заполнена значимыми делами.
В Чистый четверг мужики забивают скотину и птицу для праздничного стола. Женщины варят, жарят, пекут куличи и всякую вкусную снедь. Топились бани, где мылись и мал, и стар, одевались в чистые одежды.
Все хлопоты заканчивались к сумеркам Великой субботы.
К вечеру, за неимением церкви, собирался народ у грамотного уважаемого человека, который читал евангельское описание «страстей Господних».
В полночь начиналась пальба из ружей. Смысл этой стрельбы в том, чтобы отгонять всяку погану нечисть от люда православного в великий праздник. Это традиция стрельбы в полночное небо, наравне с крашением яиц, бытовала и в советское время, когда в Бога верующих были единицы, а в сказки про нечистую силу и подавно никто уже не верил. Ни смысла, ни значения пасхальных обрядов никто не понимал, но от дедовских обычаев не отказывались, да и почему бы не погулять, если других поводов для веселья было не так уж много.
6 апреля 1903 года, долгомостовцы, как и вся православная Россия, праздновали Пасху. Как в природе начиналось обновление, так и люди в ожидании новой жизни, на новой родине встречали Воскресение Господа Иисуса Христа в чистоте, в радости и благости…
Листая архивные документы:
ГАКК Ф.160 Оп.1 Д.1472 Л.170
ПРОХОДНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО
Предъявитель сего Витебской губернии, Невельского уезда, Кубецкой волости, дер. Слуки
Григорий Андреев КУХАРЕНКОВ переселяется с установленного разрешения в Енисейскую губернию, Канский уезд, Устьянскую волость на казённые земли переселенческого участка Долгий Мост.
Семейство Кухаренкова по семейным спискам значится в следующем составе:
Сам Григорий Андреев, 29л., его жена Евдокия Степанова, 24л., братья Григория: Фома 25л., Виктор 21г., Николай 19л., Иван 17л. и Филимон 14л., их родная мать Анна Сидорова 54л., а так же дочь Григория – Феодора, 3-х месяцев от роду.
Дата выдачи Проходного свидетельства Февраля 3-го дня 1903 г.
Земский начальник Невельского уезда [подпись]
Дата прибытия на Канский переселенческий пункт – 24 марта 1903 г.
Дата фактического водворения на переселенческий участок Долгий Мост – 31 марта 1903 г. [по старому стилю]
Братья Кухаренковы в последующие годы породнятся с другими семьями переселенцев Долгого Моста – Фома женится на Евтюговой Анастасии, Виктор на Гущиной Марии, Николай на Анне Федотовне Жагориной в 1907 году, Филимон в 1910 году возьмёт в жены Махареву Евфросинию из деревни Никольской.
Дети Николая Кухаренкова и Анны Жагориной, спустя десятилетия породнятся с Зайцевыми, Морозовыми, Панкратьевыми. Потомки братьев Кухаренковых в четвёртом поколении и поныне живут в Долгом Мосту.
_____________________
*) путик – промысловая тропа. До начала массового заселения вся эта местность была покрыта сетью промысловых троп, которыми пользовались добытчики пушнины, зверя, сборщики кедрового ореха, прочих даров природы, для проникновения вглубь бескрайней, безлюдной тайги, к заимкам, зимовьям охотников, к летним времянкам – балаганам.
Сделаю пространное отступление. Просто наболело и хочется выговориться.
В 80-х годах мне привелось воочию увидеть такую тропу-путик в девственных лесах междуречья Бирюсы и Чуны, где в дали и глуши невообразимой Долгомостовский леспромхоз начал разрабатывать лесосеку вахтовым методом, ибо в радиусе 50 километров вокруг Долгого Моста леса уже не было пригодного для заготовки. Эта тропа до сих пор стоит у меня перед глазами. По ней можно было ехать верхом на лошади, полотно тропы за века было выбито до грунта и уплотнено так, что на ней не могли прорости семена ни деревьев, ни трав. Её пересекали лишь обнажившиеся толстые узловатые корни кедров. По сторонам от тропы, под пологом столетних кедров простиралось море брусничника и черничника. Можно было упасть в мох, как пуховую перину и есть, есть, есть горстями ягоды вкуса неземного. Тропа эта стародавняя, по которой очевидно кочевали ещё тунгусы до прихода на Ону-реку русских.
