56.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 25(1). В БОГЕ.

убедительнейшими доводами. Но, а более сложные  и непредвиденные нужды – терпели, как могли. Семейного общего бюджета можно сказать не было, ибо Саша  ни с кем совет по своим заработным платам и премиям не держал, распределял деньги свои, что называется, единолично, советуясь в себе с Богом, который озадачивал его своими проблемами и нуждами, а мне выделял сумму скромную, называя ее «последней, что мог, уж не взыщи»…

Фактически, меня и детей не баловал Сам Бог, давая средства с натяжкой, тем обучая терпению, смирению, воздержанию, поискам, делая ум понимающим, оправдывающим,  озабоченным, сосредоточенным, как и щадя детей от многих благ, что до сих пор отзывается неприхотливостью и  глубоким пониманием жизни и Воли Бога, войдя в их сознание путями Божественными, мне неведомыми.

На самом деле, все неприглядное, изнуряющее настоящее усиленно работало на будущее, как и на прошлое, отдавая то там, то здесь долги кармические, все было нацелено Богом на поддержание тех качеств, которые топорно взращивал Волею Бога во мне отец в своих неуклонно строгих порядках, как и сама жизнь, как Рука Бога, во всех ее перипетиях уже известных. Все было расставлено Богом лучшим образом, каждый был на своим месте и вносил в меня всем хорошим и плохим в себе лучшее, что мне лично было не видно. А на поверку, что называется, изнутри, нерелигиозному и неискушенному взгляду виделось, что Марков  пребывает в семье неотягощенный заботами, дабы справлять здесь свои первоочередные нужды, особо не заморачиваясь проблемами, отдавая толику долга и легко в пьяном угаре сбрасывая с себя любые претензии или идя в нападение, как доступное и неотъемлемое средство защиты.

Выросший в многодетной семье, Саша был неприхотлив, однако, достаточно зажимист и здесь неотступен и непреклонен, как бык, любил деньги придерживать и припрятывать, чтобы были, ибо деревенское здесь упрямство до тупости было его сутью всю жизнь и этим служил Богу в Божественных целях, ибо из этого Бог много впоследствии извлек на пользу и мне и детям, минуя его сознание. Но если говорить о его доброй воле, то, как-то по-своему любя меня, он мог проявить и неожиданную щедрость, ибо Бог смягчал его в нужную меру пусть и редко. Затем Бог снова давал ему зажиматься, ибо это состояние было для него комфортным, естественным, давало чувство надежности и защищенности и имело какое-то внутреннее в себе обоснование. Денежки он прятал всегда, непременно, в местах непредсказуемых, буквально зарывал, забивал гвоздичками, засовывал и рассовывал  по книжкам, в переплетах, в облицовках дверей,  муровал, рассовывал по коробочкам на лоджии, выходя на лоджию, зашторивал окна, дабы я из комнаты на приметила, откуда достает,  и… неизменно забывал, обрушиваясь на меня и с гневом и с упреками, и с предупреждениями, служа Богу хорошим средством для моих потрясений и горьких слез, ибо страдания – извечный путь к развитию, о чем Бог настойчиво заботился с моего рождения и убаюкивал меня долгими струящимися изнутри великолепными обещаниями и давал чувствовать себя вне событий, вне других людей, вне суеты, как бы то ни было, уча видеть меня непричастной к материальным играм, в стороне, наблюдающей за ними извне, что скоро стало и моей сутью, моим отрешенным состоянием, показывающим, что Бог всегда подставляет руки, самым непредсказуемым образом выводит, привносит мир, даже все оставляя на своих местах, дав изнутри лишь легкое понимание, Божественный штрих…

Так и получалось, что Саша платил сыну от первого брака алименты по договоренности с Леной, переводя деньги по почте, аккуратно  собирая и храня квитанции, следуя советам тети Ани, наистрожайшим образом, ибо как бы чего не вышло. Они и до сих пор, когда сыну уж перевалило за тридцать, все хранятся в его тайничках, ибо ни с одной бумажкой не было в его духе распрощаться добровольно во все времена, как и с прочим барахлом, имеющим свои анналы из многих советских мусорников. Мне же отдавал ровно столько или чуть меньше, сколько мог съесть в месяц один ребенок при достаточно скудной еде, полплаты за коммуналку, на свое личное содержание, куда не входило ничто для меня, как и не входили деньги на детские игрушки,  учебники, лекарства и деньги для тех или иных непредвиденных  мероприятий или расходов. Остальное мне без слов предлагалось вносить от себя и решать вопросы свои категорически без него, ибо на все другие случаи жизни он разводил руками.


Мой бедный, скудный учительский гардероб был моей неиссякаемой болью, проблемой нескончаемой, моей долгой мыслью и печалью. Надежды были на подработку, на тринадцатую зарплату, где Бог тотчас давал мне дилемму, и я с радостью делилась с преданными тем, что у меня появлялось дополнительно. Безденежье трясло неизменно, изводило… Но, если деньги появлялись, хоть лишние сто рублей – это было счастье неописуемое, ибо, строго все разделив, я непременно оставляла себе на свои маленькие радости – на книги духовного порядка и на посещение храма, где деньги отдавались, как святой долг, ибо иначе и не нашла бы себе места, и лишилась бы мира.

