Роман и Джета - Ромео и Джульета?

       Стадо пригнали на станцию, где-то к десяти часам вечера. К товарным вагонам, в которых должны были разместить коров, уже приставлены
 сходни, и буренушек начали загонять в них. И тут, к удивлению “ковбоев”, (пацаны, подражая им, заломили на их манер свои соломенные
 шляпы и представляли себя только ими), коровы уперлись, что называется: и копытами, и рогами; не желая заходить в вагоны, а из их, и без
 того печальных глаз, ручьями лились слезы. У потрясенных этим зрелищем, пацанов, опустились руки.  У них не хватало решимости загонять
 скот ударами палок, как это делали взрослые мужчины - молдаване.
    - Почему они плачут? – спросил Ромка, стоя в окружении коров, оказавшегося рядом с каким-то незнакомым парнем.
    - Чувствует, что его чичас повезет под нож, - ответил тот, - с характерным молдавским акцентом, - давай загоняй с него быстрее, - недовольно
 продолжил он, и сильно ударил толстой палкой, не желавшую заходить в вагон, корову.
    Ромка зло посмотрел на парня, но ничего не сказал. Мальчишки, похлопывали коров по бокам, подталкивали их руками в круп, тянули за
  рога, ласково уговаривали заходить. Те, тоскливо смотрели мимо них, и не двигались с места.
    Сзади, кто-то из взрослых, с криком: «Цоб цобе» (пошли)! - сильно и хлестко ударил палкой по хребту корову, другую; те бросились вперед,
 толкая остальных. Ромка, стоящий на краю сходней, задетый боком, ринувшейся в дверной проем коровы, ломая перила, полетел вниз на
 шпалы. Падал на одну руку, но автоматически крутнувшись в воздухе, (сказалась гимнастическая подготовка), приземлился на четыре кости,
 (на руки и ноги), что не помешало ему довольно чувствительно удариться головой о рельсу. 
      Можно было бы, для страховки и маты вниз постелить, - недовольно проворчал он в адрес не зная кого.Поднявшись на ноги, почувствовал,
 что со лба на щеку стекает, что-то густое и липкое. Провел тыльной стороной руки по лицу; посмотрел на кисть. При тусклом, станционном
 освещении увидел на коже темную, густую массу: - Кровь, - понял он. Осторожно положив руку на голову, нащупал пальцами рану.  Она оказа-
 лась над правой бровью.  Зажал ее ладонью. Встал на ноги, почувствовал боль в колене. Согнул, разогнул ногу; она через боль, но двигалась.
     Ушибся, - решил он, - хорошо - не сломал. 
    - Ромка, как ты там?! – крикнул ему сверху кто-то из пацанов.
    - Рельсу о голову разбил, - досадливо морщась, пошутил парень, - дай руку. Спрашивающий, им оказался Лешка Мамонов, ухватил его за
 протянутую навстречу кисть, и резко потя-
 нул Ромку наверх.
     - Э-эй, чувак, да ты весь в крови! - воскликнул он, выдергивая друга на перрон, - Иди-ка ты во-о-н туда, - показал он рукой на станционную будку, - там доярочка Джета, помнишь? – Такой, хорошенький помидорчик?  Ну, та, что первой начала поить нас молоком. Она, оказывается, учится в медучилище, и у нее есть аптечка, сам дойдешь?
     Ромка, кивнул головой и, продолжая зажимать рукой, разбитое место на лбу, прихрамывая, побрел к будке. Постучавшись, вошел. В
 небольшом помещении будки, царил полумрак, сквозь который можно было рассмотреть лежащего на столе, животом вниз, с задранной вверх
 рубашкой, одного из их пацанов, и хлопочущую возле него доярочку Джету.
     - Твою «бэса мэ мучу»! – ругался пацан голосом Митьки Столярова, когда Джета касалась его тампоном с зеленкой, разодранной рогом
 коровы, спины. Рана была неглубокая, но длинная. Увидев Ромку зажимающего окровавленной рукой разбитый лоб, Джета вскрикнула:-
 «Мама, дорогая! Что с тебя случится?! Акуш! Сейчас»! – отчаянно мешая русские и молдавские слова, и очень мило, как показалось Ромке,
 акцентируя, вскрикнула Джета. - Подожди чуть - немножко. Закончив обрабатывать рану Ромкиному другу, она подошла к нему, усадила на
 стул и попросила убрать руку со лба.
