29.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 14(2). МОСКВА ВЫПРОВАЖИВАЕТ…
29.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 14(2). МОСКВА ВЫПРОВАЖИВАЕТ…
Судьба умна. Даже неприятности она уготавливает щадящие и
привлекательно и ведет к ним путями замысловатыми, и умудряется как-то
наладить, примирить и отдалить, а то и умалить неприятности предшествующие, дабы
они не мешались, но способствовали новым, ибо еще не все уроки пройдены, не из
всего извлечено и не все утрамбовалось
должным образом в багажник, и не все в виду мизерности усвояемости, как,
порою, и ума, может быть извлечено с
тем, чтобы тотчас пошло на пользу. Потому и тогда ничто не могло пойти мне на
пользу тотчас, но должно было отлежаться в моей памяти с тем, чтобы посмотреть на все только через
призму религии в свое время с тем, чтобы разобраться в том, как и для чего вела
меня судьба, Сам Бог, да и с тем, чтобы поделиться с другими.
Мой приезд в Москву, следующий мой этап неприятностей, такое мое
направление движения, сей до сих пор не понятый мной выбор вновь вдохновил
отца, дав ему на мой счет второе дыхание, смягчил его суровый вердикт, и вот
уже стала мне слаться материальная и духовная поддержка, хоть и весьма
скромная, но поддерживающая и обнадеживающая и такая, что я могла продолжить и
благополучно завершить свою пробежку, свой марафон по началу достаточно
предвзятой судьбы, отнюдь не выполняя на себя программу отца, так тщетно
тужившимся в этом направлении, но Волю на меня (как и каждого) Бога, Который
может направить любого в любом и самом непредсказуемом направлении, дав идею,
желание, призвав на помощь положительные и отрицательные качества человека, как
и его амбиции, обставив обстоятельствами и указав уже открытые двери, дав малую
толику терпения, надежды и багаж бесценных иллюзий, без которых в материальном
мире, увы, никуда.
И так я устремилась по кочкам судьбы, сшибая на бегу верхушки
карауливших то здесь, то там всякого рода событий, где ни одна не оказывалась
судьбоносной, но и мимо я пронестись не могла, ибо судьба тотчас тормозила и
заставляла отведать сей столичный плод, дабы развить, ничего не теряя и не
пропуская в свою меру, мой неразвитый, но алчущий ум.
После черногорских событий эти треволнения мне и на дух были не
нужны, ибо это было дорогостоящее удовольствие, а на кон было поставлено то,
чему цены нет, и более мне никак не хотелось добирать ума и опыта столь
премудрым путем, как бы ни тянули меня к себе перо и бумага. Но черногорский
опыт был достаточно красноречив, и
побираться по миру в поисках возвышенности и духовности, как и опыта и ума,
было великой роскошью. Пора, хотелось, устремлялось начать наслаждать свою душу
знаниями, взявшись за себя со всей строгостью и выдавливать из себя с первого
же дня занятий самое необъятное прилежание, старание, твердость, понимаемость,
ответственность…
О, сколько же я от себя желала… Однако, для судьбы изведанное и понятое мной из
планированных путешествий были крохи, и намеревалась она этими крохами, но
неотступно снабжать меня всю жизнь до седых волос без передышек, ибо у нее были
для меня свои бессрочные университеты, дабы основательно зарядить мой ум, никак
не давая расслабиться, не идя у меня на поводу, ибо только в этом состоянии,
будучи под напряжением, я и могла что-то впитывать, удерживать в себе,
привыкать, извлекать и только через это приходить в ту норму, чтобы однажды Бог
мог со мной заговорить. Однако, это потом.
Пока же
отец, держа в голове неизменно свой «великий» проект, видя в нем свой
изначальный смысл, как и свое великое предназначение стать основоположником
города будущего, наполнив себя этим смыслом на всю жизнь, нашел для себя символичным
мое Московское оседание, пожелал этому способствовать, ибо видел в этом для
себя благоприятное, предзнаменование и своей судьбы, ибо кое-что можно было
извлечь из того, что я устремилась в Москву, поскольку также постоянно
подумывал о том, что ему необходимо продвигать дело всей его жизни вперед, что
это его гражданский долг и Божественная на него Воля, хотя, что греха таить,
иногда и задумывался о том, не он ли сам
Бог, чтобы с трех-классным образованием, да взвалить на себя такую философскую
махину, да еще ее и претворить… А потому ему подсказывалось изнутри, что не
плохо бы иметь и своего человека в Гаване, то бишь, в Москве, в столице. Так в его сознании строился его карточный
домик и свои причины, а в моем – мой и мои причины. Но у Бога, все состыковывающего,
шлющего каждому его причины и следствия, соединяющего концы с концами,
завершающего одно и начинающего другое, были причины Свои, Свои Планы и Свой
пока промежуточный исход, но в общей цепи событий неминуемый, для всех
подходящий, хотя и не увенчивающий для отца смысл его жизни, а для меня – в
столь отдаленном будущем, что обозреть, соединить, осмыслить не просто, разве
что напрямую спросить у Бога.
Опыт и понимание неведомо как преломились в свое время, и результат словно получен из воздуха, легко,
сам собой, и давно не отдается дань дням
минувшим, как бы они и ни причем… Хотя именно отсюда, вчера, сегодня, завтра…
каждому… Да и стержень внутри (как и у каждого свой), имеющий Божественную
силу, стоял прочно. Не согнуть, не сломить… Как бы хрупкой ни казалась душа
даже в самом слабом, невидном или нелепом теле… И так шла преодолевая и
постигая.
