Саксофонистка

кивая, в конце поблагодарила. Лена же просто стояла молча. Другого от нее и не требовалось.

В день занятия, в урочное время Лена встретила Наталью Александровну в коридоре. Та сказала ей идти в кабинет и, что скоро вернется.

Лена находила символичным, что первое занятие с новым преподавателем будет проходить в том же кабинете, где и последнее со старым. Даже малолетки присутствовали, почему-то.  Мальчик и девочка. Сидели, вцепившись в свои блокфлейты. Лена предположила, что они потом перейдут на саксофон. Она не могла точно сказать, из тех ли они, кто смеялся над ней в прошлый раз. Возможно, просто не все договорились о занятиях по старому расписанию, либо это какие-то временные обстоятельства, или преподавательница решила, что так будет лучше. Лена надеялась, что это все же временно. Но не важно. Тогда ей помешали хорошо сыграть, но сейчас она всем покажет. При первой встрече Наталья Александровна просила подготовить произведение для демонстрации своего уровня игры. Лена задумала удивить ее и сыграть свою "Грозу", а не всем привычный "Русский танец" Чайковского.

В нетерпении Лена выдвинула из-за парты стул и сидела так, чтобы можно было быстро встать. Дунула несколько раз, беря разные ноты. Малышня вела себя тихо. Видно, они еще не были знакомы друг с другом.

Хорошо, что долго ждать не пришлось. Наталья Александровна быстрыми шагами вошла в кабинет, остановилась и аккуратно закрыла дверь. Потом вздохнула и сказала: "На новом месте всегда столько организационных вопросов!" Села за учительский стол. "Я смотрю, вы заждались, — сказала она, слегка кивнув Лене, которая резко выпрямилась на стуле. — Тогда не будем тянуть. Леночка, что ты нам исполнишь?" Лена встала, поправила юбку и объявила, стараясь говорить как можно четче и громче:

— Антонио Вивальди, "Времена года", "Лето", часть третья "Гроза". — Потом добавила, уже не так уверенно: — Собственная аранжировка. 

— Как необычно, да еще и собственная аранжировка. Чую талант.

Наталья Александровна ладонью указала на центр комнаты:

— Прошу.

Лена даже немного покраснела. Она пошла и встала спиной к окну, так, чтобы быть лицом и к Наталье Александровне и к новичкам. Поискала глазами портрет Вивальди, но опять не нашла. Тогда кивнула портрету Моцарта, висевшему рядом со входом и портретом Мусоргского. Вдруг мысль о том, что портреты, возможно, висят по алфавиту, возникла в голове. А она никогда и не замечала этого. Мысленно сказав себе не отвлекаться, она взяла в руки саксофон, сделала вдох, выдохнула, потом опять вдох. Она никогда еще не играла это на людях. Возможно, сейчас момент истины для ее таланта. Если новая преподавательница его признает...

— Леночка, понимаю, ты волнуешься, но малыши же смотрят.

Лена забыла выдохнуть и застыла с мундштуком во рту.

— Руки.

Теперь она побледнела. В голове застыла единственная мысль: "Не может быть!"



21.

Осень наконец пришла. Погода, как очень часто бывает в этих краях, резко сменилась на пасмурную и дождливую. Наступили серые дни, и никто не мог знать, когда они теперь закончатся. Вполне возможно, что только весной. Также и Лена не могла сказать, когда настанет весна в ее жизни. Тот скандал был словно грозой, но на одну грозу десятки дождей и просто пасмурных дней. Она просто ходила в обычную школу, три раза в неделю еще в музыкальную и просто делала то, что говорила мать. Все, как привыкла.

Наталья Александровна оказалась женщиной приятной, хоть и строгой. Лена же старалась просто держать руки правильно. С одной стороны, ей, как самой старшей саксофонистке, подобало быть безупречной, с другой — боялась, что мать может узнать о ее ошибках. Она, слава богу, не стала водить Лену в музыкалку, но вместо этого каждый раз звонила и спрашивала, как прошло занятие, как успехи у доченьки. Она это делала прямо по часам, и, собираясь домой, Лена слышала, как преподавательница с матерью мило беседуют по телефону. Лена не знала, когда это они успели подружиться. Хотя, возможно, новая преподавательница просто хотела понравиться родителям своих новых учеников. Может, из-за этого она и согласилась на просьбу матери о дополнительных занятиях.

В середине октября матери позвонила какая-то старая подруга. Они давно не разговаривали и, поэтому, долго и громко трындели обо всем, что случилось со всеми общими знакомыми аж с институтских времен. Лена в соседней комнате делала уроки, все слышала и мечтала, чтобы телефон сломался, а лучше, чтобы вообще сгорела АТС. Правой рукой она писала, а левой зажимала ухо, но этого оказалось недостаточно. "Да, Леночка учится на саксофоне, и очень талантлива. Замечательно играет" — донеслось из соседней комнаты. Лена теперь зажала уже оба уха. Не помогло. Мать уже возбудилась и стала громче. "Выступление? Осенний бал? Какая школа?" — от этих слов, не обещавших ничего хорошего, у Лены захватило дух. Она убрала руки от ушей и теперь просто держалась за голову. "Конечно же мы согласны! Да она будет просто счастлива! Это же настоящее выступление перед публикой!" Лена офигевала. "Да знаю. Хорошая песня, мне нравится. Да, прямо сейчас буду звонить преподавателю". Лена думала, что это полный пэ. "Пока, пока!" Звук положенной трубки.

— Леночка, ты слышала?! Будешь выступать! На осеннем балу в другой школе. Песня этого... Розенбаума, Вальс-бостон!

