ДЕМОН

саму мысль, но такую терминологию я уже у кого ты слышал.
        - Если вы сильны в математике и помните историю европейской мысли, то без труда вспомните. В противном случае…
        - Вы, Афродита Ивановна больше так не будете разговаривать? Странное дело, сегодня вы заговорили так, будто вспомнили, кто вы такая.
        - …
        - Хорошо. Рассуждение в таком духе мне напоминает сторонника идей Лейбница. Правильно?
        - Видимо.
        - Афродита, ошибусь ли я, если предположу, что вы инопланетянка? – спросил Иван Иванович, наконец, решившись.
        - Не знаю, что вам и сказать, Иван Иванович. Если понять ваш вопрос в том смысле, какой вы вкладываете в это слово, то нет. Но если понимать его не буквально, а аллегорически, то…
        - То вы есть, что ни на есть настоящая Афродита, богиня красоты, - продолжил Иван Иванович за Афродиту.
        - Вы мне льстите, Иван Иванович. Я никакая не богиня красоты. Я… ваша муза.
        - Каллиопа?
        - К вашим услугам.
        Иван Иванович ошалело посмотрел на Афродиту Ивановну, - честно, он такого не ожидал. Женщина средних лет, еще не растерявшая своей красоты, а возможно даже с годами еще более похорошевшая, к тому же, без памяти,  моментально превратилась для него в саму богиню, от которой он ждал вдохновения. Это была вторая новость за один день: он не только живой труп, но еще и ведом богиней по царству мертвых. Только теперь Иван Иванович понял, в каком состоянии сознания и душевном настроении был Данте Алигьери, когда «земную жизнь, дойдя до середины, оказался в сумрачном лесу», чтобы затем встретить своего поэтического проводника по аду римлянина Вергилия, жившего до него за тысячу лет. Иванов не мог не спросить свою возвышенную спутницу о том, что его ждет впереди.
        - О, высокочтимая Каллиопа! Зачем было меня разыгрывать, а не представиться сразу музой?
        - Иван Иванович, я явилась вам в привычном образе земной женщины, которая, к сожалению, уже была мертва, поэтому, кстати, она не в претензии на меня.
        - Высокочтимая Каллиопа, я нахожусь, мягко говоря, в изумленном состоянии, чтобы адекватно воспринять то, что вы поведали мне.
        - Ладно, внимательно слушайте, я введу вас в курс дела. Во-первых, давайте сориентируемся на местности. Мы находимся в царстве мертвых. Я, ваша муза, Каллиопа являюсь вашим проводником по этому царству. Пока вы находитесь только на пороге, в «прихожей», если можно так выразиться,  царства мертвых. Здесь томятся души тех, кто не погребен и бродит в поисках своего места.
        - Извините, уважаемая проводница, можно задать вопрос?
        - Вы пришли в себя?
        - Да, если можно прийти в себя после смерти.
        - О чем вы хотели меня спросить?
        - Как быть с той, чьим телом вы воспользовались? Я еще встречусь с ней?
        - Вы к ней уже привязались?
        - Да. Все лучше, чем быть одному. Она одна из нас. Кто она?
        - Я, значит, не в счет?
        - Нет, что вы. Но вы другая, вы бессмертная и не испытываете тех мук, которые выпали на нашу долю смертных в царстве мертвых.
        - Кто вам сказал? Я страдаю вместе с Афродитой Ивановной.
        - В ее шкуре? Но вы, Каллиопа Аполлоновна, можете не страдать.
        - Тогда как я буду вашей проводницей? Мало того, что я вынуждена страдать по вашей милости, чтобы быть вашей проводницей, так вам мало меня, и подавай еще одну женщину. Какой вы, Иван Иванович, непостоянный. Вы знаете, что в аду, на пороге которого вы находитесь, ждет вас? Кто вы, кстати, по меркам нашего мира?
        - Я боюсь подумать.
        - И правильно делаете. Мы сейчас попадем по вашей милости в первый круг ада, где страдают сладострастники.