     - Так, что у тебя случился? – спросила она, промывая рану перекисью водорода.
     - Слетел со сходней, ударился головой о рельс, - ответил Ромка, - у меня что, у меня ерунда, а вот на рельсе вот такая шишка! – показал он
 руками, - Может, пойдешь ей примочку сделаешь?
     - Ага, - хохотнул Митька, поддерживая своего друга, - примочку и клизму тридцативедерную из мазута!
    - Да ну вас, - отмахнулась от ребят Джета, - всегда вы толко, чтоб шутить и шутить; ты же мог, чтобы тебя
 убиться! – выговаривала она Роману, умело и ловко, накладывая на рану повязку: - «Рана не очень глубокий,
- констатировала она, - голова не болеть, не кружить»?
Ромка отрицательно покачал головой.
    - Тебя не тошнит? – строго, по-медицински, в то же время участливо и озабоченно опять спросила она.
    - Нет, не тошнит, - ответил он и осторожно взял ее за руку.
    Джета прижала его голову к своей груди: «Мой маленький», – на молдавском прошептала она и ласково погладила его по волосам.
   - Девушка, - окликнул Джету недовольным голосом, все еще лежащий на столе Митька, - мне еще долго
   здесь дровенякой валяться? Пацаны там вкалывают, а я тут, на столе отлеживаюсь, как здрасьте.
       - Ой, - спохватилась молодая женщина, - акуш, сейчас, - поправилась она.
 Подошла к Митьке, осмотрела рану. Зеленка на ране уже подсохла. Смазав кожу вокруг нее клеолом*, она наложила на нее несколько
стерильных салфеток, поверху длинную, широкую полоску бинта, промокнул
 его сухой салфеткой, сказала Митьке: «Постой, подожди пока, пусть, хоть, чуть подсохнется».
 Парень, поднялся на ноги, махнул рукой: «А, чепуха, - и, заправляя рубашку в брюки, недовольно проворчал: - знал бы я, что тут такое
случится - ни за что бы, ни подписался на эти мульки. А ты, чего не идешь»? – спросил он друга. Ромка встал было на ноги, но Джета, строго
глянув на него, очень решительно заявила, что рану она уже обработала, но надо еще измерить давление, так как, может быть сотрясение мозга:
 «Идите, балной, - сказала она Лешке, - я еще задержать с вашего друга».
  Лешка согласно кивнул головой, внимательно посмотрел на них обоих, хмыкнул и вышел из будки.
  Едва за ним закрылась дверь, она бросилась к Ромке, и чересчур, уж горячо прижала его голову к своей груди: - «Тебя, правда, не кружить
 голова и не стошнить? Сэрачка меу».
     - Чего-о? Какая сарачка?..– вставая на ноги, переспросил, не поняв, Ромка.
     - Бедненький, - пояснила Джета, - тебя, правда, не тошнить?
     - Правда, правда, - отвечал он, и невольно; еще теснее прижался головой ее упругой груди…  И, тут..,
  о Господи! Что это?!... Почувствовал, он опять, как тогда в степи, на ночевке, мощно наплывающее жела-
  ние… - Что это? – опять спросил он себя? - и, невольно, хотя и очень осторожно, против своей воли, опусти правую руку ей на талию…
    - Что вы, что вы, туварыш, балной, это ни есть хорошо, и красиво, - погрозила она пальчиком, отстраняясь от него, - я вас выставить за дверь,
 - шутливо пообещала она, почувствовав бедром нечто твердое упершееся в него.
     - Джета - тяжело, с придыханием и очень горячо прошептал он, - пожалуйста, пока никого нет, разреши мне тебя поцеловать, ну, пожалуйста, - умолял он.
     - Нет, нет, нелзя - кто-то может зайтится, - испуганно отвечала она, - и что я, потом скажу с маму и с папу?
  Тут, как по заказу, простучали шаги по деревянным ступеням будки,  вошел какой-то мужчина и спросил отпрянувшую от Романа Джету, что-
 то на молдавском. Та ответила и начала обрабатывать рану на лбу подростка. Мужчина опять стал о чем-то говорить, как-то виновато
 поглядывая на Ромку. Потом неожиданноспросил, обращаясь уже к нему: - Можешь работать? Может, уже не пойдешь в Ленинград? Возиться с
 корову, чистить за него, оно с тебя очень нужно?
