Фабий: Послушай Пилат, я, как солдат солдата, тебя очень ценю и уважаю, но у меня нет времени на дипломатические игры. У меня приказ Совета, если ты будешь мне мешать, немедленно арестовать тебя и отправить как изменника в Рим. Не будь глупцом! Ты не актёр греческой комедии. Поэтому спрячь свои обиды и внимательно слушай.
По решению Совета, ты останешься наместником в Иудее еще около трех лет, пока возможные волнения не улягутся. Всю тайную и грязную работу я беру на себя. Сейчас мы с тобой выйдем к твоим центурионам, и ты, сославшись на недомогание, временно передашь все свои полномочия мне. Многие из них меня знают, так что проблем возникнуть не должно.
Когда я сочту, что дело сделано, немедленно все полномочия перейдут опять к тебе.
Понтий Пилат: Я не знаю, что ты задумал и что хочешь сделать, но если ты затеешь беспричинную бойню, и провинция восстанет, то от суда Кесаря тебя никакой Совет не спасет.
Пилат и Фабий выходят в преторию к солдатам.
Луций Антилий: О каком Совете они говорят? Но лучше и мне идти. До утра еще нужно две кессанийские когорты переодеть в простых горожан. Таких странных приказов, какие отдает мне дядя, мне еще не приходилось выполнять.
Луций уходит через обычный вход. Входит Валерия.
Валерия: Странно! В претории столько шума и войск! Я думала, Пилат здесь! Подожду его в опочивальне.
Валерия направляется к двери в опочивальню, в это время входит Пилат.
Понтий Пилат: О, боги, до каких пор я буду терпеть эти унижения! (Замечает Валерию) Я же просил тебя на время праздника отправиться в Кесарию. Здесь может быть очень опасно.
Валерия: Я уже хотела ехать, но на улицах прошел слух, что Учитель арестован. Просто хотела убедиться, что это недоразумение, и ты во всем разберешься.
Понтий Пилат: Не может быть! Мне никто не докладывал. Стража!
Появляется начальник караула.
Начальника тюрьмы ко мне!
Валерия: Помнишь, когда-то давно у тебя были плохие предчувствия?
Понтий Пилат: Да, но время рассеяло их. После беседы с Учителем, я отправил отчет в Рим, где точно изложил его учение. Я не видел в нем никакой опасности для Рима, и честно написал об этом.
Валерия: У тебя тогда свалилась гора с плеч, я помню это. Потому и не рассказала о своей беседе с Каиафой. Так вот, он был совершенно другого мнения об Учителе.
Входит начальник тюрьмы.
Понтий Пилат: Кто был за последние сутки доставлен в тюрьму, и по какому обвинению?
Начальник тюрьмы: Вчера конвой доставил двух разбойников – Гестаса и Дисмаса. Они убили легионера, охранявшего персидский караван с товаром. Они и раньше были замечены в беспорядках. Оба ожидают твоего суда. Этой ночью были доставлены еще двое – Вар-раван и некто, по прозвищу Учитель. Оба арестованы по приказу Синедриона. Первый убил священника и ограбил его дом, второй призывал толпу разрушить Храм и избрать его царем Иудеи.
Понтий Пилат: К утру преступники должны быть готовы к вынесению приговора. Иди.
Начальник тюрьмы уходит.
Валерия: Пилат, ты прекрасно знаешь, Учитель ни в чем не виноват! Спаси его!
Понтий Пилат: (Мрачно) Все слишком серьезно. Не знаю, как будут развиваться события, но тебе лучше уехать.
Валерия: Нет, нет! Я не буду тебе мешать. Я буду в опочивальне, пока ты сам меня не позовешь. А вдруг тебе нужна будет помощь.
Валерия уходит в левые зашторенные двери.
Понтий Пилат: Стража!
Входит начальник караула.
Послать гонцов к Ироду и первосвященнику Каиафе. Пусть немедленно оставят свои дела и посетят меня. Дело государственной важности.
Начальник караула уходит.