        - Пожалейте меня, Каллиопа Аполлоновна. Я больше так не буду.
        - Чего вы не будете?
        - Вам изменять с Афродитой Ивановной.
        - Поздно, мой дорогой. Мы уже на пути туда. Не надо было мне мысленно изменять. Вы что забыли, что вы живы только душой, а ваше тело лишь ее проекция, как вы себя помните? Будьте теперь осмотрительны: все, что вы подумаете и почувствуете, пожелаете и убоитесь, исполнится!
        - И что меня ждет?
        - Сами увидите. Учтите, за ваш порок будет расплачиваться и Афродита, которую вы пробовали спасти, и я в ее лице, - предупредила Каллиопа.

Ад
        Смысл последних слов проводницы дошел до Ивана Ивановича позже, но прежде у него земля ушла из-под ног и он упал. Когда он встал, то увидел, что находится в большой пещере, своды которой терялись в сгустившейся тьме наверху. Рядом же у него под самым носом горел  в руках Каллиопы Аполлоновны потайной фонарь. Резко пахло застоявшейся мочой и крепким запахом, какой бывает, если долго не подмываться. Иван Иванович подумал про себя: «Хорошо еще, что у меня на ногах сапоги, а то утоп бы в моче по самые уши». В слух же он спросил: Где мы»?
        - А то сами не знаете. Нюх потеряли?
        - Неужели мы попали в допотопное отхожее место? Я читал научную литературу по палеолиту. Так там было написано, что троглодиты жили, ели и, не отходя, «ходили» тут же под себя, оставляя окаменевшие отходы: копролиты и уролиты.
        - В самом деле, мы попали в «Злые щели» ада.
        Недалеко раздались человеческие голоса: «Ау! Где мы»?
        - Где-где? В …, - негромко заметила Каллиопа Аполлоновна, добавив с раздражением, - и все по вашей милости, любитель женских прелестей.
        В чьей-чьей? – с недоумением спросил Иван Иванович. Он никак не мог поверить в то, где находится.
        - Ну, не в моей же и не в …  Афродиты, - сказала, кивая головой, Каллиопа таким пренебрежительным тоном Ивану Ивановичу, как будто он сказал глупость.
        - А в чьей? – простодушно переспросил Иван Иванович.
        - В общей,  большой … на весь мир.
        «Ах, вот, значит, где мы находимся», - про себя подумал Иван Иванович, как громом пораженный этой обескураживающей новостью.
        - Ну, конечно, - вслух сказала Каллиопа и с сожалением посмотрела на него. – Иван Иванович, вы и не догадываетесь, что с минуты на минуту будет дальше.
        Она только это сказала, как по пещере пробежала волна теплого воздуха, обдав их тошнотворным запахом.
        - Вот видите! У меня даже в глазах защипало от этой вселенской вони, - вскричала Каллиопа Аполлоновна и глубоко задышала, закатив глаза.
        Сперло дыхание и у Ивана Ивановича. Было слышно, как люди постепенно заполняют пещеру. Они стекались живыми ручейками со всех сторон через щели в центральную камеру пещеристого тела.
        Вдруг накатила новая волна. Она была мощнее предыдущей и от нее задрожали стены пещеры. Эта волна прошла через толпу людей, прошив ее судорогой экстаза. Вокруг послышались оргиастические выкрики. Иван Иванович не мог больше сдерживаться: его обуяла дикая энергия совокупления. Он уже порывался наброситься на возбужденную Афродиту, с которой спала маска Каллиопы.  Но от немедленного исполнения желания Ивана Ивановича отвлек неподдельный ужас от того, как чудовищно вырос его детородный орган, оказавшись больше его самого. К своему ужасу он почувствовал себя целым органом, вошедшим в Афродиту, ставшей одной большой вагиной. Его эрегированное тело пронзила молния оргазма, и он заорал от неуемного желания: «Бл…»! Безудержный крик Ивана Ивановича слился с истошным визгом Афродиты, готовой буквально на все. И они стали в такт судорожно кончать, но никак не могли закончить, доставляя друг другу уже не удовольствие, а самое что ни на есть невыносимое страдание. Новая волна желания подхватила их и понесла, как и многие другие пары обалдевших людей, в одном направлении по пещере, разбивая в кровь о сталактиты и сталагмиты копролитов и уролитов их тела, уродливо превращенные в гигантские половые органы.
