потеряв часть бойцов, ещё не начав сражения с природой. Ехали, спотыкаясь на ухабах и ямах разбитой дороги, долго и нудно – окрестности у Костромы оказались пошире, чем у Москвы – и промыкали по тряской дороге почти всю ночь, пока на востоке над гребешками игольчатых хвойников не забрезжил ранний здесь мутный и ленивый рассвет, медленно высвечивающий непроглядную лесную даль. Приехали на широкую поляну на высоком берегу речушки, извилисто убегающей на юг в заросли кустов. Это и были обещанные окрестности славного города Костромы, из лесов которого вышли наши цари, а Сусанин, заплутав сам, загубил отряд полячишек, неведомо зачем забредших в такую даль от хлебосольных Москвы и Ярославля. На поляне стояли неровной дугообразной шеренгой впритык к лесу балки на деревянных полозьях, подбитых железом, готовые к летнему и зимнему бездорожному перемещению любой тягловой силой. Счастливые обитатели кемпингов с недоумением обозревали лесной санаторий и были похожи на взъерошенную пришибленную стаю собак, загнанных в лесную резервацию, где с них будут драть шкуру. И лишь сопровождающий не только не упал духом, но, наоборот, воспрял, доставив непутёвую кодлу по назначению.
- Прибыли, мать вашу за ногу! – обрадовал безутешно всех. – Разбирай отели согласно путёвок и брони, размещайся, кто где хочет, обустраивайтесь, ёж вас дери! – и поторопил: - Да шустрее – к вечеру прибудет ещё группа, так что не создавайте неорганизованный толпёж. Ваши – 8 крайних справа, по 4 рыла на будку, кто с кем споётся. Завтра с утра получите разнарядку по бригадам и работам, - и ушёл в сторону барака, где, очевидно, размещался затхлый мозговой центр стройки капитализма.
Неповоротливому тугодуму Василию достался, конечно, самый крайний кемпинг, почему-то не понравившийся остальным, кто бы в него ни заглядывал. И ему, когда он заглянул, с трудом отворив шатающуюся на плохо пригнанных петлях дверь, тоже не понравился. Ещё бы! Деревянная халупа завалена мусором и разными бытовыми отходами, окошко наполовину выбито, а на двухэтажных нарах, разделённых перегородкой на четыре отсека, не хватает досок. С потолка, мотаясь, свешивается на проводе разбитая лампочка, а ржавая буржуйка до предела затыкана пакетами, газетами, ветками и растрёпанным веником. Пришлось разгребать авгиеву конюшню, поскольку другой не предвиделось. Дело, в общем-то, привычное, дачное, и не особо обременительное, нормальное: после всякого переезда или переселения обязательно обнаруживается гора мусора, с которым уживался нередко долгие годы, и удивляешься искренне – откуда такая взялась. Всё как в жизни: копишь-копишь в себе, пока захламлённая душа не взбунтуется и не потребует капитальной встряски-очистки. Может, здесь она и состоится?
- Извините, но я вынужден напроситься в компанию.
Василий, выпрямившись, оглянулся. В подсельники напрашивался мужик средней упитанности, усреднённой наружности без задерживающих взгляд примет, средне-пожилого возраста, бритый, стриженый и в очках. Василий не любил людей в очках – за ними не угадаешь, о чём помалкивает душа за искажающими линзами.
- Ну, раз напрашиваешься, давай присоединяйся, вытаскивай древние наслоения. Видишь большую бочку, что дымит? Вали туда на сгорание.
Очкарик поморщился, поставил рядом тяжеленный баул.
- Вообще-то, это работа уборщицы, - намекнул прозрачно, что не на такую пыльную нанялся.
- И жены, - добавил первопоселенец, усмехнувшись. – Но нет ни той, ни другой, так что придётся самим, если не захочешь балдеть на мусоре. Зовут-то как?
- Тимофеем…
- Тимохой, значит, - укоротил Василий.
- Предпочтительно Тимофеем Александровичем, - заартачился средний из средних.
