ДЕМОН

случай сумасшествия. Вы ненормальный сумасшедший. Можно сказать так: мало того, что вы сумасшедший, вы еще философ. Нет, точнее, вы философствующий сумасшедший. Вы не философ, ставший сумасшедшим, а сумасшедший, занятый философствованием. Но это не важно.
        - Что важно?
        - Важно то, как вы стали сумасшедшим. Это результат физического превращения, необратимого по своему характеру. Или результат психического притворства, навязчивого состояния, которое обратимо в нормальное состояние. То, что вы меня слышите, как не себя, а постороннего, может быть реакцией на психическую травму.
        - Так, подождите. Дайте мне слово, - теперь моя очередь. Вы хотите сказать, что я могу находиться на пути к психическому исцелению, ибо вы уже существуете не полностью отдельно от меня в качестве фантома Афродиты Ивановны, а только моего внутреннего голоса во мне?
        - Ну, конечно.
        - Хорошо. Но тогда, какого рода психическая травма случилась со мной, если я раздвоился и одновременно существовал, как я собственно и в то же время Афродита, которая потеряла память.
        - Это вы могли потерять память о себе здоровом до раздвоения. Не Афродита упала на даче, а вы. И в результате забыли себя, став Афродитой у себя в голове.
        - Как быть тогда с моим приятелем в больнице и обследованием Афродиты на КТ и МРТ?
        - Это вас обследовали на КТ и МРТ.
        - Вы так думаете?
        - Это вы так думаете. Что вы намерены делать?
        - Завтра же пойду к психиатру.
        - Зачем? Чтобы попасть в сумасшедший дом? Знаете, что я скажу вам: многие там остаются, теряя навсегда свою свободу, а тем, кого выпускают на время на свободу, дают справку о том, что у них не все дома, а в сумасшедшем доме, в дурдоме. Вы хотите, чтобы об этом все узнали, например, ваши близкие, коллеги  и студенты на работе? Валя будет жить с сознанием, что она живет с сумасшедшим. Студенты  будут смеяться над вами и крутить пальцем у виска у вас за спиной. Вы это хотите?
        - Нет, я не хочу.
        - Ну, тогда, мы никому не скажем, что мы – это вы и я, ваше другое я, которое гуляет само по себе, когда и куда захочет, помимо вашего желания.
        - Но тогда я буду отвечать за то, что вы натворите, а не я. Так нечестно.
        - Ладно. Я никому не скажу, что это сделали вы.
        - Я не согласен. Ведь все будут думать, что это сделал я. Ведь они слышат только меня. Вас слышать может только я.
        - Хорошо. Я буду предупреждать вас о том, что я желаю делать, а вы будете отговаривать меня от этого. Ладно?
        - Посмотрим. Заранее я ничего не обещаю.
        - Вот и ладно. А теперь я вас покидаю.
        - Вы куда уходите?
        - К себе, в никуда.
      Воцарилась тишина. Сколько Иван Иванович ни прислушивался к своему внутреннему голосу, он больше ничего не услышал. Светало. Ему стало казаться, что только что состоявшийся наяву мысленный разговор на самом деле только пригрезился. Он удивился тому, что открыл для себя новый жанр беседы: мысленный разговор. Надо же. И все же, несмотря на то, что ему очень хотелось принять этот разговор за беседу с самим собой, он не мог до конца обмануть себя. Он только что беседовал не с самим собой, а с неведомо кем, выдававшим себя за его второе, другое Я. Или это был он сам? Но если так, то он находился, нет, до сих пор находится в измененном состоянии сознания, характерном для сумасшедшего. Он впервые в жизни почувствовал себя в таком неприятном состоянии. Это чувство было равносильно тому, как если бы он признал в себе таракана. И в самом деле, дорогой читатель, поставьте себя на место нашего героя и почувствуйте вместе с ним себя сумасшедшим. Вам было бы приятно это осознать, если прежде вы были убеждены в том, что душевно нормальны, находитесь в здравом уме и твердой памяти?
      Тут нельзя не вспомнить Франца Кафку с его новеллой «Превращение», в которой главный герой превращается в жука. Толкователи стали защищать, во всяком случае, Кафку, если не его героя, что это превращение следует понимать не буквально, а в метафорическом смысле. С какой стати, ведь, в самом деле, Кафка был, мягко говоря, «тронутый», очень странный человек, который вполне мог полагать, что если не он сам, то его герой превратился в жука. Одно другому не мешает, а, наоборот, обостряет метафоричность вторичной буквализацией. Подчеркнутая телесность насекомого ставит предел самой метафоричности превращения человека в живую вещь. Так и в случае Ивана Ивановича явление его второго Я в виде невидимого по(ту)стороннего собеседника делало самого Ивана Ивановича пограничным существом, марионеткой рефлексии.
        Оказавшись в таком превращенном положении, Иван Иванович стоял, балансируя, существовал на грани здравого смысла. В любой момент он мог зайти за грань, соскользнуть, сорваться с каната здравомыслия в пропасть безумия.
        Если рассуждать с точки зрения научной медицины, то весь разговор Ивана Ивановича можно интерпретировать как выражение измененного состояния сознания со словесными оценочными галлюцинациями, характерными для шизофрении. Но был ли наш герой сумасшедшим? Прежде до происшествия с Афродитой за ним не водились такие измененные состояния сознания с голосами внутри головы или где-то там, ибо Ивану Ивановичу казалось, что голова выросла у него с целый мир. Но когда навязчивое состояние спало, Иван Иванович стал рассуждать здраво. И в самом деле, если он не душевнобольной, то, значит, есть нечто такое, что нельзя объяснить. Таким нечто и стал его внутренний голос.
