включая чёрные дыры, туманности, голубых карликов и оранжевых гигантов!
Попчек, стоявший во время молитвы неподвижно, резко встряхнулся и закричал с исступлением:
- Боже, храни Президента!!
Его поддержали. Народ, уставший стоять, обрадовался окончанию митинга. По знаку Петерса школьники запели, взрослые весело подхватили, и с гимном любимой Страны деревня начала перемещение к дому по соседству, где на одной из солдатских коек дрыхли и храпели по-лошадиному президент Русляндии и двое его слуг.
***
- Куд-да этих тер-рористов? – спросил Петерс по-русски.
- А ты не знаешь?.. У нас что, много комнат?
Комендант Попчек стоял на верхних ступеньках тюремного подвала и следил за тем, чтобы учитель и два солдата заперли в камеру арестованных Иванова-13 и Иванова-26.
- Я т-то знаю. Но куда ты посадишь их родит-телей? Будут вместе?
- Так. Вместе неможно. Заводи в «Дальнюю». Они уже никому не скажут, кто есть там. Возьми ключ.
Через минуту скрипа, открывания-закрывания и грубых слов двое мальчишек оказались в полной темноте какого-то помещения и, несмотря на то, что им сняли наручники, с места не двигались. Ещё через минуту они услышали шум в левом от двери углу и прижались друг к другу.
- Неужели?.. – сказал кто-то хриплым, ржавым голосом. – Вы… приговорённые?..
Иванов-26 всхлипнул, но подавил рыдания.
- Кто здесь? – спросил его друг.
- Дети… Значит, я ошибся… Или… Сейчас.
Неизвестный обитатель камеры сделал несколько шагов, что-то щёлкнуло, и загорелась свечка. Смертники увидели камеру размером с
28
лаборантскую в школе, стол посреди и топчан в углу. С догорающей
спичкой стоял среднего роста человек, с бородой во все стороны и в лохмотьях. На столе можно было увидеть чашку, пластиковую бутылку и книгу.
- Не бойтесь, ребята: я самое слабое и жалкое существо во всей Ивановке… А может, и нет:
Смотрите же: на этом чахлом теле
Не рубище, а пурпур огневой!
Но скажите мне, скажите главное: почему вас поместили здесь, а не в соседней камере?
- Мы не знаем… - опять за двоих ответил Иванов-13. – Нас скоро казнят…
Иванов-26 тихо заплакал.
- Казнят! – резко и почему-то радостно крикнул взрослый арестант и заходил вокруг стола. – Казнят, казнят, казнят… Их казнят… Так, не торопимся, включаем всю логику…
Иванов-13 обнял друга за плечо, сам едва сдерживал слёзы, но всё же удивился: что можно включать в этом подземелье?
- Вот оно! – объявило «чахлое тело» громко и победно. – Свершилось!.. Или нет?.. Всё просто: выстроим логическую цепочку, расшифруем такого примитивного Попчека, и всё откроется ясно. Так-так-так…
Нет, я не верю древнему сказанью,
Что счастье к нам вовеки не придёт.
Нет, нет, неправда! Близится восход.
Мы окна открываем в ожиданье…
И день – хоть кровью брызнет, может быть, -
Он всё же – день… Нет, мы не смеем ныть!
Слышите: не смейте ныть!.. Ян, Ян, ты так долго меня выручал, выручи и в этот раз: помоги собраться с мыслями, как говорят русские! А вы – не нойте!.. Не плачьте, не скулите. У вас уже всё кончилось!.. Позор: я сказал «у вас» вместо «для вас»! Нет, я ещё не готов Туда!.. Ха-ха-ха!
Чудак вдруг остановился и весело засмеялся. Так продолжалось с минуту. Потом он с трудом подавил свои эмоции и заговорил немного медленнее и ласково.
