Не давая шанс Ивану Ивановичу оправдаться и повиниться, неведомая сила грубо схватила его и, подняв в небо, швырнула еще ниже уровнем на круг зависти. Только недавно Иван Иванович был гигантом. Но теперь он стал карликом. Еще не встав после удара оземь и не размяв свои кости, Иван Иванович почувствовал себя еще хуже, когда бродячий кобель подбежал к нему и пометил его свой вонючей псиной. Это была метка отверженности. Иван Иванович, наконец, понял, что такое зависть, как можно завидовать самому себе, тому, былому, который еще не совершил преступление. Он метался из стороны в сторону и все укорял себя, пока не призадумался о том, кто виноват во всем, что с ним происходит.
- Неужели только я один во всем виноват? Пускай, я виновен. Но почему только я? Виновен и тот, кто создал меня таким, каким я есть сейчас.
Как только он это сказал, так сразу провалился сквозь землю на следующий уровень адского испытания. Если прежде под ним была твердая почва, земля или подземелье, то здесь не было опоры. Не на что было встать. У него было полное впечатление того, что он парит. Иван Иванович не мог сказать, что он падает. Он догадывался, что ниже пасть уже нельзя. Он был на дне ада. Но ад не имеет дна. Дно ада, на котором он теперь находился, было бездонно.
- Мне жаль тебя. Но ты опять не внял голосу разума и нарушил меру, которая приличествует прежнему уровню, и оказался на самом дне ада без дна, - сказал голос невидимой Каллиопы.
- Я, наверное, дурак, раз не могу управлять своими страхами и чувствами.
- Нет, ты еще пока простой смертный человек. Однако оказался в нечеловеческих условиях выживания. Это и есть ваша смерть. Теперь ты испытываешь духовную муку ада – муку гордыни. У тебе есть только одна попытка, чтобы спастись. Если пройдешь испытание гордыней до конца, то у тебя останется в запасе только одна возможность не поддаться унынию. Помни это и оставайся один.
- Каллиопа, милая моя Каллиопа, подскажи мне, как правильно думать, - обратился Иван Иванович с просьбой к пустоте, но пустота не ответила ему.
На пути в рай
Оставшись в одиночестве в подвешенном состоянии, Иван Иванович не заметил, как заговорил вслух с самим собой.
- Что мне делать? Как правильно подумать о моей виновности, не приплетая к ней Бога? Попробую подумать сам. Теперь на бездонном дне ада остался только Я. У меня нет ни тела, ни души, и я ничего и никого не вижу, даже себя. Что делать? Нужно что-то сделать, чтобы прекратить нравственные страдания одинокого существования голого Я без души.
Однако есть не только Я, но есть и Бог. Кто Он? Не Я ли? Чем его Я отличается от моего Я? Тем, что оно абсолютно, а мое Я относительно именно потому, что оно мое, то есть, относительно меня. Его же Я безотносительно, но абсолютно. Поэтому божественное Я есть Я. Только Оно и есть Я. Нельзя сказать, что оно есть в моем Я. Это не Оно мое, это я Его. Богу как Я все имманентно, тогда как Он всему трансцендентен в качестве абсолютного Я. То, что Он есть Я, есть Дух, вездесущий и вечный. Я же меня ограничено местом и временем моего существования. То, что я остаюсь Я после смерти, является возможностью быть уже не человек, а кем-то большим, чем он. Но это не означает, что я как Я в отношении ко мне, то есть, в экзистенциальном смысле, является божественным Я. Но это уже не человеческий, а преображенный в иной, неведомый человеку вид. Так, значит, прав был Михаил Михайлович, когда заметил, что тот, у кого есть самосознание, сознание Я никогда не узнает о том, что умер, как не знает он и своего рождения? Не совсем. Человек не знает, не помнит того момента, когда родился, ибо тогда его сознание было свернуто, но он знает тот момент, когда родился как Я, узнавший себя таким.
- Поздравляю тебя, Ваня, ты прошел испытание адом. Поэтому Бог миловал тебя, избавив от испытания унынием, - благосклонно сказала невидимая Каллиопа.
- Каллиопа, ты здесь! Фу, слава Богу! – с облегчением сказал Иван Иванович. – Но неужели так мало следует подумать, чтобы остаться живым, к тому же разумным существом, после смерти?
- Нет, конечно. Твои мысли абстрактны. Они должны соответствовать реальному состоянию Я, которое уже не твое, но ты его, ибо у тебя нет ничего своего. Видно, до тебя это еще не дошло.
- Выходит, меня больше нет? – спросил Иван Иванович упавшим голосом.
- Да, Ивана Ивановича уже почти нет. Есть новое существо с начальным, «стартовым» Я. Оно еще помнит себя Иваном Ивановичем потому, что не прошло сквозь очистительный огонь чистилища. Выйдя из него обновленным, ты забудешь о том, что был когда-то Иваном Ивановичем. Для Ивана Ивановича идея Бахтина о том, что вы люди не знаете своей смерти, верна только наполовину: ты знаешь себя в смерти, но не знаешь своей смерти и как Иван Иванович, и как демон. Как Иван Иванович ты полностью умрешь, но будешь помнить себя Я без воспоминания о нем как о самом себе.
Сказав это, Каллиопа явилась Ивану Ивановичу в таком виде, как если бы он смотрел на нее сквозь дымчатое, закоптевшее в аду стекло. Она взяла его за руку и понесла вверх навстречу очистительному огню.
- Скоро ты увидишь меня такой, какая я есть.
- Но что будет со мной?
- Ты будешь свободен для воплощения, чтобы уже жить не отдельно, но для людей, чтобы выводить новых духов так, как следует, по духу. Ты встанешь на мое место. Я же стану ангелом, - это были последние слова Каллиопы, сказанные Ивану Ивановичу перед их встречей с огненным духом.
Из горнила духа вышли только Каллиопа и новый демон. Иван Иванович сгорел как на духу. Но от него осталось то Я, которое нетленно. Все остальное сгорело, обратилось в прах. И все же память о нем, об Иване Ивановиче Иванове, осталась у той, которую он назвал Афродитой. Она не умерла. Она очнулась от беспамятства в больнице. Она знала, что потеряла, но как потеряла не помнила.