написан европейским режиссером. - Добавила Маргарита, переводя дух. - Только там, в Европе (она плавно повела рукой куда-то вдаль), - возможно такое. Ах, Европа! Идеи, прогресс, прорыв… После этого и смотреть не хочется на наше захолустье. – Она посмотрела кругом, зажмурилась, будто увиденное причинило ей боль и сказала бармену: «мой друг! Прошу Вас…».
Бармен достал из-за стойки графин с водкой.
- Знаете, – промычала Маргарита, выпив еще и раздирая сало остренькими зубками, - приходите завтра на премьеру, и сами увидите.
- Хотите контрамарку? – Добавил Собакевич.
- О чем же все-таки спектакль? – Спросил я. Мысль увидеть на сцене Собакевича в образе Маргариты, под ручку с Собакевичем – Маргаритой вызывала противоречивые чувства.
- Как бы вам сказать… – протянул Собакевич, и почесал нос.
- Это трудно объяснить, – закивала Маргарита. – Сюжет не укладывается в привычные рамки. Зритель может представлять все, что угодно. В отличие от классики, которая давно всем набила оскомину здесь во всем, во всем - полная свобода. Определенно, это будет революция в искусстве!
- Ну, а какова все-таки основная мысль? – Спросил я.
- Я же сказала вам, – отвечала Маргарита, раздражаясь, – во всем свобода. Один увидит одно, другой – другое, третий вообще ничего не увидит, но только все поймут, что перед ними что-то такое, что… нет, это невозможно, невозможно описать! – Выкрикнула она почти уже со злостью, но тут снова запели колокольчики, и в уютном полумраке появились два господина.
- Добрый вечер! – воскликнул тот, что вошел первым.
На нем был мокрый от дождя плащ, широкополая шляпа и трость. Другой держал в руках потемневший от влаги бумажный пакет, перетянутый бечевой.
- Где веселье? Воскликнул первый господин. – Почему тихо? Музыку громче! –Больше свечей!
- Здесь нет свечей, – тихо заметил второй.
- Какой ты, Михаил, реалист, право! – Огорчился первый господин. - Впрочем, - добавил он оглядываясь, - свечей здесь действительно нет. Что-ж, твой выход!
Второй господин надорвал бумажную обертку, и извлек из прорехи несколько толстых, темных восковых свечей, богато украшенных замысловатым орнаментом.
- Подарок заведению, – пояснил первый. – Для услаждения вкуса присутствующих и создания атмосферы.
- Благодарю, – ответил бармен бесстрастно.
Свечи расставили на столиках, полках и барной стойке и зажгли.
- Позвольте отрекомендоваться, – сказал первый господин. - Катамаранов. - И протянул мне руку.
- Йорик. – ответил я.
- Вы бедны? – Поинтересовался Катамаранов.
- Отнюдь. Но моя матушка в молодости была романтически настроена.
- Это случалось с девушками тех лет. – Согласился Катамаранов, и указал на того, что с пакетом. – Это Михаил. Любитель восковых свечей с орнаментом. Рекомендую.
- Очень приятно. – Ответил я.
- Собакевич. – Нехотя представился Собакевич и демонстративно выпил.
- Маргарита. – Сказала Маргарита и снова провела ладонью по волосам.
Вновь прибывшие уселись рядом с нами и заказали пива.
Катамаранов отхлебнул из своего бокала, посмотрел на нас, снова отхлебнул и опять посмотрел.
- У вас несколько напряженный вид, господа, – сказал он. – Возможно, мы своим неожиданным появлением отвлекли вас от интересной беседы, и если это действительно так, то мы искренне…
- Вовсе нет! – Перебила его Маргарита. – Мы как раз обсуждали новую роль Собакевича и мою, и к разговору нашему вы можете присоединиться в любую минуту.
- Роль Собакевича? – Живо спросил Михаил. – Так вы – актеры?
- Да, – живо отозвался Собакевич. – Актеры.
- Какое совпадение! – Обрадовался Михаил. - А я как раз большой театрал. То-то я смотрю, мне лица ваши будто бы знакомы.