Тропа эта, как кедрач и ягодники, уничтожались на моих глазах при вырубке лесосеки «ёрзаньем» тяжелой техники – тракторов, погрузчиков и т.п., захламлялась порубочными остатками от заготовленной древесины. Тропа, которая создавалась и использовалась многими поколениями коренного сибирского населения, русскими первопроходцами, охотниками, собирателями дикоросов была уничтожена за сезон. Советское государство гнало лес-кругляк за бугор и получало взамен зелёную резаную бумагу с изображением чужих мёртвых президентов.
Сейчас с горечью приходится констатировать – у нас нет ни леса, ни валюты, ни советского государства. Народ оказался у разбитого корыта, точнее у гнилого пня. А тогда руководство лесозаготовительного учреждения «Бирюсалес» с гордостью рапортовало Партии и Правительству о заготовке миллионов кубов древесины и получало за это премии, ордена и медали.
Статистика знала, но скромно умалчивала о том, что до потребителя доходило лишь 25% сваленных деревьев, остальная древесина тупо пропадала зря – тонула во время сплава, горела или гнила в не вывезенных и брошенных штабелях. Как одно из свидетельств, приведу фрагмент моей переписки с Александром Маевским, участником геодезической экспедиции, работавшей в наших местах в 1987 г.
«База нашей партии стояла в Залипье, а мы крутились по тайге, вернее, по тому, что от неё осталось – всё повырублено, растёт осинник, березняк. Правда, зверя там много ещё. И медведей встречали, косуль, сохатого одного съели. В самом посёлке Долгий Мост мы были всего-то дня три – ремонтировали вездеход. Вы, наверняка, лучше меня знаете, что там было много ссыльных в Сталинские времена, вот они и вывалили лес. Где-то упоминал уже, какой шок однажды мы испытали, наткнувшись в тех местах в лесу на огромные штабеля сгнивших брёвен – лес спилили, но не вывезли».
Владимира Маевского
Владимир Маевский. 1987 год.
В конце 80-х годов я летел на Ан-2 в Пею, в командировку. Под крылом самолёта простиралась… не-е-ет! ни «зелёное море тайги», а пустыня, с редкими одиночными заупокойными свечками случайно оставшихся деревьев. А в 90-е, да и сейчас уже добиваются жалкие остатки былой зелёной роскоши. Рубится лес даже в природоохранной полосе рек и в непосредственной близости от населенных пунктов, лишая людей возможности собирать ягоды и грибы и просто отдыхать и радоваться красоте и жизни.
У Виктора Петровича Астафьева в его книге «Царь-рыба» есть вот такой фрагмент:
«Когда в устье реки [Маны] бурили грунт под опоры [моста] на восемнадцатиметровой глубине попадалась в пробы древесина. Утопленный и зарытый лес, все больше лиственница – она в воде почти не гниет. Может, потомки благодарить еще нас будут за хотя бы таким вот хитрым образом сделанные запасы древесины…»
А разве только одна Мана такая особая, в деревянном бушлате? Русла всех сибирских рек и малых, и больших устланы толстым слоем леса, утопленного во время сплавов за многие десятилетия.
Виктор Петрович, конечно, с сарказмом написал о благодарности потомков в наш адрес. Скорее, проклятия будут сыпаться на наши головы от далеких потомков, которые не будут знать нас поимённо, ибо имена наши сотрутся в пыли веков.
Завершу тему уничтожения нашей среды обитания нами же самими стихотворением.
Евгений Иванович Орлов
(Евгений Иванович работал в Долгомостовском леспромхозе секретарём партийной организации в 60-х годах.)
«НА ПОГОСТЕ
Полянки, лесные куртины,
Грибов за весь год не собрать!
Картины, какие картины –
Здесь только шедевры писать!
