густая, будто шевелящаяся темень. А гмуры шествуют так уверенно, будто могут обходиться и вовсе без света.
Ратнику, наклонённому и с руками назади, невозможно было определить: пробиты ли пещеры орудиями или они - причуды самой природы. Но порой потолок уходил в невидимую высь и по стенам сползали бело – серые каменные языки, к которым, точно, ничья рука не прикасалась. «И вся красота? – сожалел он о гмурах. – Ни Солнца не видят, ни рек – озёр, ни лугов с цветами… Выползают ночью и, словно совы, представляют мир лишь с одной стороны. Хотя те, пленившие меня на Взгорье, если не днём копали, то в подвечер точно. Значит, свет им без вреда. А будут ли мне эти пещеры безвредными, по заговору Гостомыслову? «…над богами обосветными, над духами Земли, Мироколицы, вод, нор, лесов», - вспомнил он.
Проход расширился, повысился, а саженей через сто на стенах появились пламеники, и идти стало легко. Попадались обитатели горы. И снова человек с Равнины и маленький народец с большим любопытством осматривали друг друга. Дети гмуров, как и должно быть, оказались безбородыми, и лица их, круглые, белые, с тёмными живыми камешками глаз, да меховая одежда позабавили высокого, светлого лицом и волосами человека. « Есть дети – есть семья, - смекал Сокол. – Есть семья – есть закон. Наш Закон Праведи после Белых богов и предков чтит семью. Без семьи никакой народ не сумеет выжить».
Вдруг его резко повернули вправо, и Светислав вмиг ослеп от ярких огней. Зажмурившись, он решил было, что возвратился в свой мир. Но там-то уже правила ночь. Если только он не провёл в каменной клети четыре поры. «Вот тебе и владения Вия», - едва не вслух проговорил он, открыв глаза. А восхититься было чем. Большой зал, как место для Вещения в его селении, был хорошо освещён и наполнен существами. Светислава явно ожидали и потому вмиг смолкли. Но два десятка гмуров и среди них один – на красивом, цвета Солнца троне – не заняли первое внимание юноши. Куда примечательнее были здесь высокие стены с огнём в каменных чашах, с бледно – зелёными вьющимися растениями; гладкий блескучий чёрный пол; зелёные и белые, словно большие живые цветы, чаши у стен, все разного вида и дивной причудливости; отвесно из полумрака потолка падающий родник и в сажень шириной, зелёного же камня рукотворное озерцо, куда та вода с лёгким шумом сыпалась. Ещё два родника сбегали по стенам и исчезали в глубине горы, а стены прерывались четырьмя входами – на равной дальности друг от друга, все с цветными каменьями по серебряным наличникам, огибавшим их дугами.
Гмуры, верно, давали чужаку осмотреться и восхититься в полной мере. Но
25
Светислав каждое празднование в честь Белых богов мог видеть нечто
подобное – в Святилище своего рода. Не было там только неживого огня: такой вещуны не признавали. Хотя и здесь не только пламеники давали свет. Юноша разглядел в пяти – шести местах потолка узкие щели и слабое мерцание в средней из них. «Луна. Идёт она по небосводу и заглядывает в эти щели в одну за другой. А днём – Солнце. Свет ниспадает на слюду повыше тех чаш, а от них, верно, на противоположную стену, к широким белым чашам. И так рассеиваются лучики Хорса светлыми зёрнышками. А днём здесь почти как снаружи, на Земле. Разумно придумано».
Сидевший старший гмур подал знак, и Светислава подтолкнули вперёд. В молчании ясно прощёлкали его шаги – как конские по каменистому берегу реки, а ратники позади будто не касались пола. Оказалось, во всех дверях теснились, не входя, маленькие обитатели гор. Явно, не всякий из них выходил из Подземелья и видел когда-либо людей, таких близких соседей. Да и из берёжи первой от Пояса Рода городьбы никто не рассказывал об увиденном хотя бы раз в жизни гмуре, а Светь как более опытный проводил там по велению Ярослава два раза по четыре Луны. Тогда же ездил и в Каменное взгорье и даже тягался в резвости коней с другом Ладославом – взбирался на один из кряжей у Кетмани.