- Ишь, ты, - заулыбался Василий. – Не иначе, как из вшивой интеллигенции? – определил классовую непригодность пыжьяна. – Чем занимался-то до сих пор? Чем томил человечество?
- Социологией, - внушительно и с гордостью ответил вшиварь.
- Надо же! – ещё больше обрадовался первопоселенец. – Флюгер науки! – едко определил род занятий Тимохи и снова принялся за уборку, нимало не интересуясь состоянием пришибленного учёного, сообразив, что социолог ни на что, кроме уборки мусора, не годится. – Давай, наука, шевелись, не тяни резину, занимайся продуктивной выборкой, потом уточним наши общие средние, всякие медианы и прочую голубую муть о взаимоотношениях в нашем микро-обществе, - и больше не отвлекался на напарника.
Василий вытаскивал, Тимофей поневоле оттаскивал. Хватило до вечера. Получили на складе матрацы, подобие подушек, постельные принадлежности, кое-какую посуду, хозяйственную утварь, спецодежду. Кое-как приделали расшатанную раму, заделали плёнкой, подогнали дверь и облегчённо устроились на нижних нарах, довольные собой и временным бытом. И сразу же нарисовались два небритых механизатора-бульдозериста, терпко пахнущие соляркой, вероятно, поджидавшие где-то недалеко, пока два старых охломона приведут в порядок общежитие. Оба молодые, плотные, улыбчивые, уверенные в себе и в том, что мир принадлежит им.
- Здорово… бати! – подали разлапистые рабочие руки с накрепко въевшимися тёмными следами машинного масла. Представились поочерёдно:
- Роман.
- Семён.
Они были так похожи друг на друга – не иначе, как братья-хохлы – что Василий тут же забыл, кто есть кто.
- Так, наша плацкарта, значит, верхняя? – определил догадливо один из них. – Это хорошо: дымить будет сподобнее. Курите? Нет? Это плохо.
Василий, примирившись с благоухающими сожителями, решил, что, пожалуй, даже хорошо, что они курят, воняют мазутом и солярой, табаком и явственно сивухой – комаров и гнуса будут отпугивать. Летающая и зудящая нечисть уже начала интенсивно осваивать очищенное помещение, деля его с многочисленными мухами разного калибра, ожившими с появлением постояльцев.
- Давайте, - предложил Роман-Семён, - пуганём кровопивцев, - и объяснил как: - Печурку затопим сырьём, дыму напустим, дверь откроем, все улетят, кто не подохнет, всё легче ночевать будет. Дверь тоже надо чем-то завесить. – Посоветовали и ушли за шмотьём, а дезинфекцию-дезинсекцию поручили старо-пердунам. Они сделали, вроде бы помогло, хотя несколько притаившихся в щелях звенящих гнусятин остались и надоедливо зудели, не давая покоя и отрабатывая за всех. Приходилось привыкать. Василию, дачнику, легче, хотя привыкнуть к жалящему исподтишка братству невозможно, как к мелким клеветникам, что караулят счастливцев судьбы. Тимофею – хуже, он, бедняга, весь обшлёпался и обругался, сжался, карауля каждое приближение микро-мерзавцев. А те, поняв, где слабина, напали на него, не давая продыху.
-2-
Уже по темноте зазвали всех на ознакомительную сходку. Около административного барака собралось встоячку порядка сотни халявщиков и халтурщиков, и были обещаны в скором времени ещё не меньше. Стояли, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, обхлопывая шеи и щёки от собравшихся комаров, и ждали, что им накалымится за тяжкий труд и не менее тяжкий быт. Вышел сам начальник стройки, топ-менеджер, вытопал на край невысокого крылечка под вяло болтающийся российский стяг, косо прибитый к коньку, но в народ не пошёл, остановился, подпираемый сзади двумя амбалами, мрачно и бездумно жующими жвачку. А за ними толпилась и остальная разношёрстная кодла, презрительно оглядывая скопившихся вахтовых рабов. Расстегнув «президентскую» тёмно-тёмно-синюю куртку с воротником, опушённым рыжим мехом, босс начал с того, что всем спервоначалу придётся заниматься не тем, на что нанимались, а вкалывать на общеподготовительных работах. Каждое утро после административной планёрки будут определяться составы бригад и первоочередные дневные работы. И ни гу-гу про заработки. Обещал на неделе столовку и магазин под запись, под зарплату. Строго предупредил о запрете алкоголя, особо остановился на противопожарных мероприятиях и клещах, поскольку регион стройки относится к клещеопасным. А в заключение краткого наставления уведомил, что в первую очередь надо начинать нулевые работы на комбинате, чтобы начали поступать банковские и бюджетные кредиты, а всё остальное, включая благоустройство – по ходу основного дела. И, как всегда, демократически:
- Вопросы есть? Предложения? Замечания?