        Скорость движения волны желания возрастала, сливая их слипшиеся от грязи тела в один упруго дергающийся многочлен, который, в конце концов, вылетел из исполинской дыры как пробка из бутылки и дугой повис над адовой пропастью, переливаясь и истекая слизью, смешанной с кровью, выделяемой бесчисленным количеством членов. Люди так быстро неслись толпой по небу над адовой бездной, добела разогретой их скоростным движением, что создавалось полное впечатление замедленной съемки застывшей в столбняке оргазма толпы.
        Странные вещи в это время происходили с Иваном Ивановичем. Он чувствовал себя лишь одним из звеньев бесчисленной сексуальной цепочки, извивавшейся в поисках своего вставшего колом конца, адского круга сладострастья («сколько веревочке не виться, а конец все равно будет»).  И в то же самое время он был как бы в стороне от вселенского непотребства и беспристрастно наблюдал за происходящим. Сосредоточенность на ужасе увиденного настолько потрясала его, насколько он сам чувствовал своим органическим телом, что «застрял по самые уши» в змеящейся дыре, с которой никак не мог слезть, которую никак не мог отодрать… от себя. В ушах у него свистело от бешеной скорости движения, засасывая все больше в жерло содрогающейся от слепого желания дыры бытия. Это не могло продолжаться дольше и он, к счастью, потерял сознание, чтобы не сойти с ума.
        Очнулся Иван Иванович, лежа на спине и механически перебирая своими ногами и руками, вроде жука, сучащего своими лапками, как будто все еще несся в толпе обезумевших от сексуального голода сладострастников. Рядом с ним на коленях стояла Афродита и с вытаращенными от натуги и налившимися кровью глазами блевала прямо на Ивана Ивановича. Он невидящими глазами смотрел на то, что творила Афродита, пока до него не дошло с запахом рвотных масс, отдающих спермой и дерьмом, что он похож на раздавленное насекомое. Его взяло такое отвращение, нет, не к Афродите, но к самому себе, что он застыл в немой позе.
        - Что мы тут делаем? - наконец, выдавил из себя Иван Иванович, и огляделся вокруг себя.
        - Что-о-о? – протянула, переспросив, Афродита и, посмотрев на него осоловелыми глазами, смачно икнула. Из угла ее рта потекла скользкая дорожка слюны.
        Иван Иванович, с отвращением сглотнул свою слюну, уставившись на Афродиту, и тут же его вывернуло наизнанку тем, чем он наглотался, когда его засосало в самое нутро «вечной женственности». Оправившись, Иван Иванович стал озираться. И тут он услышал, как к нему обратилась уже не Афродита, а его вечная муза.
        - Да-а-а, Иван Иванович! Нечего сказать, наглотался ты женских гормонов на всю свою оставшуюся мертвую жизнь. Вот что значит возжелать не своей жены, а чужой …
        - Так я… это самое…
        - Да, уж молчи ты, мой милый, Иван Иванович. Что уж говорить-то, - нечего оправдываться: все и так видно, как сквозь чистое стеклышко.
        Чтобы отвлечься от неловкого разговора, Иван Иванович глубоко вздохнул и тут же поперхнулся. Он учуял носом неприятный запах, который дотянулся снизу до высокого уступа, на котором находились Иван Иванович и Каллиопа в лице Афродиты. Иван Иванович подошел к краю пропасти, помялся и осторожно заглянул в нее, но тотчас отшатнулся. Он испугался, что упадет в нее, потому что стала кружиться голова и подступать комок к горлу, который он не мог сглотнуть. Но не только это заставило его прямо отпрянуть от пропасти. Это был тошнотворный запах гнили и еще чего-то…