страха и восторга, охвативших меня.
- Откуда, доносился этот звук?- осторожно спросил я у дворецкого.
- Из библиотеки, синьор.- ответил Костас и показал жестом вглубь коридора, указывая место расположения библиотеки.
Сердце мое снова неистово заколотилось, но причиной этому был не страх, а смутное предчувствие надежды увидеть что-то необычное.
- Давайте пойдём в библиотеку и всё выясним,- предложил я дворецкому. Костас на секунду замешкался, но затем, выпрямившись, кивнул головой в знак согласия. Мы, медленно ступая, прошли в библиотеку, Костас шёл впереди, показывая путь. Подойдя к двери, Костас остановился и знаком показал мне на дверь.
- Это библиотека, синьор, шёпотом сказал Костас.
Я дёрнул ручку и дверь бесшумно отворилась, пропуская нас внутрь помещения библиотеки. Войдя туда я очутился в высокой и просторной комнате с длинными, стрельчатыми окнами, покрытый мрамором пол, на который струился свет луны, проникающий сквозь решетчатые окна. Глаз тщетно старался проникнуть в отдаленные углы комнаты и сводчатого расписного потолка. Темные завесы свешивались по стенам. Мебель в библиотеке была старинная. По периметру комнаты стоявшие стеллажи с книгами, ничуть не оживляли помещение. Воздух в библиотеке был наполнен тоскою и угрюмостью. Посреди комнаты возле стола стояло массивное кресло и напротив небольшая кушетка. На кушетке покоилось что-то напоминающее живой объект. Когда я подошёл ближе, то смог разглядеть в этом объекте месье. Он спал одетый в верхнюю одежду, вытянувшись во всю длину. Я осторожно приблизился к спящему, стараясь не создавать шум своими шагами. С минуту я глядел на него со смешанным чувством тревоги и жалости. Я всматривался в лицо месье и отмечал для себя то, что он страшно изменился. Чувства страданий и мук было запечатлено в его облике. Никогда еще человек не изменялся так страшно в такой короткий срок. Я едва мог признать в его изможденном лице человека, с которым несколько часов назад сидел за одним столом и беседовал. Его лицо покрывал трупный цвет, глаза месье впадали глубоко в глазницы, а веки вздрагивали. Его губы выглядели тонкими и влажными и были бледные и не живые, словно вылитые из белого воска. На его удивительно очерченный лоб, словно паутина спадали мягкие, тонкие волосы. Такую наружность было трудно забыть. Особенные черты лица его и свойственное им выражение теперь выступили еще резче, - но именно это обстоятельство изменяло его до неузнаваемости. Больше всего поразила меня, призрачная бледность кожи лица, которая придавала ему нездешний вид. С долей испуга я приблизился ещё ближе к спящему и хотел потрогать руку, ощутив его пульс. В этот момент из недр тела спящего вырвался стон. Это был жуткий, протяжный стон, который сопровождался бессознательными взмахами верхних конечностей. В хаотичных движениях рук месье, мне ,прежде всего, бросилась в глаза какая-то сумбурная неровность - следствие слабой и тщетной борьбы с крайним нервным возбуждением. Дрожащий стон вырывался наружу все громче и громче, что походило на процесс, когда жизненные силы человека начинают покидать его тело. Дрожащий стон сменялся звуком стремительной протяжности, затем звук становился отрывистым, резким, грубоватым. Месье что-то произнёс горловым говором, какой бывает у горького пьяницы или заядлого курильщика в минуты сильнейшего возбуждения. Эта картина отчётливо давала понять о том, что месье был захвачен тяжёлым нервным недугом. - Чисто нервное расстройство, которое, вероятно, пройдет само собою,- думал я в тот момент. Месье жестоко страдал от чрезмерной остроты чувств, которые навеяли ему ряд подозрений, превратившихся в букет неестественного страха. Я подметил это также в его неясном и двусмысленном рассказе, который со всей очевидностью указывал на болезненное душевное состояние. Месье преследовали суеверные представления о старике, который следит за ним и напускает на него различные недуги, мысли о каком-то влиянии, сущность которого трудно было понять из его неясных слов.
Вдруг человеческий стон стал усиливаться и уже был похож скорее на рычание животного. Я смотрел на месье с удивлением, к которому примешивалось чувство страха. В этот момент что-то давило меня изнутри, пока я следил за месье. Взглянув невольно, украдкой на дворецкого, который стоял поодаль от меня, я заметил на его лице ужасающую гримасу, сквозь которую блестели его глаза. Чем громче становилось рычание, тем глубже оно проникало в душу, тем очевиднее становилась для меня безнадежность всяких попыток исцелить этот скорбный дух, мрачная тень которого падала на все явления духовного и вещественного мира. Я приблизился вплотную к месье и тронул его за руку. Словно электрический ток пронзил моё тело, перед глазами поплыли круги, озаряя все каким-то фосфорическим светом. Этот момент мне показался мрачной импровизацией общения неизлечимо больного пациента с доктором. Какой-то дикий мотив странной вариации пронзил мне душу и врезался в сознание. Я ощущал руку месье, которая, казалось полыхала огнём и была раскалена до предела. Волнение в этот промежуток времени, конечно, владело мной и подгоняло меня. Я наклонился к месье , схватил его рукой за плечо и сильно потряс.
- Проснитесь, месье !- громко произнёс я. Костас , стоявший всё время рядом со мной, повторил эту фразу на французском языке.
Месье открыл глаза и посмотрел на меня туманным взглядом. Я оставался в нерешительности, но затем мне быстро удалось овладеть собой и без страха смотреть в лицо месье. Через минуту взгляд месье приобрёл черты трезвости рассудка и показал слабый проблеск ясного понимания. Я различал на нём запоздалый свет какой-то мысли, которая была темна мне самому.
