взять!...» О, как я ещё был наказан!..
Примерно в то же время (или, скорее, чуть пораньше…) впервые услышал на магнитофонной ленте только что прогремевшую на весь мир рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда». Сначала – совершенно ничего не понял (тем более, не зная языка). Потом один знакомый парень, совершенно индифферентный в области религии, чуть-чуть что-то мне разъяснил, просто по сюжету. Я почувствовал своё дремучее невежество в этом вопросе. Я без конца прокручивал эту совершенно случайно попавшую ко мне ленту, слушал удары бича, падающего на плечи Христа, звон сребреников Иуды (как мне интерпретировал мой знакомый) – и под эту музыку готовил доклад против экзистенциализма для своего философско-литературного кружка. И чувствовал, что всё больше и больше впадаю в «пограничную ситуацию» – и всё более и более открываю в себе экзистенцию…
И кризис всё усиливался…
Именно в 1973 году я стал писать стихи, написал свой первый фантастический рассказ, стал вновь вести свой давно прерванный дневник…
(33) 20.7.85.
БОГ
Хорошо помню, как в один прекрасный день (точнее: в одну прекрасную ночь) я ушёл в своих экзистенциальных философствованиях так далеко – как никогда раньше. И рассуждал так. «Есть я (человек) – и есть мир. У меня (человека) есть душа. (То, что она у меня есть – в этом я уже не мог сомневаться, так как она у меня болела, и ныла, и стенала уже день и ночь, не переставая, и с каждым днём всё больше и больше…). А раз есть душа у меня (человека) – то, наверное, она должна быть и у мира? Ибо не может же быть, чтобы обладающий душой человек жил в бездушной Вселенной! И красота и простота этой построенной (или увиденной?...) мною пропорции тоже не должна нарушаться, думал я, ведь, вроде, всё математически правильно и просто. Да, выходит, что, наверное, действительно должна быть душа мира. Но что же это такое – Душа Мира? Что же это – БОГ??!! …»
Когда я впервые в жизни осознанно произнёс – ещё полушёпотом – Это Слово… Трудно передать то изумление, в которое меня привело оно, а ещё больше – я сам. «Ну, и докатился!..» Это были мои следующие слова, произнесённые уже вполне и чётко вслух, на глубочайшем выдохе, в ночной тишине моей комнаты. Произнесённые почти не моим голосом, в котором звучало глубочайшее потрясение, какого я ещё не испытывал никогда в жизни…
(34) 20.7.85.
ВЗРЫВ
Весь 1973 год мне снились сны. Таких снов, настолько ярких, и в таком количестве, я больше не видел и не запоминал так чётко никогда в жизни. Следуя Фрейду, я их тщательно записывал и письменно анализировал. Потом на основе некоторых из них я создал серию небольших рассказов «Сонное царство».
Самый поразительный сон мне приснился ровно за три дня до Нового, 1974 года…
Глухая, тёмная ночь. Мне надо, во что бы то ни стало, взорвать Нечто. Это – нечто вроде огромного, низкого, старого сарая или какого-то склада. Взрывчатка мною уже заложена раньше. Должен быть механизм для воздействия на заряд снаружи, какой-то гвоздь на проволоке. Но он не срабатывает. Я останавливаюсь перед входом в склад – перед грубой, широкой дверью с засовом (или воротами). А вокруг, за моей спиной, уже рыщут какие-то тени, ибо я знаю, что за мною давно следят и меня ищут какие-то тёмные и властные силы. Открываю ворота и вхожу внутрь склада. При тусклом свете пыльной лампочки под низким потолком разворачиваю большой бумажный свёрток со своей взрывчаткой, лежащий на высоком уступе кирпичной стены, почти под самым потолком (или крышей). Можно поджечь прямо обёртку. Но тогда я не успею выбежать и отбежать достаточно далеко, чтобы спастись от взрыва. НУ, И ПУСТЬ!.. (И тогда, в самом сне, и потом, после пробуждения, меня до глубины души поразило это моё внезапное решение: «НУ, И ПУСТЬ!»). Вражеские тени топчутся уже где-то совсем близко от ворот склада… Чиркаю спичкой. Поджигаю… Горит! Разгорается всё сильнее!.. Быстро выбегаю из склада, отбегаю ещё на какое-то расстояние, оборачиваюсь… И – …
Сначала я увидел вспышку ярчайшего, чудеснейшего, совершенно неземного СВЕТА…
И раздался ВЗРЫВ!..
