ночи.
Ромка, растянувшись на одеяле, почувствовал, как гудят натруженные за день от ходьбы ноги. - «Интерес-
но, для чего это я ему понадобился»? – успел подумать он под однообразный, убаюкивающий стрекот сверч-
ков и провалился в крепкий, от усталости, сон.
Проснулся он от того, что кто-то нежно, едва касаясь пальцами волос, гладил его по голове и жарко шептал:
«Юбиря мя, инима мя, еу ту юбеск…»
«Любимый мой, сердце мое, я люблю тебя, – машинально перевел он с молдавского, - ничего себе! Неу-
жели - Джета?» В шепоте, ласковом, горячем и страстном, таки, проскакивали знакомые нотки «госпожи
Бонасье». - Неужели она?! – взволнованно подумал он. - Не может быть! – открыл глаза. Сон слетел с него,
как напуганный, воробей с ветки. В кромешной тьме он увидел очертания хрупкой девичьей фигуры и ниче-
го больше - ночь была темной, хоть выколи глаза! Такой темной, о которой классики говорят: «Ни зги не
видно», а пацаны: - «Темно, как у негра в желудке».
Невысокий рост дамы, хрупкость ее фигуры, могли служить подтверждением, тому, что это, все-таки она,
так как другим дояркам было далеко за тридцать, их фигуры никак не соответствовали тому, что он видел
перед собой, да и никто из них никаких знаков внимания ему не оказывал.
- Джета? – все же, осторожно, на всякий случай, спросил он.
- Еу. Да, я, – ответили ему голосом доярочки, согласно кивнув головой.
Осторожно взяв девушку за плечи, Роман робко притянул ее к себе, погладил по спине, ласково провел
тыльной стороной пальцев по щеке; не увидев в ее поведении неодобрения, осторожно, но настойчиво, еще
сильнее потянул к себе. Девушка, подалась, было вперед, но неожиданно, прервав поступательное движение
к нему, уперлась руками в грудь паренька. Приблизив вплотную к лицу Романа свое - секунду, другую вни-
мательно вглядывалась в него. Затем, горестно застонав, безнадежно махнула рукой и порывисто бросилась
ему на грудь. Сильно обняв подростка, она запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя. Одинаково
горячие и влажные уста их встретились в едином порыве и слились крепко, сладостно, и страстно. Ромку
отчего-то бросило в дрожь. Закружилась голова. Почувствовал, что и ее тело тоже сотрясается от такой же
дрожи и содрогается, так же крупно, и так же отчаянно, как и его.
Колотило их так сильно, как колотило его только однажды в ознобе при очень высокой температуре.
«Болючка-трясучка» хватила тебя, - сказала тогда мама, вытирая мокрым полотенцем его горячий от жара
лоб. Но тогда было плохо – он чувствовал себя разбитым, слабым и совершенно беспомощным. Этот же
озноб - был совсем другим. Он почувствовал в себе необыкновенную, почти нечеловеческую силу. Сейчас
он был сильным, как Самсон! Да, что там Самсон, гораздо сильнее! В эту минуту, он мог бы, подтвердить
теорию Архимеда, ту, что о точке опоры и рычаге в руках. Дай ему их сейчас, и он смог бы легко перевер-
нуть весь земной шар. Нежный аромат тела и волос девушки дурманил, пьянил, и его, вдруг, охватило
непреодолимое желание чего-то непонятного, до сих пор, неизведанного. Желание было незнакомым, но
до безумия сильным: хотелось, уже не только целовать и прижимать к себе это гибкое и упругое тело, но
чего-то большего. Чего…? Чего – подсказал один из самых древних и самых сильных инстинктов – инс-
тинкт продолжения рода…
Ромкина голова лежала на коленях молодой женщины. Склонившись над ним, она нежно, целовала его в губы, шею, покусывала мочки ушей. Руки ее, теплые и мягкие, ласкали грудь, спину, голову совсем еще юного парня. Она крепко прижимала к себе мускулистое тело спортсмена, как бы боясь, что кто-то вырвет его из ее объятий. Пребывая почти в сомнамбулическом состоянии, она жарко шептала ему на молдавском языке: «Дорогой мой, сердце мое, я люблю тебя…».
