Глава 4. Как всегда и везде
Мы до сих пор бьемся над разгадкой языка инопланетян. Это необходимо и для того, чтобы разобраться в устройстве космического корабля инопланетян, в частности в его двигателе. И все же кое-какая информация нам оказалась доступной, больше не из текста, а из изображения карты звездного неба пришельцев. Сопоставив эту карту с нашей картой звездного неба, мы пришли к выводу, что пришельцы прилетели к нам из глубины космоса из другой галактики - Галактики Андромеды (или M 31, NGC 224, Туманности Андромеды). Галактика Андромеды является спиральной галактикой, находящейся от Земли на расстоянии 2520000 световых лет.
То, что мы не могли получить от жизни на раскопе и в научной лаборатории, мы добирали в свободное время в наших отношениях друг с другом. Теперь мы со Светой друзья, потому что благодаря иронии судьбы стали близки друг другу, как брат и сестра. Но до поры, до времени, потому что трудно быть не родным родными, если они мужчина и женщина. Однажды заигравшись со Светой, я понял, что я не брат, а мужчина. Света это почувствовала как женщина и тоже не смогла устоять перед нашим открытием. Мы не жалели о случившемся и повторяли его снова и снова, когда между нами пробегала искра желания.
С Ламой мы тоже подружились, но уже как люди, которым одних удовольствий мало. Она не ждала от меня поступков, так как понимала, с кем имеет дело, - с обманутым человеком. Ей достаточно было того, что трогает женскую душу. С Ламой если есть душевный контакт, то и желание не заставит себя ждать. Но это очень трудно уловить, если нет родства душ. А у нас оно оказывается было. На мой глупый вопрос, о котором я забыл, она ответила так, темно-коричневые соски бывают у тех индийских женщин, которые темнее и живут на юге, являясь потомками дравидов. Она же арийка, что я имел счастье увидеть.
С прочими женщинами лагеря у меня отношения завязались, но узлы были слабые и от любого движения развязывались. Так Элен от меня было нужно, прежде всего, поступков, но я редко для кого совершаю поступки и тем более подвиги. Последний раз я это сделал для своей невесты, которая тоже совершила поступок: взяла и полетела в центр Галактики, не спросив меня о том, хочу ли я остаться совсем один? Для нее я совершил подвиг, - воздерживался от встреч с женщинами целых два года. Недавно она мне прислала письмо о том, что в пути влюбилась в отважного капитана звездолета, на котором летела, так что, пусть я не обижаюсь на нее за то, что итак ясно, что сердцу не прикажешь. Что я мог сказать? «Послать ее к черту на кулички».
Рыжеволосая Сиси меня интересовала, скорее всего, как умная женщина, а не просто женщина. Поэтому у нас не скоро еще будет полный контакт. От мысли до действия, как часто бывает, дорога дальняя. Вот, кажется, и все. К тому же более успешным в отношениях с Сиси оказался мой соперник Джон.
О Падме я не хочу говорить, потому что, честно говоря, я ее боюсь. Боюсь, разумеется, не потому что она гиноид, а потому что ее люблю – люблю искусственную женщину, как будто натуральных мало. И мне больше ничего от нее не надо. Надо только, чтобы она была рядом. Падме от меня тоже ничего не надо, ей не надо доказывать то, что я ее люблю.
Недавно в кают-компании лагеря у нас зашел разговор о публичном доме. У нас сейчас на Земле нет публичных домов. И вот Жуан стал нас спрашивать о том, почему они были прежде? Элен сказала, что публичный дом – это тюрьма, в которую мужчина посадил женщину, чтобы доказать, что она способна только на то, чтобы удовлетворять нехитрые желания мужчины. Слава женщине, теперь их нет.
Падма высказала свое мнение так.
- Публичный дом нужен был людям для удовлетворения человеческого желания в близости самым простым человеческим способом, существовавшим при капитализме – отовариванием. Тогда все человеческие отношения, включая натуральные, были сведены к отношениям купли-продажи.
- Спасибо тебе, Падма, за содержательную лекцию, - язвительно сказала Сиси.
- Нет, действительно, Падма, права в том, что самое сложное, что есть в человеке, - любовь, капиталисты-собственники стали упрощать до элементарного акта купли-продажи, - продолжил я мысль Падмы и затем спросил, - но что мы видим в публичном доме? Любовь? Нет, только физиологическое расслабление после возбуждения. Простое естественное действие было эквивалентно уравнено с простым социальным или экономическим актом. Такое распространенное природное явление, как спаривание, стало распространенным социальным явлением, как обмен услуги в качестве товара на товар товара или деньги. И было выбрано место конвертирования природного элемента в социальный элемент в качестве публичного или народного дома, популярного среди тех, у кого водились деньги. Однако так прямо декларировать обмен природного вещества, тела на социальную помощь люди при капитализме не могли, ибо у них еще оставался семейный долг и личная совесть. Поэтому они лицемерно прикрывали такую конвертацию оговорками о том, что не все могут быть счастливы в браке, ибо тела человека никто не лишал, да еще есть холостяки и старые «девы». А так зашел в публичный дом и решил свои проблемы, потому что в нем отбоя нет от тех, кто мог помочь твоему горю, естественно, за вознаграждение, ведь работа, а секс – это работа, требует оплаты. Не надо никого искать, надо что-то найти, - деньги, которые есть в кошельке. Поэтому работа в публичном доме была такой же работой, что и на фабрике, на заводе, в научном учреждении и пр., в экономическом смысле. Правда, эта публичная или общественная работа по удовлетворению потребностей граждан затрагивала их интимную жизнь, но это передержка самой социальности, - все превращать, даже личное, в само себя, которое тогда понималось как экономическое отношение. И потом вспомним, капиталистический брак по имущественному договору был тоже актом купли и продажи партнеров. И еще одно, уже образовательное и воспитательное значение публичного дома. Юношество брало в публичном доме первые простые уроки интимной жизни. И потом уже в семье учило тому девичество. Так что проститутки выполняли функцию учителей любви, если понимать ее в телесном смысле.