Наверное, из такого же взрыва возникла Вселенная. Это не описать. Хотя, тогда я попытался. Это стало рассказом «Взрыв». Помню, что в нём я написал: «В свой смертный час буду я помнить этот Свет и этот Взрыв!..»
Нечто взорвалось во мне самом. Взорвалось так, как больше ещё никогда не взрывалось в моей жизни – ни во сне, ни наяву…
Проснулся я с чувством – что произошло нечто совершенно исключительное. Что-то в высшей степени важное и торжественное. Но – ЧТО?!.
Вокруг меня всё продолжало оставаться по-прежнему…
Однако, сон оказался пророческим…
(35) 20.7.85.
ОБРАЩЕНИЕ
31 декабря 1973 года мне довелось дежурить в ДНД – Добровольной Народной Дружине (я тогда был представителем от комсомольской организации библиотеки в ДНД плюс комсоргом отдела). Около 10 часов вечера все сдали свои красные повязки, поздравили друг друга с Наступающим, пожелали всего наилучшего – и с радостной поспешностью разошлись по домам…
Я очутился на улице… Идти – в моральном смысле – было совершенно некуда. Тупик был полнейший. Муторность на душе – неописуемая. Идти домой было совершенно невыносимо. Я там был чужой. Я там был и раньше совершенно чужой – но в Новый год… Это уже было совершенно выше моих сил…
Была не одна компания друзей и знакомых, самых разных людей, куда меня приглашали на Новый год и где бы меня с радостью приняли. Но сейчас я уже не мог идти туда, где я, как я знал, заведомо буду не понят. Даже если это, вроде бы, близкие люди. Но которым я сам не смогу объяснить – что со мной происходит. Вообще, как никогда остро никого не хотелось видеть. И как никогда остро хотелось к кому-то пойти…
Что было делать?.. Шёл снег, было холодно и ветрено. Людей вокруг, спешащих к новогодним столам, становилось всё меньше… Я быстро ходил по улицам между Малой Садовой и Халтурина, по Марсову полю и окрестностям – но скоро совсем устал и замёрз. Было ясно, что моё первоначальное намерение прошататься всю новогоднюю ночь по улицам и набережным – слишком нереально. Но куда идти? Где приткнуться? Хоть в парадняк забивайся…
И тут я вдруг вспомнил – что меня, ещё недели две назад, при случайной встрече на улице, приглашала к себе на Новый год одна моя очень старая знакомая, жившая неподалёку, – можно сказать, почти подруга детства. Я знал, что родителей у неё не будет, и будут какие-то совершенно незнакомые ребята. А мне тогда даже как-то и легче было бы побыть с совершенно незнакомыми мне людьми. И этого тоже мне в тот момент совершенно не хотелось – но выбирать уже не приходилось. Я уже просто замерзал и выбивался из сил от предельно быстрой непрерывной ходьбы. Однако, встречать там, у моей знакомой, Новый год я, всё равно, был решительно не расположен. Новый год, с людьми?.. Нет, не могу!.. Решил, что забегу к ней на каких-нибудь полчаса, лишь немного отдохнуть и погреться. А там – промотаюсь на улицах самую полночь, сколько смогу, да приползу домой…
(36) 21.7.85.