Она плакала и смеялась, снова плакала. Ей самой было непонятно, что это за слезы. Слезы радости, или
горести? Скорее всего - и те, и другие.
Горькими они были от понимания того, что все это, происходящее с ней сейчас - сказка, сон наяву! Что все
это - зыбко и мимолетно. Что, скорее всего, это ее единственная, по-настоящему, счастливая ночь в жизни.
Она понимала, что ее постылый, нелюбимый муж, за которого ее насильно выдали замуж, скоро выйдет из
тюрьмы, и ей опять предстоит влачить жалкое существование. Понимала, что никогда и ни с кем не будет
ей так хорошо, как хорошо сейчас, в эти минуты, с этим юным русским парнем. А счастливыми, эти слезы,
были от того, что встретила она, наконец, пусть мимолетно и ненадолго, свою долгожданную любовь. С
Романом она, сейчас, только что, действительно почувствовала себя женщиной! Любимой и обожаемой
женщиной! Она бы отдала все, чтобы пройти с ним через всю свою жизнь. Но судьба была сильнее ее – она, как и все живое на планете, была бессильна перед ней. Но, как бы, ни сложилось ее дальнейшее пребывание на этой бренной земле, в этой нелегкой и даже горькой, с самой заревой юности, жизни, сейчас, в эти минуты, она была
счастлива, тем, что сумела украсть у самой судьбы-ы…! эти, до безумия счастливые минуты!
Ромка, совершенно ошарашенный и перепуганный ощущениями только что и, впервые в жизни, пере-
несенными им с этой молдавской красавицей, смотрел в ее горящие глаза, почему-то четко видные в этой
кромешной ночи. Постепенно страх и растерянность проходили, он вновь почувствовал, что желание того,
что, только что он познал с девушкой, вновь мощно наплывает на него могучей, всепоглощающей волной,
захлестывая его с головы до ног.
«Черт побери, как мне с ней здорово, как это сладостно! Это несравнимо ни с чем»! – едва успел поду-
мать он, как неведомая сила бросила его опять в объятия девушки, заставила его сильно прижать Джету к
себе, перевернуть ее и уложить на спину…
Джета, обхватив руками его шею, покрывала все его лицо поцелуями и в исступлении шептала: - О-о,
мой дорогой, как я люблю тебя…!
Во тьме южной ночи, по-прежнему, слышен был стрекот сверчков, в хор которых иногда диссонансом
врывался лай, потревоженной, кем-то в селе, собаки…
Утром доярки, подоили коров, приготовили завтрак, после которого, «эскорт” погнал рогатых “фрейлин“
дальше. Ромка, слегка утомленный, но счастливый шел, весело помахивая прутом, недалеко от телеги, на
которой в белых платочках сидели доярки. Они искоса поглядывали в сторону подростка. Но его помидор-
чика-молдаваночки, «госпожи Бонасье», среди них видно не было.
Джета лежала на матрасах, постеленных на дно телеги и, видела не первый, но, очевидно, сладкий сон –
счастливая улыбка блуждала по ее опухшим от поцелуев губам. Доярки, те, что помоложе, - хитро и пони-
мающе улыбались смотрели на него, и чему-то смеялись; другие – постарше, осуждающе покачивали
головами, о чем-то переговариваясь между собой, досадливо и брезгливо сплевывали подсолнечную шелу
ху на дорогу.
Ромка, поглядывая на «фрейлин-буренушек», строил планы на будущее. У них было три дня пути до
Ленинграда, и дойку коров Джета вполне могла бы завершать в его вагоне. Да и в Питере, - мечтательно
думал он, - можно будет, что-нибудь придумать, а потом… Он не успел додумать о том, что будет потом – к
нему подошел Николай.
- И как дела? – спросил он, внимательно и испытывающе, посмотрев на Ромку. Подросток, смутившись,
опустил голову: - Да, как будто бы, - все нормально, - неуверенно ответил он.
- Ты не думай об нее ничего плохого, это моя двоюродная сестра – ее муж…
- Она, что замужем?! – чуть не подпрыгнув, изумился Ромка.