- Какой я бессовестный. Тороплюсь. Мальчики, проходите, не стойте у этой плохой двери… Так, садитесь на моё ложе, отдыхайте… Вы, бедняжки, наверное, многое пережили за последние часы. Потом расскажете, если пожелаете. Впрочем, я и так знаю. Сотворили
29
небольшую шалость против «Великой Америки» и… Понятно, понятно. Естественно, на вас донесли свои. У Попчека полдеревни доносителей. Нет, стукачей, по-вашему. Здесь все…стучат… И наши солдаты комендатуры – тоже… Давайте поговорим о чём-нибудь спокойном… Кстати, у меня имеется вода и… - арестант что-то снял со стены и зашуршал, - хлеб. Настоящий хлеб. Меня тут нормально кормят. Вот только крысы… Да, поговорим о спокойном. Вы знаете Яна?.. Не молчите, собратья по несчастью и по будущему. Не молчите. Конечно, я переговариваюсь иногда с тюремщиком Петерсом, особенно когда он выпивший, но чаще говорю сам с собой, поэтому соскучился по нормальным собеседникам. А Яна вы, конечно, не знаете. В школьной программе Русляндии – для воспитания идиотов – не нашлось места даже Пушкину, не то, что Яну.
- Дядя, а тут есть туалет? – спросил 26-й.
- Боже мой!.. Я даже не представился!.. Туалет там, в углу. Можешь взять свечку. Я сейчас зажгу вторую. По случаю праздника.
- Дня Измены? – спросил Иванов-13.
- Сегодня день Большой Измены?.. Интересно. Получается, я свободен ровно четыре года. Ровно четыре года назад лейтенант Ярослав Попчек разоблачил мою деятельность и привёл в это помещение, а сам остался там, в американской тюрьме и без всякой надежды на освобождение. Попчек, дурак! Если ты подслушиваешь под дверью – запоминай:
Я не скажу об этом,
Никто не будет знать,
Земля немая скроет,
Что я хотел сказать.
Как жаль, ребята, что вы не знаете Яна. Но ничего: скоро я найду, с кем побеседовать о нём. Ешьте, ешьте, всё самое плохое уже позади. Давно в последний раз ели настоящий хлеб?
- Я – года два назад…
- Я…тоже…давно…
- Запивайте водой. Вода свежая. После того как я пригрозил, что перестану дышать и умру, этот гадкий Ярослав стал меня хорошо кормить и поить. Он не понимает, что человеку нужна пища для духа. А хлеб… Без хлеба можно прожить… Главное – когда «душа смеётся»…
- Дядя…
- Дядя Марис. Марис Янсонс. А вы, юные террористы?.. Только не говорите этих глупых номеров.
30
- Витя… Он – Коля.
- Очень приятно. Что ты хотел спросить, уважаемый Коля?
- Дядя…Марис, а вас за что посадили?
- По-са-дили?.. Как – «посадили»?.. Ах, да. Ты имеешь в виду эту камеру. Конечно, конечно, вы ведь ничего не понимаете. Если б понимали, многое там, наверху, было бы по-другому. Кстати, поздравляю: вы уже четверть часа на свободе. Ещё не полной, но всё же. А я – четыре года…Впрочем, если говорить точно, то я четыре года готовлюсь к свободе. Сегодня – ровно четыре года. И Ян сильно мне в этом помог. Если бы не он… Буду честен: без него я, возможно, сошёл бы с ума. Четыре года назад, когда Попчек арестовал меня, я сумел прихватить с собой книгу Яна Райниса, нашего великого латышского поэта, которого уважала вся Российская империя. Вот она, эта книжка. Можете почитать. Я-то давно уже знаю её наизусть. Причём на двух языках. Сначала переводил на свой, потом привык к русскому. Теперь одинаково хорошо говорю и думаю по-латышски и по-русски…
Ужель глаза нам даны,
Чтоб видеть одни лишь сны?
Лбы – чтоб бить челом?
Плечи – чтоб сечь их кнутом?
Ноги – чтоб убегать?
Руки – чтоб их сломать?
Тела – чтоб стреляли в них,
В телеги сгружали их?
Сердце – чтоб знать лишь страх?
Губы – шептаться впотьмах?
Душа – трепетать века
Мухой в сетях паука?