- Возможно, возможно, - вздохнул Собакевич, и придал своему грубо скроенному лицу выражение, какое бывает у великих, но скромных людей, когда им вдруг станет грустно. – Меня, знаете ли, часто узнают, но что поделать…
- Собакевич будет играть Маргариту, – сказала Маргарита и обвела нас взглядом, чтобы еще раз насладиться произведенным эффектом.
- То есть… Катамаранов на секунду замешкался и посмотрел на Маргариту вопросительно.
- Нет, не меня – улыбнулась Маргарита. - А другую Маргариту.
Катамаранов поперхнулся пивом.
- Неужели…?
- Ее самую, – улыбнулся Собакевич и опять откинулся на своем стульчике.
- А я буду Собакевичем, - сказала Маргарита. – Гениальный, гениальный спектакль! Наверняка будет аншлаг. – Хотите контрамарку?
- Но позвольте… - сказал Катамаранов. – Они ведь, кажется…
- Именно, что только кажется, – возразила Маргарита, снова начиная раздражаться. – Спектакль экспериментальный, и нужно обладать хоть немного воображением, чтобы понять, что… впрочем, вот перед вами Йорик, который все вам объяснит не хуже нашего. – И добавила, посмотрев на меня с издевкой. – Правда, Йорик?
***
Свечи тепло светились. За окнами совсем стемнело, и в окна эти густо лепил мокрый снег.
Собакевич достал из нагрудного кармана своего пиджака серебряную трубочку, закурил, и клубы ароматного дыма, разрастаясь и сливаясь друг с другом, стали заполнять помещение.
- Сейчас самое время рассказывать истории, - мечтательно сказала Маргарита.
- Здорово, знаете ли, было бы послушать, – ответил Михаил, глядя на Маргариту томно.
- Слушать всякий может. – Осадила его Маргарита. – Но, чтобы один слушал, другой, как известно, должен именно рассказывать. Вот вы, например. – Маргарита холодно взглянула на Михаила. – О чем бы вы рассказали?
- Мне… нечего рассказать, – вздохнул Михаил. – Единственное мое увлечение – свечи с орнаментом. В остальном моя жизнь – к счастью или нет - состоит из серых будней. Собственно, затем я и пришел сюда, - чтобы внести в нее хоть какое-то разнообразие.
- Стало быть, все дело в алкоголе? – Подняла бровь Маргарита.
- Именно, – ответил Михаил, и добавил – Странно… я не испытываю неловкости признаваясь в этом. Алкоголь окрыляет, дарит чувство свободы и веру в то, что все достижимо, все еще впереди…
- Это, безусловно, прекрасно, – перебила его Маргарита, – но я совсем не то имела ввиду. Все мы тут любители этого дела (она щелкнула себя по шее), и никто не делает из этого тайны. И потом – если в вашей повседневной жизни, как вы сами признались, ничего не происходит, кроме свечей, расскажите тогда, чем живет ваш дух?
- Дух? – Рассеянно повторил Михаил.
- Дух. – Подтвердила Маргарита. - Сознание. Ментальное тело. Иными словами – что творится по ту сторону вашей черепной коробки, пока вы сидите здесь и напиваетесь с отсутствующим видом?
Михаил покраснел и отвел глаза
- Простите, но… по-моему, это личное, и…
- Какой вы, право, скучный, – сказала Маргарита, и вдруг повернулась туда, где в углу помещался господинчик с блокнотом.
Мы все, повинуясь коллективному чувству, сделали то же, и оказалось вдруг, что господинчик этот не пишет вовсе как ранее в свой блокнот, а сидит на самом краешке стульчика, подавшись вперед, и наблюдает за нами настороженно и тревожно.
- Здравствуйте! – воскликнула Маргарита.
Господинчик, будучи уличен, вздрогнул, сделался бледен, заморгал часто, криво как-то улыбнулся, дернул локтем и столкнул блокнот. Смутившись еще более, он полез за ним под столик, задел при этом стул, который с грохотом свалился на пол, от неожиданности подпрыгнул, ударился затылком о столешницу и упал на собственный зад, при этом не переставая виновато улыбаться.
- Вот незадача…! – Воскликнул бармен, а мы бросились на помощь.