- Да, – коротко кивнул головой Николай. - В прошлом году, в лето, адин негодяй из село подсторожил ее
в одно темнова местуо и изнасиловал. – от волнения акцент Николая стал звучать очень явственно. - Она пожаловалась отцу и матерю, и они хотелся подавать на нево в суд, но пришли родители того мерзавцу и
просили не сделать с этого. Они пообещались, что заплатят много деньги, а их сын женится на Джету. Ни-
колай, зло похлопал себя прутом по ботинку, - Она очень не хотелся идти за него замуж, она хотелся, чтобы
он сел стоять в тюрьму, но ее родители не могли терпеть позор на свою семью и заставили ево выйти за тот
скотина замуж…
Мысли Романа отчаянно метались, почти, прыгали во все стороны в черепной коробке, грозя разорвать
ее на мелкие несобираемые части: «Она и замужем?! Не фига себе! Вот это номер…!».
- Джета вышел за нево, - продолжал Николай, - но больше с мужем у ниво ничего и никогда не был. Тот
стал силно выпиваться и совсем забросил обращать на Джета вниманию. Пил, гулял с чужими женщинами.
По пьянке избил инженера по технику безопасности, за то, что тот отстранился его от работы, из-за этого
самого пьянку, и сел в тюрьму. Ни один раз бил и Джету… - Николай, помолчал, играя желваками на ску-
лах, - Я хотел убить с него, - заскрипел зубами мужчина, - да его как раз, и, очень вовремя, посадили, а то
пришлось бы стоять в тюрьме миня. – Немного помолчав, он продолжал: - Она хочет разойтись с нево, да
родители не разрешают. – Николай сплюнул от досады, - «Вы венчаны в церковь», - передразнил он отца
Джеты, - пень трухлявый. – И опять, зло и с досадой сплюнув,– продолжил, - Вот она сейчас встретился с
тебя и влюбился. Упала перед меня на колену, умоляла помочь, чтоб встретиться с тебя. Я вначале рассер-
дитца, накричать на нево – потому что не признаю, чтобы замужняя женщина встретиться с другого муж
чина, - от волнения Николай стал даже слегка заикаться, - но вспомнил все фокусы от ее мужа, - продолжил
он, - и мне стало жалко от нее – пусть хоть немного поимеет женское счастья от тебя.
Воцарилось молчание…
Роман, услышав историю Джеты, расстроился и испытал огромное разочарование: «Я у нее не первый
мужчина! - огорченно думал он, - Но она же не виновата, в том, что ее изнасиловали! - проникаясь к ней
жалостью и сочувствием, восклицал «мушкетер», - и госпожа Бонасье, между прочим, тоже была замужем,
что не мешало Д’Артаньяну любить ее!»
Охватившая растерянность не покидала его: И что теперь делать? – спрашивал подросток себя, - Надо
«делать ноги», - решил он, - а может оставить все как есть? Претензий у нее ко мне, и видов на меня, как я
понял, нет и быть не может – родители Джеты не разрешат ей ничего серьезного, да и не серьезного тоже…
Как ты можешь так рассуждать? Это подло с твоей стороны…»
- Роман, я тебя прошу, - прервал его размышления Петроае, - чтобы ты был настоящим мужчиной и не
сказал об этом ни с ково, и ни с одново слово, хорошо? – спросил он и вопрошающе уставился на Ромку.
- Николай, зачем ты так? Об этом не может быть и речи. Слушай, - неожиданно для себя, вспыхнул па-
ренек, - мне учиться осталось - один год! Всего один год! А потом, потом мы поженимся! «Ну, ты даешь! –
мелькнуло у него в голове, - Заткнись, тебя кто за язык тянет?» - У меня хорошие родители, - продолжал он
вслух, - они поймут меня. Скажи ей – пусть она разведется! – пылко закончил он.
Николай тяжело вздохнул: - А ты не думаешь, что за этот год может случиться всякое. Например: ты мо-
жешь встретиться с другово девочку, незамужнево и моложе чем Джету, она ведь почти на полтора года
старше от тебя.
- Нет, - совершенно искренне вспыхнул Ромка, - я никогда ее не забуду! Я буду приезжать к