Или лучше на латышском?.. Хотите на латышском?.. Да, если б не Ян…
Боже, Боже: четыре года… - Янсонс устал бегать и сел на краешек своего топчана, где, прижавшись друг к другу с кусками хлеба в руках, сидели всё ещё испуганные Иванов-13 и Иванов-26.
- Да, четырьмя годами я многое искупил… А теперь всё заканчивается… Если я не сошёл с ума и логика рассуждений ещё есть в моей голове… Да иначе Попчек не посадил бы вас, приговорённых, со мной. Даже американские хозяева этой собаки не знают обо мне…
Держит в надежде, что я сдамся и выдам ему тайну…
31
- Какую тайну, дядя?
- Какую?.. Ту, которую вы знаете лучше меня. Но молчим, молчим. Если он ещё не догадался, то пусть помучается. Вот Петерс, наверняка, догадывается, но он давно на себя поставил крест… Что, ребята, ваш учитель по-прежнему спивается?.. Впрочем, я знаю. Когда он приносит мне еду, запах водки сильнее сырости… Вы ведь знаете, кто он по-настоящему?.. Петров. Русский Петров. Который в 1992 году от страха сменил фамилию. И душу сменил тоже. Стал националистом, преследовал русских в Эстонии и даже сочинил сборник эстонских народных песен… Это он донёс на меня Попчеку. Он, Петров-Петерс… Я специально записался в 7-ую бригаду, чтобы попасть в Русляндию, хотя в неё брали более молодых. Просто из наших мест в Россию невозможно попадать. Три стены колючей проволоки. Границу делали американцы и канадцы. Но здесь я не хотел уходить сразу, хотя Забора ещё не было. А вдруг русские не приняли бы меня?.. Что – назад и в концлагерь?.. Нет, я начал присматриваться и через год всё понял. Тогда и предложил нашим солдатам, латышам и полякам, угнать машины и ехать в Россию. Я предложил это шестидесяти четырём солдатам, а донёс на меня только Петерс. Агент АНБ Петерс, предатель фамилии и родины.
- А Мазай? – спросил Витя.
- Мазай?.. Это кто?
- Американский шпион.
- Нет, при мне шпионом работал Скотт… Теперь, значит, Мазай? Какая-то японская фамилия… Главный здесь Петерс. Он знает обо мне, но не доносит на Попчека. Держит Ярослава на удочке… Нет, на крючке. Или из-за продуктов. Они все воруют у своих любимых американцев…
- Дядя Марис, так вы были солдатом?
- Конечно. Я был заместителем Попчека. Пока не начал готовить восстание. Я даже назвал всех наших овчарок фамилиями президентов США. Теперь уже не вспомню, каких…
- Дядя Марис, а президент Америки, который сейчас, - тётя?
- Может, она пожалеет нас? – прибавил Коля.
- Когда они жалели… Во-первых, это две тёти.
- Две?
- Да. Разве вам это не говорили?
- Мы молимся за одну.
- Нет, нет, их две. Я помню. Джоан Ротшильд и Джоан Рокфеллер. Одна
32
из них вышла замуж за другую. У вас, надеюсь, такого до сих пор нет?.. Впрочем, всё это придумали французы. Ещё до того, как Франция стала штатом Францляндь, они выбрали президентом Жана. Но Жан был замужем за Клодом. Чтобы не нарушать прав человека Клода, его тоже назначили президентом. Франция ликовала. Тогда во всём мире… кроме России и её друзей, конечно…приняли закон: если куда-то избирается нетрадиционал, его пара автоматически занимает тот же пост. Наши поляки смеялись: президент Клодожан… Или Жаноклод?.. Забыл… Стихи помню. Всего Яна. Но это забыл… А, зачем помнить? Жан и Клод вскоре развелись, и один из них женился на мальчике. А потом Франция вообще исчезла…
- Только б я не ошибся, только б не ошибся… - прошептал Янсонс, помолчав с минуту.
Мальчики поняли, что он больше говорил себе, чем им, и теперь загрустил от воспоминаний.
Вдруг застучал ключ в замке двери, и все трое вздрогнули. В дальнем углу что-то