Пройдусь-ка я дальше, где кедры
О чём-то грустят – не пойму.
Узнаю, спрошу, что за ветры
Навеяли им тоску.
Дошел и затих уныло,
И в душу пробился страх:
За кедрами падаль гнила, –
Убитого леса прах…
Казалось, тайгу бомбили,
И будто была война.
Вот почему загрустили
Три кедра и рядом сосна!
Здесь «танки» ТТ-четыре
Смешали с землёю подрост,
Тут леса печальный погост
И «раненых» стоны глухие.
Я вижу, как «плачет» берёзка.
Нет более горькой печали:
Прижилась она, но придётся
Ей боком расти в завале.
А рядом, кривые рябинки,
Красавицы леса былые,
Девичьи роняют слезинки
На эти останки гнилые.
Картина грустна, уныла,
Не честь лесорубом быть!
Над этой «братской могилой»
Я волком готов завыть…»
Вот так…
Но вернёмся к главной теме.
Как пережили переселенцы первую сибирскую зиму? Страшно любопытно было бы узнать, какова была она, эта зима – суровая? мягкая? снежная? метельная? Метеонаблюдения в Сибири в начале XX века уже велись. Понятно, что не везде, но в Канске-то была станция наблюдения за погодой. Известны же сообщения и фотографии аномальных явлений, например падения «Тунгусского метеорита», сделанные как раз на таких станциях. А наши прадеды могли даже воочию наблюдать падение до сих пор неразгаданного феномена «Тунгусского метеорита» в 1908 году.
Впрочем, можно не сомневаться – зима была суровой, ибо природа была ещё не загубленная сплошными рубками лесов, химическими и радиоактивными выбросами, удобрениями, обработками полей и лесов ядохимикатами и прочими удовольствиями и прелестями человеческой потребительской цивилизации. А климат, как ему и положено было, согласно учебникам по географии, был резко-континентальным. Даже во времена моего детства в середине 20 века климат ещё был таковым – с зимними температурами за минус 40 и молочными морозными туманами, с видимостью 2-3 метра и жарким летом, когда можно было ночевать на сеновале. Это к концу XX века никого уже не удивить было дождями в новогоднюю ночь.
Выдержали наши прадеды первое испытание дедом Морозом! Сужу об этом на удивление малым количеством для того времени не переживших зиму 1902-1903 гг. В эту зиму в Долгом Мосту не стало три маленьких человечка. Что вполне объяснимо. На переселение пошли в первую очередь здоровые, энергичные, предприимчивые и крепкие духом люди! Слабые и боязливые остались вековать на прежнем месте жительства. Это, кстати, общемировая тенденция. Аналогично происходило и с колонизацией Америки. Америку заселяли, конечно же, проходимцы, конечно же, авантюристы, но бесстрашные и бесшабашные.
А чем занимались долгими зимними вечерами люди? Не было электричества, радио, телевидения, газет. Скептики могут улыбнуться, – зачем неграмотным крестьянам газеты? Вы удивитесь, но было немало среди наших односельчан начала XX века грамотных людей. Это Фёдор Зайцев, Андрей Шляпин, Филипп Минов, Осипов Василий, Иван Алексеев – переселенцы 1902 года, и выше уже упомянутый Николай Кухаренков, который как пишет его внук Владимир Кухаренко:
«…до приезда в Сибирь, по воспоминаниям бабки, дед был питерский кондуктор, и по тому времени умел читать и писать. Поэтому его избирали старостой деревни…».
Дети первооснователя села Калачика Д.Ф. – Илья Данилович и Тимофей Данилович, как и сам Даниил Фомич – так же были грамотные. Их подписи стоят в документах, где они расписывались как за себя, так и за неграмотных односельчан. И статистика это подтверждает: «К началу ХХ в. в Петербурге один ученик приходился на 63 жителя, в Москве – на 57, в Харькове – на 131, а вот в Томске и Красноярске один ученик приходился на 26 человек». (Андюсев Б.Е. Сибирское краеведение.) При значительно меньшей численности