- Значит, сейчас нет проституток. Но кто вместо них есть? – Спросил любопытный Жуан.
- Как кто? Есть добрые люди, которые бесплатно, из чистой любви к людям и к тому, что дала нам природа, помогают всем, кто в этом нуждается, - ответил я со смехом.
- По-твоему, быть блядью или блядуном – значит, делать добро людям или быть добродетельным? – спросила меня Элен, задетая за живое моей апологией блядства.
- Зачем использовать такие грубые слова. И потом это занятие может быть предосудительным только в том случае, если оно сопровождается ложью и предательством.
- Такое занятие не может не вести к предательству и оскорблению униженных, - продолжала спорить со мной Элен.
- Бывает так, что такое поведение является реакцией как раз на то, о чем ты говоришь, - на ложь и предательство, - сказала, защищая меня Лама.
- В результате страдают все, - сделала заключение Падма.
- Как у нас, у людей, все это далеко зашло, - добавила свою ложку дегтя в бочку меда Света.
Все, с сожалением, посмотрели, почему то, на меня.
- Что такое? При чем тут я?
Но никто мне не ответил, потому что все уже были заняты своими повседневными делами.
Глава 5. Выход в открытый космос
Будучи не в состоянии сделать ни одного шага вперед в расшифровке кода языка пришельцев, профессор Арриге сорвался на мне, наговорил мне кучу обвинений в моей лени и природной тупости ассистентов и отправил меня обратно на Землю. Я не хотел никуда улетать, потому что мне было хорошо в лагере среди людей, с которыми я подружился и завязал личные, даже интимные отношения. Как раз последнее послужило поводом для того, чтобы Арриге взорвался и заявил мне, что ждал от меня работы, а не всяких глупостей. Видимо, тут дело не обошлось без комментариев Строговой о моем моральном облике. Я не привык унижаться ни перед кем и, хлопнув дверью, пошел собирать свои вещи. По пути я встретил Падму. Она меня спросила о том, почему я такой расстроенный?
- Кто тебя обидел?
- Я уезжаю с Марса, Арриге не нуждается в моих услугах.
- Вася, хочешь, я улечу с тобой тоже? – спросила она со слезами в голосе.
- Нет, незачем тебе со мной лететь, достаточно одного меня, - ответил я то, что мне пришло само в голову.
Падма от меня отвернулась, чтобы скрыть результат своего волнения, плечи ее вздрагивали и, вероятно, по щекам текли слезы.
- Ай, - ответил я междометьем, когда нужно было что-то сделать, и пошел своей дорогой.
Ни с кем не попрощавшись, я сел в марсолет и полетел к станции Петрова. Со станции должен был с часу на час лететь корабль на Землю. Поспев к вылету в последнюю минуту, я сел на корабль. На борту корабля никого, кроме немногочисленной команды и меня, не было, если не считать тяжелые грузы марсианской породы на Землю.
Преодолевая марсианское тяготение на расстоянии 120 км от поверхности планеты, планетолет завалился набок, раздался аварийный сигнал тревоги, голос бортового виртуального интеллекта сообщил, что защита от метеоритов дала сбой, метеорит пробил зеркало фотонного двигателя, и корабль через минуту взорвется и сгорит в открытом космосе. Я вскочил с кресла, в котором хотел расслабиться и отвлечься от неприятностей настоящего, и побежал к одному из спасательных модулей. Я прекрасно понимал, что не успею до него добежать. По пути к модулю я наткнулся на склад с образцами полетного снаряжения и, недолго думая, примерил на себя новый скафандр. Но только я стал проверять, как функционируют его системы жизнеобеспечения, как раздался взрыв в кормовой части корабля, и взрывная волна меня выбросила из открытого помещения склада в коридор, ведущий к модулю. Меня понесло к нему, так что я успел за него зацепиться и влезть внутрь модуля. Там, заняв нужное положение, я нажал кнопку пуска. Модуль отлетел от корабля, который в это время загорелся и взорвался весь целиком, развалившись на части. Одна из частей корабля ударила в спасательный модуль, и он завертелся и закрутился на месте. Сила удара была такая, что модуль дал трещину и оказался нежизнеспособным. Я вынужден был выйти в открытый космос. Подо мной находилась планета вместе с догорающими частями планетолета и его модуля. Я парил над ними. Проверив состояние систем жизнеобеспечения, я пришел к неутешительному выводу о том, что в ракетном ранце скафандра было немного горючего только для маневрирования, но недостаточно для полета к орбитальной марсианской станции. Я стал разговаривать по прямой связи с членами экипажа корабля, но никто мне не отвечал, очевидно, один только я выжил со всего корабля. Тогда я стал звать на помощь. На зов должен был хоть кто-нибудь откликнуться. Но на Марсе в южном полушарии начиналась буря.