Когда Сам Бог приходит к человечеству, обществу, государству, к
отдельному человеку, - у них начинаются проблемы, ситуации обостряются, события
усложняются и через Божественную Волю,
как нож, выходит все, как гной, ибо Сам Бог берет на Себя очищение явно,
поскольку Бог не тот благодетель, который дает и несет процветание, но Тот,
Который и Наставляет, и потребует, и расставит по местам и направит в нужном направлении
и каждый будет понимать, что на это Воля
Бога, План Бога, что нет случайности, как и человеческого фактора, как причины.
Бог на самом деле пришел ко мне с рождения, и в основном пришел ко мне строгостью моего
отца (как и к каждому через его родителей), его умом и всеми его качествами, в
жизни своей имеющего две цели – я и его проект, этим вечно больным,
опечаленным, этим и устремляющимся вперед. Во мне еще до моего рождения он,
земной отец, ожидал нечто… вынашивал имя мое, которое ему навеивал Бог и
страстно надеялся, на меня как на свой шедевр, толком не понимая, в чем может
быть моя особенность и постоянно вглядываясь в меня, ища хоть какие зацепки
моей некоей ожидаемой уникальности И сникал... А проект города будущего…- это
ему было также дано Богом и с этим своим трудом он не расставался никогда. Пришел
Бог ко мне и Сам, моей Судьбой. К обоим…
неверующим людям пришел…
Мой отец, будучи от природы разумным, но с материальной точки
невежественным ввиду того, что имел три класса образования или около этого,
поражался великим идеям, посещавшим его, имел приверженность маньяка к труду для человека, но отнюдь не за станком,
но во имя человечества, хотя никак не применял свои убеждения конкретно к своей собственной семье в плане
добродетели, но все отдавал в суровости, жесткости, без поблажек и не взирая ни
на что, считая свой авторитет непререкаемым, хотя и мог снисходить к уму и
аскетизму других.
Однако, великая идея
переустройства мира и сознания людей через новый тип городов застолбила его
сознание в той мере, что он уже провозглашал себя самим богом, ибо, озираясь
вокруг себя, не видел ни одного
одержимого, ни одного мыслящего, активного, искреннего борца, ни одного,
видящего причины и следствия, аскета, непривязанного к материальным благам, не
желающего себе славы и почести всеми материальными путями; видел только себя
таковым и провозглашал себя Богом и в своей семье, и соседям, и в поездах,
делая это почти искренне, хотя и не бил себя в грудь, но как-то к слову,
пытаясь так увенчивать свои идеи, которыми делился с почти каждым, как только
судьба подавала ему подходящее место, время и благосклонные уши.
Это длилось не годами – десятилетиями. Теперь же, когда я пишу
эти духовные труды, содержащие в себе совершенные знания, и говорю с Богом
реально и непрерывно, Бог мне многое поясняет в части отца моего земного, ибо
это был мне символ, символ, что мой Отец – Бог, Бог Истинный, Сам Творец,
Изначальный, ибо и с детства имел ко мне через мою судьбу и отца достаточно
строгое отношение, ведя меня земными дорогами без скидок, достаточно
требовательно, хотя и оберегая, и поддерживая. Конечно, мои родители были
простые люди, как, собственно, и я; к
тому же, я легко саму себя по знаниям и пониманию отношу к людям
невежественным, ибо порою в некоторых суждениях мне самой нужно давать фору и
фору, ибо и встречала на своем пути людей чрезвычайно разумных. Но в том, что
дал мне Бог Лично… Этому я не вижу равных. Но так уж случилось, что теперь,
вопрошая у Бога, кто я, я получаю все тот же ответ, что я Его дочь. Но теперь
мне об этом говорит Сам Бог. Так понимая, я и иду, исполняя Волю и План Бога, по пути
мне уготованному. И по оставлению тела
вернусь в этот материальный мир, как все дети Бога, дабы добрать те
качества, которые не добрала, не имея отношения к тому, что было мною написано,
но имея право на свой опыт и багаж духовных знаний и качеств, как каждый в этом
мире и за его пределами.
На период очных подготовительных курсов мне приходилось жить в
означенном ранее общежитии Московского университета; однако, вначале июля,
непосредственно перед сдачей вступительных экзаменов первым потоком, нас расселили. Вот здесь судьба сделала мне
необычный, непонятный, незабываемый, как и щедрый подарок, который до сих пор
мне видится великим везением, чудом, событием недосягаемой высоты.
В приемной комиссии мне дали направление на вселение в
общежитие, расположенное в главном здании МГУ, в главном корпусе Университета,
на невообразимой высоте, где-то на 22 или выше этаже. Находиться на площади
Университета перед его великолепной Парадной дверью, вступить хотя бы на одну
ступеньку, ведущую к этой двери, было для меня и так счастьем неизмеримым, но
входить и жить, входить, как все… Мое сознание было потрясено более, чем
приезжего в Москву из глубокой тундры… Мое почтение к этому храму наук было
высочайшим, чувство трепетным и замирающим. Мне было непонятно, что к этому
можно привыкнуть, что это может стать обыденным. Просто взирать со стороны мне
было бы достаточно и наполняло бы и так
до краев чувствами никогда ранее меня не посещавшими с великой убедительностью,
торжеством и большим внутренним удовлетворением.
Такое чувство проявилось во мне потому, что науки, имея и свои
предпочтения, любые, я глубоко уважала, и именно этот стержень торжества знаний
во мне жил постоянно, даже когда разум не хотел мне в этом направлении служить,
ибо судьбе было угодно не наслаждать меня этим нектаром, но дать опыт другой…
С замиранием сердца, держа в руках свой чемоданчик, я поднялась
по ступенькам, открыла массивную дверь, показала свое направление при входе, зашла в лифт на первом этаже, поражаясь
внутреннему простору университетского
|