Бог в каждом верующем этот вопрос не поднимает, но вздымает, ибо требует жертв, требует аскетизма, требует проявление.
Живя в семье, Анисимович, как я его также называла, имел свой быт, на который я не претендовала, имел свой маленький круг интересов, куда я с детьми и входила и не входила. Но так и было нужно, ибо никто не должен был, находясь со мной рядом, существенно влиять на меня и, давя, не давить в главном, ибо интеллект мой был все же достаточно высок и никому не подчинялся на уровне ума, чувств и тела, как бы ни казалось. Его руками Бог счастливо не баловал мою семью, как и меня, не пуская по миру, как и во все тяжкие, окольцовывая меня семьей не по известным принципам и законам материального мира, а с большими попущениями во внутреннем складе ума, куда нет-нет, да подбрасывал великие идеи, которые в условиях семьи пока почивали на своих лаврах, ожидая своего часа. Но порою нечто начинало во мне бушевать от страстного предчувствия будущего, и глаза мои наполнялись слезами, и взгляд обращался к Богу в недоумении и ожидании некоего предназначения, и уста мои открывались в долгой и безутешной молитве, ибо реальность ничего не обещала, а внутри  меня – высочайший гимн неземной радости и труда…

Саша работал на стройке в строительно-монтажном управлении, работал в две, а иногда и в три смены, и быт мой также диктовался его работой, ибо приходилось вставать в  пять  утра, готовить ему термосы с горячей пищей, одежду, носки, брюки, рубашки, носовые платки, кормить,  напоминать, чтобы взял с собой деньги, часы, ключи. Также встречала с работы или оставляла в холодильнике еду…  Все для того, чтобы не придирался, всегда, однако, не любя эту процедуру детсадовского с ним обращения, ибо мой отец понятия не имел,  чтобы подобными хлопотами обременять маму, но сам готовил себе и  подготавливал ей, если она вставала позже. Но… у отца были свои тараканы в голове и свои скелеты в шкафу, ибо демонизмом он Маркова перещеголял во сто крат, и муж мой на его фоне был весьма мягче и покладистей, или, как теперь говорят,  Анисимович отдыхал. Однако, этот его семейный курорт мне обходился многими слезами, ибо горе бывает не только от ума, но и от глупости. В одном случае надо соглашаться с так называемым разумным, а в другом – или претерпевать, или вести нескончаемую разъяснительную работу, которую глупый не принимает от того, кто живет на его, как ему мыслилось, жилплощади, не имеет приданного и материально зависим…  Пока таково было мое положение. Очертив круг своих обязанностей, куда обязанности входили самым куцым образом, муж мой, справедливости ради сказать, уставал на работе, ибо работал на улице и в мороз, и в жару, приходил домой никакой или пьяный, ибо повод в бригаде был всегда, и отдыхал до утра. Одно радовало – он был неприхотлив, ел все подряд, как истинный ребенок многодетной семьи, лишь бы было горячее и жидкое, запивал сладким чаем и на диван к телевизору… Если же был пьян, обрыгивал всю комнату, орал благим матом, ползал по квартире, становился диким до неузнаваемости, все, что попадало под руки, швырял, бил в дребезги посуду, буйствовал, давая душе волю… Слава Богу… На этот период Бог уводил детей. Так что в детских умах и сердцах такой образ не запечатлелся и страх к отцу не развился…

Бог удивительно вел меня и помогал постоянно, сказочно, чудесно… Воистину. Детей не задела отцовская истеричность, крайняя глупость, гнев, прочие издержки деревенского воспитания, пример его отца Анисима, выделывающего такие и еще более заковыристые па… Помимо такого образа жизни Анисимович ездил к своей маме, которую, однако, всегда почитал, ездил к сыну в Каменск-Шахтинский, и ходил по своей многочисленной родне, куда первое время усиленно тягал и меня. Помимо этих стабильных занятий он неизменно ездил к тете Ане, ибо был связан с ней Самим Богом. Как, впрочем, и я…

Тетя Аня… Милая тетя Анечка… Одинокая, характерная, непоседливая старушка, женщина, знающая Сашу с 17 лет, с дня, когда он приехал в Ростов-на-Дону в поисках своей судьбы, ведомый Богом, собирающим нас воедино, дабы мы обрели в друг друге свою судьбу, фактически связанные  взаимными долгами, имеющими корни  в прошлых рождениях всех участников, были поддержаны и соединены, дабы Бог исполнил Свою Волю на каждого. И каждый при этом шел по судьбе согласно внутреннему влечению, которое каждым принималось за себя, свою судьбу и свое неизменное в ней участие. Но… вдохновителем этого движения был только Бог, а мы, каждый из нас, следовали лишь Высшей Воле один к одному, неуклонно. 

По окончании девятилетки  Саша направился в Ростов на Дону, ибо так ему советовал отец Анисим, долгие годы приезжавший в Ростовскую область в поисках работы, дабы прокормить свою многочисленную семью. Точно также приехал сюда Саша в поисках  подходящего уголка из своей глухой деревушки Пикшинерь, Кильмезского района Кировской области, чтобы как-то обосноваться, пустить корни, выучиться, жениться… Бог  немного покрутив по людям,  привел его к Анне Петровне, которая и сама успела намыкаться по жизни, была всю жизнь одинока, а потому слезно отнеслась к смазливому покладистому на первый взгляд пареньку, только поступившему в строительное училище и, расположившись  к нему всем сердцем, полюбив его, как сына, сделала для него больше, чем мать, прививая ему основы цивилизации, поучая и воспитывая с надлежащей хозяйской строгостью и материнским пожуриванием, как и прикармливая его и обстирывая, чем зашла в его душу, пустила в ней корни не без благословение на то Бога, стала лучшим советчиком и опекуном, понуждая к азам порядочности, терпения, аккуратности, уча «никому не открывать обе половинки» и отводя от  пьянства и дебоширства, ибо были в нем и зачатки хорошего тона, уважительности и мягкости и благодарности.

После смерти мужа и свекрови, став единоличной владелицей скромной недвижимости в центре Ростова, уже находясь в преклонных летах,  она начинала задумываться, будучи одинокой, о том, кто же ее досмотрит и  подыскивала подходящую