Значит, Марк Фабий хочет уничтожить Учителя. Интересно, что могло произойти в Риме, что так напугало его? Уже светает. Нужно успеть, что-то сделать до суда. Открыто выступить против Фабия я не могу. Отдать столько лет служению Риму и умереть как изменник.…Нет, позор хуже смерти! Но и вместо меня Фабий на суде вряд ли появится… Одно дело - командовать войсками, другое – утвердить смертный приговор.
Входит Ирод.
Ирод: Приветствую тебя, Пилат! Я одной ногой был уже в постели, когда меня застала твоя просьба. Я слушаю тебя.
Понтий Пилат: Ты знаешь, что арестован один из твоих подданных, по прозвищу Учитель из Галилеи?
Ирод: Да, его даже прислали ко мне на допрос. Никак не могу привыкнуть к этой римской манере - работать круглые сутки. Ну, куда спешить?.. Пойми правильно, я ничего не имею против Рима, мы с тобой четко разделили наши полномочия, я этим доволен. Просто мой друг, персидский посол, привез с собой на наш праздник трех очаровательных танцовщиц. Такого страстного танца я еще не видел!
Понтий Пилат: Если можешь, то про танцовщиц короче!
Ирод: Хорошо. Я, посол, и еще несколько моих лучших друзей, отдыхаем, пьем прекрасное греческое вино, наслаждаемся танцами, музыкой. И вдруг: грохот подков, лязг оружия, крики стражи!
Прямо в комнату вталкивают этого Учителя, говорят, в чем его обвиняют, и хотят, чтоб я его допросил.
Понтий Пилат: Чем кончился допрос?
Ирод: Я думал, тебе доложили?
Понтий Пилат: Я хочу все знать от тебя.
Ирод: Ну, я спросил его: « Ты хочешь стать царем Иудейским? », а он ответил: « Ты сказал, не я », вот, собственно, и все.
Понтий Пилат: Значит, ты снимаешь с него это обвинение?
Ирод: Послушай, Пилат, мы не первый год знакомы и до сих пор понимали друг друга. Но теперь я не знаю, что ты затеял, поэтому скажу только за себя. Я его не арестовывал, я ему никаких обвинений не предъявлял, поэтому снимать с него никаких обвинений не буду.
Ты не хуже меня знаешь, что этот Учитель у меня, как кость в горле. Это тебе хорошо – у тебя власть военная. Отдал приказ, – выполнили, не выполнили, – казнил, и все. А у меня власть гражданская. Мои подданные понятия не имеют о дисциплине, и, чтобы поддержать какой-то порядок, приходится применять публичные меры устрашения, вплоть до казней. Иначе они не понимают.
Ну, а в ответ я имею полный список разоблачений: жадный, жестокий, развратный …Я многим правдолюбам могу заткнуть рот, так как у каждого есть грехи. Но с Учителем справиться не могу, ибо народ считает его за праведника, а многие - даже за пророка.
И пусть я публично для всех буду жадный, жестокий и развратный, но я не полезу в ловушку, где главной приманкой является Учитель.
Понтий Пилат: Что ты имеешь в виду?
Ирод: А то, что эта страна религиозная и у меня есть свои глаза и уши. Так вот, я прекрасно вижу, что делает этот Учитель. Простому человеку такие дела неподвластны. И я не знаю точно, кто он на самом деле, простой любимец нашего Бога, или посланный нам очередной пророк, но я к нему пальцем не прикоснусь.
К тому же год назад у меня был неприятный случай, и второй раз мне это с рук не сойдет.
Понтий Пилат: А что случилось год назад?
Ирод: Как все произошло, точно не помню, пьян был сильно. И вот в таком состоянии, кто-то уговорил меня казнить одного праведника. Потом я жалел об этом, но ничего сделать было нельзя.
Так вот, теперь этот праведник, когда я сильно выпью, приходит ко мне во сне. После такого сна я несколько дней боюсь выйти из дома.
Понтий Пилат: Что же он говорит тебе во сне?
Ирод: Он-то как раз молчит, только берет меня во сне за руку и ведет к кратеру вулкана. А там, в кипящей и бурлящей лаве, корчится в муках мой отец, Ирод Великий. Зрелище кошмарное! Со временем я понял – еще одна ошибка в жизни, и я буду плавать рядом с папашей.