Господинчика поставили на ноги, поинтересовались, не ушибся ли он, и не желает ли присоединиться к нашей компании, но тот, ошалев от всеобщего внимания, лишь все бледнел, улыбался с диким каким-то оскалом и озирался, как загнанный зверь.
- Я только хотела спросить, - в шутку, разумеется, - говорила Маргарита, - не расскажете ли вы нам что-нибудь, раз уж другим – извиняюсь - слабо.
Тем временем бармен прибыл на место происшествия. Усадив господинчика снова за стол, он поставил перед ним новую рюмку абсента, и от имени заведения извинился за нелепый инцидент. Все мы, также извинившись и пожелав господинчику приятного вечера, вернулись за свой столик.
- Бывают же казусы, – шепнул Михаил.
- Странный тип, – согласилась Маргарита.
- Оставьте, господа, – возразил Катамаранов. - Никто из нас не выбирает, каким ему быть, а потому... Кстати, бармен, вы, кажется, забыли поджечь абсент.
- Я не забыл, – отвечал бармен, – я лишь опасаюсь за судьбу заведения.
- Ну, а раз так, то и оставим, как есть, – отвечал Катамаранов. - Если помните, мы хотели истории рассказывать.
- Клянусь честью, сегодня здесь уже произошла история, - захохотал Собакевич, тыча пальцем в господинчика.
Мы все зашикали на него, а Маргарита вздохнула: «что-ж, если другим и в самом деле нечем поделиться, то, видно, придется мне. Итак...
Все мы с интересом приготовившись слушать, и Маргарита начала.
«История эта случилась не то, чтобы давно, но и не совсем недавно, - говорила она, и свет свечей ласкал ее лицо. - Возможно, часть ее – плод моего воображения, а может быть, и вся она таковой является; хотя, весьма вероятно, что все в ней правда от первого до последнего слова. Впрочем, пусть каждый решает сам и действует соответственно, а посему…
***
…Однажды я проснулась посреди ночи. Долго лежала я, не в силах снова уснуть. В ту пору мы как раз готовились к премьере и роль, на которую меня утвердили, не давалась мне. Я была еще молода, неопытна, но… если быть честной, я знала, что не в этом причина моих неудач. Эта роль… Она требовала большего, чем выучка и опыт. Не знаю, кто надоумил режиссера утвердить меня, но твердо знала, знала, что это провал. Я молила судьбу, чтобы роль отдали кому-то другому, и - больше всего на свете боялась этого. Я плакала и злилась, и ненавидела весь свет. Словом, немудрено, что я не спала ночами.
За окнами, так же, как и теперь, шел не то дождь, не то снег. Ветер трепал старый оконный карниз, будто бы кто-то с той стороны пытался ухватиться за него, а живем мы, между прочим, на четвертом этаже пятиэтажной хрущевки.
Собакевич спал. Он, знаете ли, всегда очень крепко спит. Я лежала, глядя в потолок. Люстра тускло отсвечивала стеклянными подвесками. Тени шевелились… Я прислушивалась к шуму дождя, пытаясь не думать ни о чем, но карниз гремел, и я все явственнее представляла, как кто-то взбирается на него…
Я хотела разбудить Собакевича, но побоялась, что он поднимет меня на смех. Да и потом… он очень злой бывает, когда его будят... Я понимала, конечно, что все - только мое воображение, но все-таки встала, подошла к окну, откинула штору, и - вскрикнула от неожиданности.
Карниз был пуст. Никто не стоял на нем. Никто не вглядывался в комнату. Только мокрые хлопья лепили в стекло и стекали по нему дрожащими каплями.
Почему же я все-таки вскрикнула? Дело в том, что хотя я и понимала, что все – воображение, я в то же время была уверена, что на карнизе, кто-то есть; и то, что на нем никого не оказалось, испугало меня больше, чем если бы там был кто-то.
Не улыбайтесь так, господа. В конец концов, я всего лишь слабая женщина…
Итак, я стояла у окна. Двор тонул во мраке, и голые ветви мели низко бегущее ночное небо.
Я уже хотела вернуться в постель, как вдруг луна появилась в разрывах туч, и в зыбком ее свете
