окнами.
  С запада надвигались германо-австрийские войска, гоня перед собой мелкие отряды красногвардейцев и союзные им отряды анархистов. И если красногвардейцев ещё можно было как-то организовать, дисциплинировать, то с анархистами это сделать было почти невозможно. В основном это были моряки Балтийского и Черноморского флотов, которые считали, что находятся на самоснабжении, то есть попросту грабили население. И руководству Донской Советской республики с этим надо было что-то делать! Мятеж в Новочеркасске подвернулся как нельзя кстати.
  И 27 марта(9 апреля) в Новочеркасск отправили дополнительные силы красногвардейцев, в основном состоящие из матросов-анархистов. Большую их часть отправили по железной дороге, а в качестве передового дозора отправили броневики и матросов на лошадях, чья посадка в седле вызвала презрительную улыбку у казаков.
  Для Голубова всё случилось довольно неожиданно. Сказалось отсутствие разведки и самоуверенность красного атамана. Первое, что он услышал – это перестрелку на железнодорожном вокзале. Малочисленная охрана вокзала не смогла сдержать прибывших анархистов и вынуждена была отступить. Вот и у Атаманского дворца появились бронеавтомобили и матросы на лошадях. Голубов с тремя десятками казаков оборонялся, сколько мог, но матросов прибывало всё больше и больше, возник риск окружения. Голубов с казаками выскочил из дворца и по Московской улице, отстреливаясь, конные вырвались из города.
  Броневик и матросы подошли к зданию гауптвахты. Казаки 10 Донского полка решили обороняться.
  – Ей, урядник, – крикнул матрос на лошади с надписью «Аврора» на бескозырке, – помнишь меня?
  Это был тот матрос, которого они выгнали почти два месяца назад пьяного с гауптвахты.
  – И что с того? – спросил урядник.
  – А ничего. Я зла не помню. Могли достать шашкой – не достали. Вы при исполнении. Понятное дело. И мы на задании. У нас приказ от Центрального Исполнительного Комитета Донской Советской республики доставить в Ростов Богаевского Митрофана Петровича.
  – С гауптвахты никого не отдам, – хмуро и твёрдо ответил урядник.
  – Я же сказал – у меня приказ!
  Тут из гауптвахты вышел Богавский, легко спустился с крыльца, подошёл к казакам.
  – Не надо из-за меня умирать, господин урядник. Я в вашем распоряжении, товарищ.
  – Вот это другое дело, – улыбнулся матрос, – прошу.
  Распахнулась дверца броневика, Богаевский, нагнувшись, шагнул туда, дверца захлопнулась, броневик развернулся и направился в сторону Ростова.
  Урядник раздумывал, перекрестить броневик с удаляющимся в нём Митрофаном Петровичем или не надо. Решил, что не надо.
  Анархисты подавляли редкие очаги сопротивления. Недовольные Советской властью огрызались короткими перестрелками и покидали город. На Сенной площади нашли семерых матросов, заколотых штыками.

  Обогнув Новочеркасск с севера на юго-восток, Голубов появился в ближайшей к городу станице Кривянской. Переночевав там и оставив утром в станице Смирнова, он отправился дальше. Он не унывал. Не в первый раз начинать всё сначала. Дон вот-вот восстанет и красным в Области не удержаться. Сразу надо было воевать за белых. Всё могло бы быть по-другому. Прав был Назаров. А теперь не понятно многим: толи он за красных, толи он за белых. Ну да ничего! Язык есть, всё можно объяснить. Не один он такой колеблющейся. Вороной жеребец атамана Каледина мчал Голубова вперёд. Впереди показались крыши станицы Заплавской.

  А в Кривлянской появились двадцать матросов на лошадях. Один из них с надписью «Аврора» на бескозырке сказал станичному атаману:
  – Так, дядя, скажи своим лампасникам, что бы выдали Голубова и всех офицеров, что вы здесь укрываете. И контрибуцию за укрывательство уплатить нам в размере сколько скажем.
  – А ты знаешь, племянничек, – усмехнулся атаман, – что с Дону выдачи нет. А контрибуцию обычно казакам платят, а наоборот отродясь не было.
  – Поговори ещё! Я Ванька-кочегар с «Авроры»! Мы на Балтике вас душили, – матрос показал кулак, – и здесь душить будем.
  Вокруг собирались казаки.
  – А ну в плети их, станичники! – приказал атаман.
  Казаки знали куда бить. Лошади вставали на дыбы, сбрасывали седоков. Матросы падали, теряли оружие. А плети безжалостно ходили по ним. Вскоре казаки отделили лошадей от матросов и погнали в ближайший сарай.
  – Охолоньте, мужики, вспомните Балтику.
  Собрался Круг. Приняли решение о восстании. А первого апреля (у большевиков -14) кривлянские казаки с налёту освободили от красных Новочеркасск. И первое, что они сделали, это позвонили в Ростов с требованием освободить Митрофана Богаевского, в противном случае обещали расстреливать пленных красногвардейцев.
  Большевики в Ростове задумались, уж кто-кто, а они знали о силе слова. Митрофан Богаевский один дивизии стоил, а то и армии.
  В этот же день около пяти часов вечера от ростовской тюрьмы в сторону Новочеркасска отъехал автомобиль чёрного цвета. В нём находилось пять человек: два шофёра на переднем сидении, на заднем сидели Яков Антонов, молодой, но известный в Ростове человек – организатор ростовской красной гвардии и председатель следственной комиссии Рожанский. Между ними сидел Митрофан Богаевский. Доехав до первой рощи, поплутав между деревьев автомобиль остановился.