Старший гмур грозно уставился на Светя, но юноша, спокойно и неторопливо рассмотрев всех, не заметил в его глазах злобы и холода. Казалось, чрезмерно насупленными бровями и натужно поджатой губой тот пытался смутить чужака. Рядом с троном старшего, золотым, в синих, рудых, больших зелёных и тёмно-бурых каменьях, хмурились, пряча лица в курчавые чёрные бороды, восемь гмуров, одетых, как и другие, но с изукрашенным оружием на поясах и с золотыми и серебряными цепями на шеях. Поодаль, ближе к дверям, - ещё десяток с половиной, на вид более юных годами. Светиславу все эти хозяева Подземелья показались одинаковыми и по лицам и по одежде. Отметил он только, что перед ним стоят мужчины, а жен - ни одной. И снова верёвочки на мечах да ещё обилие золота и серебра удивили его. «Прямо истюканы в Светилище. И стоят, будто деревянные, не шелохнутся. Лишь крайний всё чего-то сопит да подымает плечи. Может, хворает?..»
Сидевший, наконец, заговорил, и некоторые слова его походили на речь людей. Старикам вокруг произнесённое старшим явно понравилось. Затем один из гмуров сделал шаг вперёд и сказал по – человечески:
- Почему ратник из людей – Соколов въехал в предгорье, Землю гмуров?! Не достоин ли он смерти за нарушение древних договоров?!
- Здравствуйте,- ответил юноша. – Родовой охранитель Мышь с вами, а богов ваших не ведаю. Я Светислав, сын Годослава, из рода Любомирова, племени Соколов.
Он замолчал и глянул в глаза старшего выжидательно. Ему показалось, что поджатая губа того изменилась в малозаметную улыбку ещё до того, как переложитель объяснил слова человека. Гмуры переглянулись. Головы их
26
покрутились на невидимых шеях, как у совы, упустившей шуструю добычу,
и поворотились к сидящему.
- Здравствуй, Светислав! – сказал тот через переложителя.-
Пусть родовая птица Сокол и Белые боги с горы Алатырь будут с тобой, как и наша общая Мать Земля. А гмурьих богов никто не ведает и не будет ведать никогда, как и нашей жизни, пещер, выходов в Подлунный мир. Так было, есть и будет. Пока мы неведомы, мы можем оставаться в спокойствии. Отвечай же на наш вопрос мне, Правителю Северных гор Вербору и этим уважаемым гмурам.
- Люди мыслят иначе: скрывать нужно лишь от врагов да ещё постыдное. Ваш труд пробивания множества ходов, ваши победы над злобными асилками в великой войне вызывают уважение. Это – не стыдное. Но вы живёте по своим законам. Позвольте же и мне жить по своим: не может вольный говорить по-доброму со спутанным. Развяжите мои руки.
Вновь слова Светислава, сказанные переложителем по-гмурьи, вызвали удивление его пленителей. За спиной, в дверях, заговорили громким шёпотом, старшие гмуры, как видно, стали давать советы Правителю. Он же, к удивлению юноши, смотрел на него совсем уже весело.
Наконец, Соколу объявили:
- Мы развяжем тебе руки.
Но едва ратники ступили к нему, Светислав дёрнул последнюю верёвку и избавился от пут сам. Вздох удивления заглушил шум воды, а ратники даже наставили на него копья. Светь же, не давая никому опомниться, потребовал вернуть если не меч, то хотя бы перевязь буяра и соколиные перья. «Я вижу знаки на ваших грудях, уважаемые старики, – пояснил он, - позвольте же и мне отвечать перед вами в том виде, в каком я – часть своего рода».
И вновь гмуры уступили. И уже в третий раз был задан тот же вопрос, почему он оказался у гор. Но и в третий раз они спрашивали тщетно.
