Дом среди ясного неба

ДОМ среди ясного неба
                                         

        “Я, Максим Костров, бесповоротно и навсегда умер” - убеждал себя художник, летая над кладбищем, где справлялись его похороны. Серое усопшее тело уныло лежало в глупом чужом костюме. Над гробом шморгали носами пресытившиеся печалью живые. Больнее всего было видеть некрасивую от горя жену. Костров любил ее, но любить по-настоящему всегда мешал тот гнусный факт, что они находились в законном браке. Еще в момент бракосочетания Кострову казалось, что он совершает что-то скверное. С того самого мига, как нежная жизнелюбивая Веточка стала Ветой Борисовной Костровой, в ней умерло нечто сокровенно важное. Каждый раз в постели с женой Костров мечтал о той воздушной и взрывной Веточке, которой она была до свадьбы, но той девушки уже не существовало. Она лишь изредка выглядывала из сурового лица Веты Борисовны, и мгновенно исчезала, если Макс заставал ее врасплох.
        А сейчас, даже глубоко несчастная, она была той самой Веточкой. И Костров подумал, что это, оказывается, он сам испохабил прекрасное произведение природы, а теперь, успокоившись после похорон, она снова расцветет. Значит хорошо, что он умер.
          Недалеко от жены искренне рыдал нудный сокурсник по художественной академии, которого Костров всегда недолюбливал. В его голове пульсировала единственная горькая и тревожная мысль “Я потерял лучшего друга!” “Я потерял лучшего друга!” “Я потерял лучшего друга!” 
          “Никогда не считал его другом” - дивился Костров - “по мне убивается человек, который вечно меня раздражал. Наверное,  хоть раз нужно было ему сказать об этом”.
            А лучший друг пейзажист Коля Кожемякин философски смотрел в небо и думал: “Лети Макс, там лучше. Какие виды, небось, в Раю! Какая натура!  Как прибудешь - сразу писать. И припаси мне коробочку ирийских красок и угольный карандаш, небось получше итальянских - а главное бесплатно! Я останусь пока, мне бы роспись дома культуры окончить, а потом жди. И расскажи там Главному по живописи, как наш брат живет. Передай, чтобы с коммерческим сюжетом почаще работали, не то весь живописец в небо на заработки подастся”. 
          В стороне тихо стояла натурщица Лиля. Душа Кострова заметалась. “Даже попрощаться не успели” - страдал он. “Какое чудное создание! Какое мудрое сердце! Эх бы сейчас обхватить эти скульптурные ножки… Я умер. Послушай Лиля, Послушай! Послушай! Послушай! На любой планете, в любом измерении, как бы там не случилось - мы встретимся! Обещаю!”
          Гроб закрыли и начали забивать гвоздями. Лилю обнял хмурый мужик и Костров, послав всех к черту, направился прочь от кладбища. Он шатался по улицам, подслушивал мысли и разговоры. На лавке скандалила молодая парочка:
  -  Когда ты, наконец, найдешь нормальную работу?
  -  Мне моя нравится.
  - Но это разве зарплата? Что на нее купишь? Мне стыдно перед родителями. Они не обязаны нас кормить…
  На остановке троллейбуса мать говорила с сыном:
  - А геометрия что?
  - Меня вызывали.
  - И?
  - Формулу Геррона забыл.
  - Как забыл? Мы же вчера до полуночи сидели …
  В парке шумно спорили двое накидавшихся интеллигентов.
  - Ну что плохого в интеграции? Любой национализм на руку только политикам - с его помощью проще разжигать войны.
- Не скажи! Громадное общество неуправляемо, оно не сможет выжить даже экономически. Самые успешные цивилизации - маленькие. Возьми Швецию, Данию, любую европейскую страну - маленькая замкнутая цивилизация более жизнеспособна! В селе, где все друг друга знают, легче объединится для одной цели. Возьми Японию. Они сохранили свою культуру почти неприкосновенной, и они самая сильная нация, как экономически, так и культурно.
-Это от рабской психологии. Нас не научили распоряжаться свободой.
-И кто придумал общество, объединенное чем-то поумнее политики? Ты? Что ты можешь предложить?
