слухи, об этом бы написали газеты, журналисты искали бы кандидатов в призраки среди пропавших без вести школьниц.
К реальности ее возвратило то, что буквально в метре от нее затормозила машина. И не простая, а милицейская. Лена обнаружила себя переходящей дорогу. Ну, хоть не на середине. Она не знала, что там на светофоре, и есть ли он вообще. Робко глянула сквозь лобовое стекло. Но никто из двух милиционеров на нее не смотрел. Тот, что за рулем, одновременно разговаривал по мобильнику и отрывал виноградинки от грозди, предлагаемой ему напарником. "На дорогу смотри, козлина!" — подумала девочка и поспешила дальше.
11.
Осень задерживалась. Но горожане были благодарны и за то, что летняя жара наконец отступила. Лучшее время для прогулов отвыкших от занятий школьников. Но Лена больше не шаталась по улицам. Она знала секретное место. Она ничего не сказала матери, ходила на теоретические занятия, на которых витала в облаках при первой возможности. О возобновлении практики ничего не говорили, но у нее была своя. Каждый день, когда в расписании стояла специальность, Лена спешила в ту аварийную школу, чтобы в кабинете музыки на третьем этаже играть самой, без указки, то, что ей нравилось.
12.
Веником из коридора второго этажа она подмела в кабинете пол, совок не нашла и просто загнала всю пыль под рояль. Ведь на сцене должно быть чисто. Сам рояль тоже протерла найденной в другом кабинете тряпкой, намоченной водой из бутылки для питья. Открыла крышку, понажимала на клавиши. Пришлось признать, что она не могла точно сказать, какие клавиши как должны звучать. Она не пианистка.
И так, все готово. Она вступила в круг света от дыры в потолке. Кивнула портрету Моцарта. Прислушалась. Где-то вдалеке строители забивали сваи, по улице проехала машина. Взяла в рот мундштук и начала.
Антонио Вивальди. "Времена года", концерт № 2 соль минор «Лето», часть 3, престо, "Гроза". Она все лето репетировала этот отрывок. Более того, она сама сделала аранжировку, свела все партии в одну как можно полнее, на сколько хватало пальцев и дыхания. И все это для того, чтобы, когда осенью начнутся занятия, впечатлить преподавателя. Конечно, тогда она не знала, кто он на самом деле. Но так даже лучше: сейчас она играла перед великими. Где-то там среди портретов, наверняка, висел и сам Вивальди.
Это были самые жаркие три минуты сентября, однозначно. Она вся вспотела и даже щеки заболели. Ну почему она не скрипачка? Им хоть дуть не надо. Наибольшую трудность представлял этот самый престо. Ничего настолько быстрого она раньше не играла. А еще у разных оригинальных партий темп различался. Но тут винить некого — она сама выбрала это произведение за его сложность.
Поклон. Великие улыбались со своих стен.
13.
Наконец-то первый дождь. Напоминание о том, что перемены неизбежны. Он застал Лену в ее секретном кабинете музыки. Она сидела на рояле и жевала булку. Не потому, что во всем здании не смогла найти стула, а просто сидеть на рояле круче. Возможно, во всем мире такой опыт имели очень немногие. А стул стоял рядом. С его помощью Лена туда и забралась.
Прохлада и особый запах дождя — все это казалось незнакомым и радовало. Шуршание и шелест доносились отовсюду. Мелкие капли падали из дыры в потолке на потертый паркет. Капли впитывались, паркет темнел. Лена смотрела на это и гадала, когда он кончится. Не придется ли задержаться тут, чтобы переждать. Дома можно сказать, что не хотела промокнуть и простудиться. И это было бы правдой.
Потемнело. Дождь усилился. Паркет не успевал впитывать новые капли, и под дырой появилась лужа. Порыв ветра бросил несколько капель Лене на ноги. Она поежилась и свободной от булки рукой стерла их.