На следующем занятии Наталья Александровна уже все знала. "Насколько мне известно, у этой песни нет саксофонной партии, — говорила она, — поэтому придется делать аранжировку. Времени мало, поэтому я тебе помогу. Кстати, мне понравилась твоя "Гроза". Очень оригинально. Но разбавить классику эстрадой не помешает, даже полезно. Тем более, это настоящее выступление перед незнакомой публикой". Лена молча слушала и думала, что если преподавательница заодно с мамой, то выхода нет — придется разучивать, репетировать, ехать куда-то в другую школу и там играть несуществующую саксофонную партию, которую еще надо придумать.



22.

Две недели — слишком мало, чтобы сделать хорошо. Да и занятия по теории с обычной школой никто не отменял. Правда Наталья Александровна хвалила аранжировку, но Лена была уверена, что преподавательница просто ее подбадривает. В итоге генеральную и единственную репетицию в полном составе провели прямо в день выступления. Тогда же выяснилось, что Лена там единственный живой музыкант, да еще и вся программа называется "И тихо пел саксофон" и без ее выступления была бы ущербной. Это могло бы добавить Лене чувства собственной важности, но лишь усилило беспокойство. Во время репетиции Лена узнала, что они и вы самой песне заменили слово. Что, впрочем, показалось логичным: она даже и не знала, в каком состоянии должен быть саксофон, чтобы начать хрипеть.

Репетировали в школьном актовом зале, где и должно было все проходить. Без зрителей и главное — без матери. Она должна была прийти к началу вместе с остальными.

Роль ведущей исполняла женщина, назвавшаяся Еленой Владимировной — та самая старая подруга матери, виновная во всем этом. Но даже если это не учитывать, она все равно показалась Лене странноватой. Она имела какую-то необычную манеру речи. Да еще и тезка. Симпатии к ней не добавляло и то, что оказалось, будет звучать еще и фонограмма с оригинальной гитарной партией. Но ни Лена, ни преподавательница об этом не знали до последнего момента. Пела девочка-армянка по имени Армине. Лене оно показалось забавно подходящим. Насчет ее голоса было не понятно: то ли она имеет склонность к завышению, то ли школьная аппаратура очень старая и не настроенная. Танцующую осень изображала низкорослая девочка Наташа. Лене вообще показалось, что она смахивала на карлицу, но, конечно же, она оставила это при себе.

Лена играла, как могла. Фонограмма, хоть и приглушенная, мешала. Повторили несколько раз. Наталья Александровна видела волнения Лены и подбадривала ее. "Просто играй, — говорила она. — Это не экзамен. Публика здесь явно не искушенная, хоть и не знакомая. Не думаю, что многие из них вообще слышали саксофон вживую". Да, надо было просто сыграть. Каких-то три с половиной минуты, и все закончится. Даже не нужно было оставаться на весь вечер. В конце Армине еще раз споет, но уже под одну фонограмму.

Около пяти вечера двери в зал открыли, и зрители начали собираться. По словам Елены Владимировны, зал обещал быть полным. Среди первых матери не было. “Наверное, придет точно к началу, — думала Лена. — Если не поторопится, будет стоять”. 

Перед сценой стоял стол с микшерным пультом на нем. За ним сидела Елена Владимировна. Она взяла со стола микрофон: "Раз, раз. Проверка". Из огромных старых колонок по краям сцены раздавалась лицеевская "Осень", негромко, чисто для настроения. На полузакрытых кулисах висели вырезанные из бумаги осенние желтые листья и два упрощенных изображения саксофона.

Время пришло. Лена стояла за кулисами сбоку от сцены. Наталья Александровна держала руку у нее на плече. Рядом незнакомые ученики сортировали картонные декорации по порядку выноса на сцену. Армине с Наташей сидели по другую сторону сцены и в последний момент прицепляли к наташиному платью желтые кленовые листья. Так она должна выглядеть более осенне. Лена на миг выглянула, но среди множества незнакомых детей и взрослых матери не заметила. Странно. Она проверила телефон. Ничего. Если бы мама вдруг не смогла прийти, то обязательно позвонила бы.

Музыка плавно затихла. Вслед за ней с небольшим опозданием затих и гомон аудитории. Армине с Наташей вскочили со стульев и встали у кромки кулис. Сейчас начнется. Нужно будет просто выйти и играть. Лену не будут представлять, несмотря на всю важность ее роли. И сколько из зрителей вообще поймут, что она не из этой школы? Раздался голос Елены Владимировны: "Осень — волшебное время. "Унылая пора, очей очарованье" — говорил классик. Но мы не классики. Это время, когда в старину крестьяне праздновали окончание сбора урожая. Но мы не крестьяне". "Она что, всегда такие речи выдает?" — подумала Лена. Та продолжала: "Нам для этого не нужны причины, мы сейчас просто начинаем наш осенний бал, нашу программу "И тихо пел саксофон".

Наталья Александровна отпустила Лену. Армине вышла из-за кулис и спустилась. Наташа встала посреди сцены. Лена вышла и встала поодаль справа. Армине взяла у Елены Владимировны микрофон. Две секунды ждали фонограммы. И вот, началось.

"На ковре из желтых листьев…"

Армине запела, а Лена начала играть.  Играть надо было не очень громко, но так, чтобы слушатели разобрали за фонограммой.

"…в платьице простом…"

Лена оглядела зал. Мало кто смотрел на нее — в основном на певицу. Наташа чуть не задела рукой, изображая особо широкое движение.

"…из подаренного ветром крепдешина..."

Не надо отвлекаться. Сфальшивила ноту. Заметили? Вообще, хорошо слышно? Может подойти ближе к микрофону?

"…танцевала в подворотне осень вальс-бостон".

Хоть она и старалась сконцентрироваться на игре, что-то заставило Лену поднять глаза. Там в зале, в самом центре рядов слушателей мама