-Интеграция должна произойти в мировоззрении, а не в политике...
Костров решил в последний раз посмотреть на море. Это, единственное, что ему было по-настоящему жалко покидать. Он сотни раз пытался нарисовать море, перепачкал уйму холстов, использовал килограммы краски. Он старательно копировал позолоченную солнцем гладь и кипящую ледяную муть, годами бился над изображением лазоревой прозрачности волн и кружевной белизны пены. Но никогда не удавалось написать движение. Вечное, великое, совершенное содружество воды и ветра подвластно лишь кисти Бога, создавшего этот шедевр природы. Надо сказать, что Господь конечно иногда частично передавал крупицы своих изобразительных полномочий Айвазоскому, например. Но Кострову досталась слава портретиста. Ему удавались женские образы. Они получались глобальными, пронзительными и понятными.
    Солнце плавно спускалось вниз, докрасна возбуждая небо. К Кострову пришла важная мысль. Если Бог с такой виртуозностью создал землю, как должно быть красивы другие космические картины! Как художник, он не мог лишить себя возможности убедиться в этом. И душа живописца с восторгом понеслась вверх, будто притянутая космическим магнитом.
    Спустя неопределимый отрезок вечности Костров очутился на необъятном зеленом поле, со всех сторон окруженном чистой линией девственно прямого горизонта. Пространство было заполнено играющими, танцующими, болтающими и музицирующими людьми в белых старомодных одеждах. Дамы носили белоснежные широкополые шляпы, джентльмены - бежевые картузы.
    Навстречу Кострову неслась бабушка. Она тоже была наряжена в белое платьице с кринолином и кружевную шляпку. Бабушка расцеловала Кострова, и потащила его знакомиться с родственниками. Смотри Максимка, это твои прабабка с прадедом, а вон бабочек ловит, с усами, такой, видишь - это мой братик Фаня - помнишь, его на войне под Берлином убили? А вот седенькая с зонтиком - это твоя двоюродная тетя Анюта. Ой, а вон баба Феня, ты должен помнить, она в три года тебя нянчила. Баба Сеня, дед Афанасий, дед Толя с сыном... Ой, Максимчик, баба Клава бежит!
  Бабушка Клава в свою очередь основательно расцеловала Кострова, и принялась оправдываться:
  - Ты извини внучек, я за отрезом на платье ходила, вот и задержалась! Спасибо, Нина, что вовремя подошли, а то бы Максюша растерялся на первый раз.
-А как же! - подтвердила бабушка Нина. Где же эта зараза шляется?
-Кто?
-Дед наш, кто же еще! Идет! Вспомни про… Саша, иди сюда, Максимка приехал!
Дед был таким же, каким Костров привык его видеть. Когда-то они с бабкой швыряли друг в друга посудой и неделями не разговаривали. Он подошел со скупой улыбкой и похлопал внука по плечу.
“Ну, пора!” - сказала бабуля Нина и потащила Кострова по полю. Вскоре перед ними нарисовалась гигантская лужайка-зверинец, по которой носились толпы разнопородных собак и кошек, порхали разноцветные стаи попугаев, бегали лошади, свиньи, коровы, козы и прорва прочей домашней живности.
- Смотри, Максимчик - вот тот, черненький - Тобик, у нас с тридцать шестого года жил, умный собака был, а этого рыжего хитрюгу-кота, я еще девочкой у прабабки застала. А вон Кеша - какая птица была мудрая!
И тут Кострова сбил с ног верный друг детства доберман Дима. Он вскочил на любимого хозяина и стал счастливо облизывать, обдавая горячим собачьим дыханием. Костров даже всплакнул. Он поднял с травы палку, запустил ее вдаль, и Дима тотчас помчался ее отыскивать. Они долго бегали вдвоем, как в юности, вываливались в пыли. Им было так хорошо вместе! Тем более, это была космическая пыль.
- Максим, поди сюда! - позвала бабушка, рядом с которой стоял большой длинноволосый юноша в пенсне и с двумя чемоданами.
-Привет! - сказал юноша. Извини, я опоздал, меня на собрание ангелов вызывали.