Неужели все — пришла настоящая осень? Только она так подумала, как дождь ослаб, а потом и вовсе прекратился. Посветлело. "Вот так: никогда не знаешь, когда что в жизни начнется, и когда закончится — прямо, как этот дождь", — подумала она и сразу отметила глубину мысли. Довольная собой, она встала на стул и спрыгнула на пол. Действительно, она не могла знать, что следующее посещение старой школы станет для нее последним.
14.
За ней по улице шел какой-то мужик. И это средь бела дня! Стараясь не показать, что она его заметила, Лена дошла до нужного перекрестка. Свернула и сразу побежала. В переулке никого. Вот он, знакомый забор. Пробежав по помосту, шмыгнула за угол. Быстро, в дыру! Заскочила не очень осторожно, зацепилась за доску, пуговица отлетела с блузки. Лена застыла на месте, стараясь дышать потише. Прислушалась, не бежит ли ее преследователь по переулку. Тишина. Похоже, она его обхитрила. На всякий случай тихонько, она пошла ко входу в заброшенную школу. Тринадцать миллионов. Жуть.
15.
Она лежала с саксофоном в руках на прогретом солнцем, истертом бесчисленными ногами паркетном полу. Рядом за роялем сам Моцарт играл “Времена года”. Почему Моцарт? Просто она подзабыла, как выглядел Вивальди. Ну и Моцарт всегда ей нравился. На его лице лежала печать глубокой одухотворенности. Лена подыгрывала ему с закрытыми глазами. Подгоняемые музыкой, по небу неслись облака, то и дело на секунду закрывая льющее через дыру в крыше свои лучи солнце. Она чувствовала это кожей.
Вслед за мелодией время ускорило свой ход. Трава проросла сквозь щели в полу, тянулась к свету, распускала листики один за другим — все как в ускоренном воспроизведении в телепередаче о природе. Трава росла даже из-под крышки рояля!
"Гроза". Небо потемнело от бесконечного потока туч. Ветер ворвался внутрь, поднял травяные волны. Он сорвал с Моцарта парик, освободил, растрепал угольно-черные кудри — подобны буйству яростного огня. Величественен и грозен, как ангел темного пламени, Моцарт восседал за роялем. Трава, теперь заполнявшая все пространство класса, хлестала Лену по рукам. Вспышки молний озаряли лики музыкантов на стенах. Раскаты грома почти заглушали музыку.
Ливень. Первый же удар водной волны пробил одежду насквозь, остужая разгоряченную кожу. Саксофон начал захлебываться, забулькал. Лена открыла глаза, чтобы посмотреть на Моцарта, но трава была уже слишком высока. Но она знала, что он там, и его пламя не затушить — он ведь под крышей. "Прости, Амадей. Я больше не могу", — из последних сил сказала она. Ее глаза закрылись, обессилившие руки обняли инструмент, прижали к дрожащему телу. "Как холодно, и хочется спать", — подумала она. А Моцарт все играл и играл.
Когда тучи рассеялись, солнце осветило заросшую травой комнату. За зеленым от молодой поросли роялем никого не было. В центре класса в пятне света лежала она. Сверкал саксофон, сверкали капельки на цветах, покрывавших ее тело. Цветы в волосах, упругие бутоны пробивались сквозь блузку. Все. Труп девушки, поросший цветами.
16.
— Алло.
— Людмила Борисовна?
— Да. Это я.
— Я из музыкальной школы. По поводу возобновления занятий по специальности на духовом отделении. Мы наконец нашли нового преподавателя и теперь...
— Извините, что перебиваю, а со старым преподавателем что-то случилось?
— Насколько я знаю, он в связи с ухудшением здоровья не смог продолжить работать и вышел на пенсию. Две недели как уже.
— И все это время нет занятий?
— Да. А вы что, не знали?
17.
"Какая жуть! Так и до галоперидола недалеко. Или что там мама пьет", — думала Лена, спешно спускаясь по лестнице. Она и не заметила, как пролетело время. Если бы мобильник не разрядился, то мать бы уже названивала вовсю.