- При пленении я был не один. Что с моими верными конём и псом? Я не могу спокойно говорить с вами, опасаясь, что предал друзей.
После этих слов всякая торжественность была нарушена. Гмуры, заговорив в голос, раздражённо спорили. Правитель внимал то одному, то другому. Их дети решились даже выступить за двери и показывали на человека руками. Но Светислав был занят иным: в покой, в котором проходил Совет, вошла девица, одетая в светло – серые меха, с волосами в длинной, чёрной, как темень пещерная, косе, которая при ходьбе вся играла переливами света, будто прыгающая из воды в солнечный день рыба: каменья разных цветов украшали волосы, одежду и маленькую кожаную обувь её, гребень на затылке, ушники, зарукавье, бусы. Лицо девушки, хотя и походило, как у всех гмуров, на лица кукол, каких лепила из глины маленькая дочь Яра Воислава, но не слишком отличалось от людских и показалось Светю приглядным, живым и норовистым. Она приблизилась к самому Вербору и переговаривалась с ним, явно прячась от ушей воинственных стариков – бородачей. При этом глаза её в упор пронизывали чужака, будто чёрные, но
27
ещё горячие угольки падали в голубизну воды и, шипя, затухали.
Сокол ожидал в спокойствии, не полагая угрозу смертью явной: не бывало ещё, чтобы гмуры нападали на людей и убивали. Хотя наступление с Севера чёрных богов многое уже изменило в привычном мире. Дыхание Холода могло пробраться и в эти подземные селения. Вот и та девушка, вошедшая на Совет, что за вести принесла она?
… Спустя долгое время маленький народ стих, и переложитель произнёс, выслушав слова Правителя:
- Нам известно восприятие людьми многих из зверья как братьев и помощников. Конь и пёс твои невредимы и ходят по взгорьям, держась вместе. Но если ты и на этот раз не ответишь на наш вопрос, то поведение твоё будет принято как спесивое и злобное.
- Удивлён я твоими словами, Правитель гмуров, - сказал Светислав. – Разве есть злоба в моих просьбах убрать путы, больно стянувшие руки, да вернуть знаки пограничной берёжи, ибо в них я три года защищаю свою Землю от асилков, наших и ваших врагов?.. Разве есть злоба в том, что я озаботился о тех, кто мне как родные и с кем я прошлым годом ходил в Лесной поход, когда асилки растерзали дитя из Любомирова рода?.. Удивлён я и вашим вопросом. Земля Каменного взгорья уже день Сварога, семь десятков лет, принадлежит племени Соколов, и никогда гмуры не покушались на неё… Возможно, род Вышемира и позволил вам копать ямы там. Этого не знаю, ибо четыре Луны находился у границы. Но не мог Вышемир отдать вам эти Земли по своему изволению… У нас такое решает только Вещенье племени. Не случалось ещё ни здесь на Равнине, ни в нашей жизни на Островах, чтобы старший рода преступал Закон Праведи: «Следовать правлению Вещенья племён, которое выбирает родичей один раз в год в день Дажьбога»… Меня пленили в моей Земле и перенесли из моего мира против воли. Я не проникал в пещеры гмуров и не тревожил вашей жизни.
Теперь Совет, выслушав Сокола, объяснялся меж собой ещё дольше, но по – иному: всё чаще говорил Вербор и всё более старики склонялись перед ним и умолкали. Прочий народ ещё теснился в дверях, но любопытства и удивления поубавилось.
Светь, томясь, разглядывал стену позади Правителя Подземелья. Вся она была выложена в причудливом узоре цветными камешками и походила на вышивки крашеными нитками, какие делают люди по одежде. Длинные белые полоски сходились, бежали рядом, иные вдруг ответвлялись в сторону и обрывались… В середине «клубка» рядами стояли зелёные камешки, несколько красных и один большой синий, как на нагрудной цепи Правителя. Белое сходилось к синему с четырёх сторон. Светислав