        Он вдруг вспомнил Гамлета с его сакраментальным обращением к своему другу: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», памятуя свою встречу с тенью убитого отца. Неуютно было нашему герою в положении Гамлета. Но было что-то в его облике, что делало похожим на датского принца. Только не он сам прикинулся сумасшедшим, а судьба толкала его быть таким ненормальным, идти навстречу своей злосчастной судьбе. Ну, прямо трагический герой. Сравнение с Гамлетом приободрило Ивана Ивановича. И он почувствовал значительность, всю важность своего призвания. Видно, не просто так ему попалась на жизненном пути Афродита, и высшие силы с помощью его второго (альтернативного) Я заговорили с ним. Сам Господь Бог коснулся его своей десницей. Он продолжал думать в таком возвышенном духе, пока ему не пришла на ум простая мысль, как говорил в свое время Картезий, “simplex intuitio”. Что, если Бог и ангелы ничего не могут сделать с нами материально, ведь они есть идеально? Но тогда получается, что они все знают наперед и ничего не забывают еще и потому, что ничего не могут изменить. Естественно возникает вопрос: «Могут ли изменить хоть что-то ангелы, когда воплощаются в людей»? «Могут ли они вообще воплощаться»?
        Вот какие вопросы занимали ум Ивана Ивановича, когда он слепо смотрел в одну точку после своего пробуждения и исчезновения внутреннего голоса. Из прострации его вывел голос, нет, не внутренний, свой, а чужой, точнее, родной голос его жены.
        - Ответь мне. Где ты теперь?   
        - Ну, как, где? Я просто задумался, - стал объясняться Иван Иванович.
        Валя посмотрела сквозь Ивана Ивановича, тяжко вздохнула и пошла на кухню.
        - Подожди, пожалуйста, я хотел сказать, что нам надо поговорить, - Иван Иванович решился на серьезный разговор с женой, но та его не услышала или сделала вид, что не слышит, и ушла, не обернувшись на просьбу мужа.
        Иван Иванович махнул рукой и продолжил раздумывать. О чем же он думал? Разумеется, он не мог не думать о только что пришедшей ему на ум идее, которая проясняла смысл известного народного выражения: «Бог помогает только тем, кто сам себе помогает, и никому больше он не помогает». Но тогда зачем он нужен человеку, если человек сам достигает своей цели? Есть ли он для других? Кому такой он нужен? Но так думать, это не уважать самого себя. Почему? Просто потому, что тот, кто сам помогает себе, действует так, так уверен в самом себе. Что является причиной такой уверенности? Бог как даритель, податель веры. Бог скрывается за человеком, чтобы человек доверился себе, принял себя. Может быть так надо понимать это странное выражение. Не додумав до конца свою мысль, ибо держать ее в уме было трудно, Иван Иванович решил отвлечься от высоких материй и пошел вслед за женой на кухню. Но к его немалому удивлению на кухне не было ни одной живой души. Иван Иванович озадачился тем, куда подевалась жена, ведь она только что пошла тем же путем на кухню. Выйти из кухни она могла лишь тем путем, каким вошла. Наш герой устал удивляться тому, что с ним творилось. Он унял беспокойство по поводу исчезновения жены на кухне тем, что не заметил, как она прошла обратно мимо него.
        Тогда он прошелся по комнатам, но никого, - ни жены, ни детей, - там не нашел. Иван Иванович не на шутку был озадачен: куда могли подеваться его близкие ранним утром? Может быть, они уехали в гости и еще не вернулись? Но тогда кого он видел только что и принял за жену? Так и не найдя ответ на эти вопросы, Иван Иванович решил найти их позже, а пока необходимо было проверить случай с Афродитой. Действительно ли она ему только привиделась, как недвусмысленно заявил ему его alter ego? Если нет, то он просто видел страшный сон со своим посторонним Я.
        Он так и не притронулся к еде, но сразу спустился в гараж и выехал на своем стареньком «жуке» на дачу. Уже через полтора часа он был на месте. Когда он подходил к дачному коттеджу, ему навстречу из входных дверей вышла Афродита.
        - Иван Иванович, на вас лица нет! Что с вами случилось? – встревоженно спросила Афродита.
        Наш герой машинально отметил, что ей к лицу маска заботливого участия. В ответ он в очередной раз бессильно махнул рукой, присел на травяной газон дачной лужайки и непроизвольно выругался. Афродита уже хотела сделать замечание Ивану Ивановичу, но вовремя остановилась, она благоразумно рассудила, что он не хотел оскорбить ее, и нотации в этот момент просто бесполезны, ибо он недостаточно вменяем для них.
        Иван Иванович раздумывал о том, сказать Афродите о своем сне или нет. Но потом, подумав про себя «была – не была», решил, наконец, рассказать о нем так, чтобы заодно выведать  у нее, кто она такая. Он уже понял, что она реально существует, ибо не было для него никакой разницы между представлением себя в квартире с женой и представлением себя с Афродитой на даче. Она была также реальна, как дача.
        - Знаешь, Афродита, - начал он свой рассказ, - мне сегодня после сна было откровение у меня дома. Я увидел силуэт женщины, которая сидела рядом со мной на диване в гостиной. Когда я прикоснулся к ней, то она исчезла, оставив в моих руках покрывало и услышал голос, точь-в-точь ваш голос у себя за спиной, а за спиной у меня была… стена.
        - В самом деле? Иван Иванович, как это странно. Так я стала стенкой, что ли? Например, я ничего не видела во сне. Или, может быть, я была у вас в сознании?
        - Да, вы оказались у меня в сознании. И стали уверять меня в том, что это не вы, а я попал в аварию, и это не у вас, а у меня потеря памяти. Вы прямо сказали, что Афродита, - это я у себя в голове.
        - Какая глупость. Вот я, а вот вы. Как,