     Усевшийся, было, на стул Ромка вскочил на ноги: - Да со мной ничего такого страшного! Так небольшая ссадина.
    - Ну, тогда иди к корову, чтоб загонять его в вагон, - строго и недовольно приказал мужчина.
    Ромка, дождавшись, пока Джета закончит перевязку, досадливо поморщившись, вышел из станционной буд-ки. Через пару часов всех коров, с
 горем пополам, загнали в вагоны и, городских пацанов собрали перед подъехавшим газиком и автобусом, из окон последнего виднелись
 любопытные физиономии сельских мальчишек и девчонок. 
       Из газика вышли двое, уже пожилых, мужчин. - Слушайте здесь! -  громко потребовал тишины один из них, по манере говорить и
 держаться - какой-то начальник, -  Чичас вы будете получить деньги за работу, - объявил он, - я называть фамилия, а вы подходите и получите
 то, что заработался у нас в совхозе.
       О!  Это – клево! И тут же вскрикнув, что-то вроде, - сакраменто! ковбои, лихо выбивая на месте чечетку, запели свою разбитную и любимую:

                    Мани, мани, мани, мани,
                    Зашуршали, вдруг в кармане,
                    Мы задвигали ногами -
                    Они в пляс пустились сами;
                    Ма-ани, ма-ани, ма-ани!..

         Подростки, чрезвычайно довольные, таким оборотом дела: - «О, будет, с чем порезвиться в Ленинграде»! «Наверное, не ахти, как много,
  но вдобавок к тому, что выдали предки, то - как бы и ничего…»! - подходили, расписывались, получали деньги и возвращались в толпу.
  Выдали всем по двенадцать рублей и пятьдесят семь копеек. Когда расписался последний, опять заговорил старший: «Мэй, бэець,ребята, -
  поправился он, - спасибо за работа, вы нас очень спомогался, а теперь проходите стоять в автобус, чтобы он вам отнес в город, домой.
      - “Не понято?!... Как в город…?! Как – домой? А - Ленинград…?! Мы должны ехать в Ленинград”! “Ничего себе мульки”! “Семь дней пасли
 коров, почти двое суток гнали, загрузили в вагоны и что…”?! – разноголосили ошарашенные этим сообщением, пацаны. 
    - Та-ашь, тихо! – поморщившись и подняв руку, прикрикнул старший, - Мэй, ребята, вы есть городские и в свое жизни видели много. Видели
 много, а увидите еще болше. И Ленинград, и Москву увидите, а наши селские дети не все были даже стоять в ваш город, не то, что в Ленинград. Пусть сегодня поедут они…, - попытался по-хорошему уговорить их начальник.777777
    - Тогда надо было вашим сельским детям пасти коров, и гнать их до станции! – выкрикнул кто-то из паца-
нов.  - И загонять их в вагоны, - добавил другой. - У нас двое пострадавших, из-за ваших рогатых, как черти
коров!..
    - Мэй, ребяты, они тоже не сидеть сложа руку, они пропалывался с кукуруза, с овощи…, - убеждал их муж-
чина.
    Пацаны опять загалдели, зашумели: - “Никуда мы, кроме Ленинграда, не поедем”! – “Это нечестно”! –
“Вы нас обманули”! “Мы будем жаловаться…”!
    - Жаловаться это ваше право, - досадливо отвечал начальник, - я думал - мы с вами договоримся, и что вы,
как есть настоящие комсомолисты, поймете селских ребят – ну, а если нет, так, значится, нет. В общем, так:
если через пять минут вы не поедите, чтобы сесть в автобусе, то он уйдет сам, и вам придется прошагаться
сорок километров! – погрозил он пальцем, - и опять с пешком, - закончив, круто повернулся и пошел куда-то
в темноту.
    Тут же, с шумом и гамом, из автобуса с чемоданами, сумками, высыпали сельские мальчишки и девчонки.
Хихикая и злорадно поглядывая на городских подростков - припустили за начальником.
    Пацаны, сгрудившись в кучу, возмущенно матерясь, закурили, стали думать, искать выход из создавше-
гося положения.
     - Давайте ляжем на рельсы! – предложил кто-то из них.
     - Как - это ляжем на рельсы?
     - Молча,