Во дворе она осторожно подошла к забору, прислушалась. Ничего подозрительного. Выглянула в дырку — все также. Выйдя в переулок, поспешила домой, по пути придумывая историю про свои сегодняшние успехи.
18.
— Ну и как прошел день? — спросила мать, вроде бы, как всегда.
— Хорошо. Учитель показывал продвинутую технику игры профессионального уровня. Я так увлеклась, что даже задержалась и вот...
— Что у тебя с телефоном?
— Разрядился, наверное.
Лена полезла в сумку, вытащила телефон, раскрыла, бессмысленно нажимала на кнопки. Теперь по голосу матери было понятно, что что-то неладно. Лена безуспешно пыталась понять, где прокололась, тупо пялясь на телефон.
— В глаза мне смотри! — прошипела мать. — Где ты шлялась?
— Как где? В музыкалке. Я же гово...
— Не лги мне! Из музыкалки звонили, сказали, нужно согласовать расписание занятий с новым преподавателем. Альберт Евграфович, оказывается, еще де недели назад заболел и вышел на пенсию. Почему я ничего не знаю об этом? Где ты шлялась все это время?! Отвечай!
Лена поняла, что все кончено, мать все узнала. Для ответа в голову не пришло никаких слов. Внезапная пустота. Молча она наклонилась, чтобы расстегнуть туфлю.
— Что это? Где ты валялась? Аа!?
Лена резко выпрямилась. Возможно, когда она отряхивалась, там в старой школе, то так сосредоточилась на юбке, что забыла за все остальное.
— Оооо... Это что?! — Мать протянула руку и дернула за место на блузке, где была оторвана пуговица. — Кто тебя валял? Аа?!
Девочка только опустила глаза.
— Шлюха! Шлялась где-то две недели. А ну отвечай, кто тебя валял?!
— Никто. Я сама, — только смогла ответить Лена.
— Шизофреничка, что ли? Аа?! Ну в кого ты такая уродилась? Ну за что ты меня так позоришь? Какой позор... Выкормила на свою голову.
19.
"Рецепты дедушки Агафона. Мягкий шампунь Агафона. Двенадцать уральских минералов и целебная глина. "Коли слабеют волосы и сыпятся, и пустеет голова, поврачуй ее уральской смесью, да целебной глиною умасти", — советует уральский знахарь, дед Агафон", — Лена перечитывала этикетку шампуня уже третий раз. Она стояла в ванне под душем и злилась на все и вся: на себя, на мать, конечно же, чтоб она сдохла. Не видеть бы и не слышать. Закрыться в ванной и включить воду частично с этим помогало: шум душа превращал непрекращающиеся причитания возящейся на кухне матери в неразличимый бубнеж. Или самой утопиться? Вон воды уже набралось... “Рецепты дедушки Агафона. Мягкий шампунь Агафона. Двенадцать уральских минералов и целебная глина. "Коли слабеют волосы и сыпятся..."
20.
На следующий день мать повела Лену в музыкалку, как маленькую. Лена испытала настоящий шок, когда встретила ее у выхода из школы. Мать сказала, что хочет увидеться с новой преподавательницей, но Лена подозревала, что она хочет контролировать ее перемещения; боялась, что это может затянуться, молилась, чтобы этого не видели те, кто ее знал.
В музыкалку пришли пораньше. С преподавательницей встретились перед занятием по сольфеджио. Она оказалась женщиной средних лет, шатенкой в очках, внешности, в общем, совсем непримечательной; с именем совсем обычным — Наталья Александровна. Занятия согласовали по старому расписанию. Так всем было удобнее, особенно матери, которой не пришлось запоминать новое. "Леночка очень талантливая и усердно занимается, — в конце беседы сказала мать. — Всегда меня радовала. А как отменили занятия, она, представляете, сама нашла помещение и занималась! Но я рада, что Вы здесь, и занятия возобновляются. С преподавателем всегда лучше. И с наступающим праздником Вас". Преподавательница вежливо улыбалась, иногда