- Там - совсем другое...- произнёс месье тихим голосом и посмотрел куда-то в сторону. Костас перевёл мне фразу сказанную месье.
- Я погибну,- продолжал шёпотом говорить месье.- Я погибну от этого ужасного безумия...мне суждено погибнуть,- твердил месье. Меня охватила лёгкая дрожь при мысли об этом происшествии, которое мне пришлось увидеть. Какое-то невыносимое возбуждение пронеслось у меня внутри в предчувствии неизбежного следствия - ужаса. Мне было страшно от того, что я совершенно очевидно в тот момент предчувствовал, что рано или поздно это жалкое состояние месье кончится потерей рассудка и жизни в борьбе с его зловещим призраком под названием - страх.
Мне понадобилось гораздо больше времени, чем несколько минут, для того, чтобы совладать с моей ужасной восприимчивостью, слишком явно подтвердившейся в данном эпизоде.
Месье пристально смотрел на меня, пока я собирался с мыслями. Затем я помог ему встать, после чего он сел на кушетку и замер, отдаваясь своим мыслям которые покоились во внутренней темнице его страха. Я и Костас, объятые жгучим томлением, смотрели на него в ожидании.
- Поль, я страшусь будущих событий,- произнёс месье после паузы молчания. - Я дрожу при мысли о том, что эти кошмары приносят мне невыносимое возбуждение. Я боюсь не столько самой опасности, сколько ее неизбежного следствия - сумасшествия,- твердил месье.
- Я чувствую, что это полное истомы жалкое состояние, рано или поздно кончится для меня потерей рассудка и жизни в борьбе с этими необъяснимыми, зловещими кошмарами.
Месье закрыл лицо руками и я заметил ужасающую дрожь его пальцев, сквозь которые блестели слезы. На меня, по крайней мере, при обстоятельствах, в которых я находился, этот сломленный человек набрасывал на полотно действительности, впечатление невыносимого страдания, какого я никогда не видел.
Месье опустил руки, откинулся на спинку кушетки и замер в неподвижности. Казалось, что он, уставившись в пространство комнаты, прислушивался к какому-то воображаемому звуку. Затем месье встал и медленно на цыпочках приблизился к окну. Это поведение месье пугало меня. Я чувствовал, что влияние его суеверных грез и фантазий сказывается медленно и на мне. Я старался стряхнуть с себя это болезненное настроение. Старался убедить себя в том, что оно в значительной степени зависит от мрачной обстановки: ночного времени суток, ярко светившей полной луны, темных, ветхих занавесей, которые колебались и шелестели по стенам. В этот момент месье, стоявший у окна поднял руку и указательным пальцем показал куда-то вдаль. Неодолимый страх глубже проникал мне в душу при виде этой картины и, наконец, демон внезапной тревоги сжал мне сердце.
- Он здесь! - произнёс месье. Его голос звучал невнятно, и казалось, утратил решительные резкие звуки. В голосе месье звучала дрожь страха.
Я с усилием стряхнул с себя внутреннее беспокойство и подошёл к месье, вглядываясь в ночную темноту за окном, прислушиваясь, сам не знаю, зачем, к тихим неясным звукам, доносившимся неведомо откуда.
- Он здесь..!- в бешенстве крикнул месье таким ужасным голосом, как будто бы душа его улетала вместе с этим криком. Месье обратил свой лик ко мне, продолжая указывать в сторону окна пальцем. Его наружность, напоминала извергающийся вулкан. Вид его поразил меня. На этот раз безумная меланхолия уже не светилась в его глазах, было очевидно, что подавленное состояние сменилось припадком истерии. Затем месье рванулся с места, чуть было не сбив с ног Костаса, выбежал в коридор. Я моментально с той же стремительностью последовал за ним. Оказавшись в коридоре, месье сорвал со стены рыцарский меч, схватив его двумя руками, и устремился к выходу, ведущему в парк. Выбив ногой дверь так, что глухой треск ломающегося дерева отдался по всей округе, месье выскочил из дома в парк и побежал к зарослям можжевельника. Я бросился вон из коридора к входной двери, которую выбил месье и в одно мгновение очутился на дорожке, ведущей в парк. Затем промчавшись по аллее парка, обогнул угол дома и окинул взглядом всё парковое пространство. Сегодня я не могу, в сущности, говорить о длительности всего события. Чувство меры, должно быть, тогда покинуло меня. Там были кустарники, и большие деревья, но я помню свою твердую уверенность, что ни за одним из них никто не скрывался. Ночь была великолепная в своем мрачном величии. Ветер то и дело менялся; густые тучи, нависшие над виллой, скрыли под собой жёлтый свет луны. Проходя посреди парка, я вдруг вздрогнул и остановился. Мне почудилось, будто из какой-то отдаленной части парка раздалось глухое, неясное эхо приглушённого, странного звука. Без сомнения, только это остановило мое внимание. В темноте я наткнулся взглядом на фигуру с рыцарским мечом в руках, которая в неистовстве, потеряв всякое самообладание, рубил куст можжевельника направо и налево - это был месье. В темноте сверкало серебристое лезвие - меч со свистом разрезал воздух.
В этот момент сила ветра стала усиливаться и порыв прохладного воздуха превратился уже в рёв и свист бури, среди звуков которой можно было едва разобрать грозные крики месье. Сверкнула молния и на землю обрушился проливной дождь. Сквозь сумерки я видел, как месье в очередной раз замахнулся мечом и ударил по кустистой заросли растения, при этом испуская такой ужасный и пронзительный визг, что