Понтий Пилат: Попробуй отвлечься от своего отца, ему уже не поможешь. Давай решим, что делать с обвинением?
Ирод: А лично я ничего делать не буду. Похоже, эти надутые индюки в Синедрионе крепко влипли с этим Учителем, и я с удовольствием посмотрю во время очередной прогулки к вулкану на их плавание в кипящей лаве.
Не сделай ошибки, Пилат! Меньше всего рядом с папашей я хотел бы видеть тебя. Ты хоть и жесток, но справедлив. Твою верность закону и порядку уважаю не только я. Хотя до сих пор не могу понять, зачем Рим держит в Иудее столько войск? Ты ведь сам убедился, мои подданные – весьма мирные люди.
Понтий Пилат: Я также уважаю тебя, Ирод, за лояльность к Риму, и откровенно отвечу на твой вопрос. Тех налогов, что собирает Рим в Иудее, не хватает даже на содержание наших войск. Но несколько легионов, расквартированных здесь, служат гарантией спокойствия торгового пути между Азией и Европой. Рим от этой торговли получает огромные доходы. Любой, кто нарушит спокойствие караванов с товаром, будет немедленно уничтожен. Я имею на этот счет самые точные инструкции.
Ирод: Устал я от твоих серьезных речей. В опочивальне меня ждет одна из танцовщиц. Боюсь, как бы она не остыла от своего зажигательного танца.
Ирод уходит. Входит Каиафа.
Каиафа: Здесь только что был Ирод?
Понтий Пилат: Да, ты уже все знаешь?
Каиафа: Совет старейшин Синедриона принял решение об аресте Учителя уже очень давно. Этим решением мы больше хотели припугнуть этого человека, чем действительно его казнить. Во всяком случае, я точно знаю, что никто лично брать на себя ответственность за казнь не хотел. Не могу понять, как они решились на это?
Понтий Пилат: Значит, не ты был инициатором ареста?
Каиафа: Конечно, нет! Оба обвинения, которые ему предъявили, абсолютно беспочвенны.
Понтий Пилат: Так уж получается, Каиафа, чем глупее обвинение, тем сложнее его опровергнуть.
Каиафа: Что касается Храма, то на суде, я как первосвященник, смогу снять это обвинение. Это в моей власти. Но что касается покушения на государственную власть, тут я бессилен.
Понтий Пилат: Что случилось, Каиафа? Ты ведь когда-то бегал ко мне жаловаться на Учителя, а теперь хочешь его защитить?
Каиафа: А случилось то, о чем я и говорил. Многие разочаровались в Учителе. Он не оправдал их надежд. Его популярность падает, теперь за ним бегают только безнадежно больные и небольшая кучка его учеников. Мне доложили, что кое-где его не впустили даже в городские ворота. Теперь он нам совсем не страшен. А эта бессмысленная казнь сделает из него мученика, и многие опять уверуют, что он пророк. Поднимут голову его ученики, и все опять начнется сначала. Надо его освободить!
Понтий Пилат: А если потом окажется, что Он действительно пророк, а мы казнили Его?
Каиафа: Ну, тогда будет совсем плохо! Бог сильно наказывает за преследование или, тем более казнь пророка. Тогда беды обрушатся на головы всего иудейского народа. Этому учат наши священные книги, и кому, как не мне, знать это!
Понтий Пилат: Тогда остается последнее – публичное помилование по просьбе народа в честь праздника. Надо, чтобы ты собрал как можно больше своих сторонников, и привел их под балкон в претории, на котором я буду стоять во время суда. Когда я спрошу, кого помиловать, пусть кричат: «Учителя». Думаю, Синедрион не посмеет противиться воле своего народа.
Каиафа: А разве своей властью ты не можешь просто помиловать Учителя?
Понтий Пилат: Я уверен, что на вопросы он отвечать не будет, а по римским законам, молчание – это признание своей вины. Вся моя огромная власть бессильна против закона, ибо, как только я его нарушу, я не только