- Платить-то как будете? – пробасил Василий из темноты задних рядов.
- По-божески, - не замедлил пообещать щедрый босс и, замыливая неприятную тему, ещё талдычил о чём-то, предупреждал, набалтывая, обещал, подмасливая, но никто уже не слушал, уяснив главное: работёнка в резервации предстоит пыльная, каторжная и не по специальности, не по договору, быт – полевой, хуже армейского и зэковского, а оплата… предлагается жить и вкалывать в неведении, в долг.
- Надо бы сортиры привести в порядок, - снова подал голос Василий, затронув знакомую тему. – Умывальники сделать у каждого блока, а не один на всех. Стройку-то с этого надо начинать. Народу – тьма, и что, если инфекция?
Из-за плеча топа высунулся какой-то хмырь, прорычал:
- Кто там каркает? Как тебя?
Василий смиренно назвался, не привыкший прятаться за спины:
- Иванов я, Василий Иванович.
- И не вылазь попусту! – взвинчивал себя хмырь для чужой острастки. – Санэкспертиза была, замечаний не оставила, чего тебе ещё?
Но и Василий не отставал от своего:
- А вы их в сортир водили?
Хмырь скрылся за спины охранников.
- Нужды не было, - пробормотал уже не видимый.
- Не тем, значит, кормили, - подзудел приставала, и все вокруг понятливо рассмеялись, приняв сторону своего.
Чтобы как-то замять вонючую тему, начальник пообещал:
- Ладно, сделаем для каждого балка свой, и следите за чистотой сами, не маленькие, подтирать ваши задницы никто не будет.
- Нужны хорошая баня, душ с горячей водой, - опять прозудел совсем уже не видимый в темноте жалящий человечий комар.
- Кто там ещё? – выслужился другой шефский подголосок. – Что за профсоюз?
- Всё я, - отозвался один за всех, - Василий Иванович Иванов, наше вам с кисточкой! Вши появятся – прикроют вашу лавочку. Работёнка-то, да и быт – грязные.
- Речка есть, - понадёжил пом топа, но не убедил ни нытика, ни заволновавшуюся грязную толпу.
И снова ушлый, видать, в грязных делах начальник попытался перехватить инициативу, заглушить ропот:
- Баня есть в проекте, - и пообещал: - Будет. Ещё что? – уже с угрозой в голосе, надеясь, что больше требований не будет. Напрасно надеялся.
- Водопровод, титаны, дрова, - подсказала услужливая темнота. – Фельдшерский пункт, репелленты от клещей. – И ещё бы навыкрикивали, благо, из невидимой темноты, да помешал снова оживший первый шефский хмырь.
- Вам здесь не курорт! – заорал злобно. – Не санаторий! Кто там ещё возник?
Кто-то, не Василий, ответил с издёвкой:
- Василий Иванович.
Хмырь даже взвыл в визге:
- Какой ещё Василий Иванович?
И ему в ответ добродушно, но с ехидцей:
- Ясно какой – Чапаев. - И вся толпа зареготала, захлёбываясь в хохоте. С этого случая в стойбище повелось: когда надо было найти правду, отсылали к Василию Ивановичу, не уточняя, к какому, лишь бы знать, что есть защитник.
Начальник, потеряв нить управления, что-то сказал амбалам, и те угрожающе двинулись в толпу, которая постепенно расступалась, пока телохранители не упёрлись в плотно и неподвижно стоящего Василия.
- Ты?