Костров всматривался в странно знакомое лицо парня, которое было ему необыкновенно приятно.
- Я твой ангел-хранитель - представился очкарик.
-Макс - протянул руку Костров.
-Женя - назвался ангел.
-Я где-то тебя видел?
- В последний раз - тридцать четыре года назад, перед самым рождением -  усмехнулся Женя.
-Ну да… - растерялся Костров.
-В добрый путь! - благословила бабушка и крепко обняла внука.
-А это что? - спросил Костров, глядя на чемоданы, когда бабушка Нина скрылась за горизонтом.
-Точно, я же ангел, а не носильщик - держи - это твое барахло!
-Мое?
-Это опыт. Все важное, что ты приобрел в предыдущих жизнях.
-А можно глянуть?
-Валяй!
Костров открыл желтый кожаный чемодан и отпрянул, наткнувшись на женский лифчик и красную матерчатую косметичку.
-Я что в прошлой жизни был геем?
-Дурак, в предыдущей жизни ты был женщиной!
-Женщиной?
-Ты первая в Мюнхене начала носить брюки!
-Я жила в Мюнхене?
-Под конец жизни ты даже основала феминистское движение и купила целую фабрику по пошиву женских штанов, которая, правда быстро разорилась.
-Почему?
-Ты на редкость бездарно вела дела.
-Терпеть не могу феминисток!
Костров  вытащил толстый фотоальбом, обвязанный индийским платком тонкой ручной работы. Первая же фотография кольнула его странным чувством. На ней улыбалась молодая женщина с крохотной дочкой на коленях. Обе были красавицы, и глаза обеих вызывали в Кострове ощущение глубокого знакомства.
-Это кто?
-Младшая - твоя позапрошлая мать и последняя жена, а взрослая - сестра в предыдущей жизни, а в последней - Коля Кожемякин.
-Вета была моей мамашей, а Коля сестрицей? Я всегда замечал, странно они как-то друг на друга смотрят! Какой бред!
-Твои жизни - тебе решать! 
Костров перевернул страницу и в наголо бритом подростке узнал Лилю.
-Это она?
-Надо же! Узнал! А она только что здесь была!
-Как?
-Да ты с ней пришел!
- Бабушка? Этого не может быть! Бабушка умерла, а Лиля еще жива!
-Как мне надоели ваши земные стереотипы! В реальности всего этого нет!
-А что есть?
-Все, Ничего. Я обычный хранитель. Сторож твоей души, понимаешь? Задай эти вопросы Сэнсэю.
-Где я найду Сэнсэя?
-Очень скоро тебе представится такая возможность.
-А с чего ты решил, что все эти шмотки важны для меня?
-Ты сам решал. Как только ты думал : “Я не могу без этого жить!” или “Вот то, к чему я стремился!” или “Это и есть смысл моей жизни!” - я складывал твои убеждения и желания  в чемодан.
Костров запустил руку на дно второго кейса и с удивлением нащупал каменную глыбу. Он вытащил ее наружу и обомлел. На обломке бетонной стены в неподатливом слое зеленой эмали было старательно выцарапано “Ненавижу!”
-Это тоже смысл моей жизни?
-Ты сделал эту надпись в ночь перед смертной казнью.
-Я был политзаключенным - диссидентом?
-Ты был маньяком, который умертвил и расчленил больше пятидесяти женщин. Кстати, все они есть на портретах твоей кисти.
-Ты тоже не похож на ангела! - разозлился Костров. - Где крылья, нимб, арфа?
-А ты стал бы ходить в парике с буклями, камзоле и белых чулках?
-В средневековье, может, и стал бы.
-Ну вот. Крылья и нимбы вы, люди, приписывали нам именно в те времена.
-А в чем вы на самом деле ходите?
-На самом деле мы чистые сущности, а не фотомодели.
-Но я же вижу тебя в джинсах!
-Ты привык обуславливать все формой, но это пройдет. Ох уж мне это НПО “Аккумуляторных технологий!”
-Каких технологий?
-Ладно, пойдем.
И они отправились пешком по плотному лучу света, простиравшемуся вдоль сотканных из световых пятен абстрактных ландшафтов и