Помню, как вошёл в её комнату в старой коммунальной квартире на Желябова. Мягкий, неяркий свет, тепло… Как-то очень тихо, спокойно и мягко был усажен на свободный стул за совсем небольшой новогодний стол среди незнакомых девчонок и ребят. Налили «штрафную» (весьма и весьма, по нынешним меркам, умеренную), «Ерофеича». Принял, закусил. Что-то ем понемногу, сижу… И как-то сразу, ещё до «Ерофеича», стало во мне теплеть – и в теле, и в душе…
Ребят и девчонок, кроме меня, было ещё человек пять-шесть, лет по 18-19 в среднем, я оказался самым старшим. Все были, как я постепенно понял, почти или вовсе незнакомы друг с другом. И именно это всех как-то странно сближало… Никто никому никого не представлял, и никто ни с кем формально не знакомился. И это тоже всех только сближало. Сидели – и тихо между собою разговаривали. Я и сам не заметил – как так же легко, свободно и естественно включился в этот общий, тихий, какой-то мечтательно-задумчивый, разговор. И в моей застылой душе всё отходило и оттаивало, мягчало и легчало…
Пили, по нынешним временам, совсем немного. Кроме вышеупомянутого «Ерофеича» на столе стояла ещё пара-тройка бутылок лёгкого сухого вина с разными этикетками, да на 12 часов была припасена бутылка шампанского. Вообще, это был один из наиредчайших в моей памяти случаев, когда это (алкогольное) дело не оставило после себя во мне никакого отвращения – ни в душе, ни в теле. Да и никто из присутствовавших, по-моему, как-то и не думал слишком об этом предмете. Закуска была самая случайная. И об этом тоже как-то никто не думал. Шёл какой-то удивительный разговор…
С самого начала, ещё усаживаясь на своё место, я обратил внимание на девочку справа от меня (слева от меня не было никого). Лет 18-ти, небольшого роста, тонкая, с тёмными, длинными волосами, в тёмном свитере. Она тихо и грустно сидела, облокотившись одной рукой о стол, подперев ею голову, и пребывала в глубокой меланхолической задумчивости. И это (даже её поза, её жесты…) было поразительно созвучно моему тогдашнему состоянию. Но её меланхолия, по сравнению с моей, была открытой и откровенной. Она очень рассеянно и грустно, без всякой улыбки, но с какой-то тёплой доброжелательностью, придвигала мне – по собственной инициативе – разные немудрёные закуски. Я как-то сразу всей душой почувствовал, что это – глубоко одинокий и несчастный человек, да ещё находящийся в данный момент в полосе сплошных несчастий и неудач, и не имеющий впереди никаких очевидных надежд. Мы с ней понемногу разговорились. Говорили – так, вроде, ни о чём… И в значительной степени именно благодаря ей и через неё я почувствовал совершенную необычность происходящего за этим скромным новогодним столом, в этой небольшой и довольно тесной комнате – и смог войти в волшебно, загадочно тёплую атмосферу этой удивительной и неповторимой новогодней ночи…
(37) 21.7.85.
Разговор шёл, будто, (не знаю, как объяснить), по какой-то невидимой – ещё подспудно, неявно – но неуклонно нарастающей, живой, огненно-живой, животрепещущей спирали. Будто во всех нас пребывала и работала какая-то общая, неведомая, таинственная сила – соединяя нас, сливая воедино и увлекая всех к какой-то дивной общей цели, к какой-то невыразимой, самой заветной общей мечте… Чувство глубочайшей, невыразимой, сердечной, душевной и духовной общности, полного взаимопонимания, удивительная близость, какая-то тончайшая, почти нереальная интимность, бывавшая у меня только в моих самых светлых снах, несказанное душевное родство, почти невозможная в нынешний век какая-то детская искренность и открытость, простота и естественность – и какое-то удивительно живое, ласковое, мягкое, светлое и нежное тепло – тепло такого дивного, домашнего, семейного, родственного уюта, которое в наше время может казаться только чудесным сном или волшебной сказкой…
Откуда это взялось?!. Это было загадкой, тайной, это было просто чудом – и в то же самое время это тогда переживалось, по-моему, всеми как нечто в высшей степени естественное и само собой разумеющееся, как именно то, что и должно на самом деле быть…
О чём мы тогда говорили?.. Как будто обо всём – и ни о чём. Мы понимали друг друга без всяких
