Тигион, или Территория мысли

познав свои необыкновенные способности, она решила, что быть учителем важно, но её предназначение в ином.
Когда она спросила отца, ради чего он согласился на эксперимент, унёсший из далёкого будущего на грешную постсоветскую Землю, он улыбнулся той улыбкой, которые ангелы разговаривают с людьми, если это случается. Улыбкой нежной и слегка снисходительной от Знания.
— Живи обычной человеческой жизнью, ищи себя в каком-то деле, которое принесёт тебе удовлетворение. Заставь мир привыкнуть к тебе.
Шла кровопролитная война в Чечне, Россия, как самостоятельное государство, только поднималась на ноги. Люди, привыкшие к гарантиям государства в области медицины, растерялись. Смертность среди пожилых людей резко возросла. Но больше всего ужасала гибель солдат на Северном Кавказе. Огромное количество инвалидов, прибывающих с войны, меняло лицо общества. Оно само стало инвалидом. И тогда она решила начать свою миссию с медицины. Звия её бы поддержала.
И вот сейчас, на столе лежал прибор, доставленный отцом из далёкого будущего. Он должен вернуть надежду землянам.
С кого начать? Вероятно, с человека, у которого нервы не сдадут, когда он откроет глаза после операции. С человека, который готов на подвиг, не догадываясь об этом.


                                                                    3

После обеда Максим примостился на широком подоконнике около своего окна. Так было удобно — «короткая» нога переставала о себе напоминать, и казалось, что всё нормально, и он в палате лежит с гриппом. Максим вглядывался в млеющий от необыкновенно раннего весеннего тепла город, недоверчиво наблюдал за счастьем людей, которые улыбались солнцу и друг другу, словно побратались в этот день и договорились на века жить в мире и согласии.
Неожиданно капитан Фрадков дал понять, что, наконец-то, совещание «привидений» завершилось, и он, как свидетель и участник этого события, возбуждённо начал рассказывать:
— Я этого сучару, который подложил фугас, приказал расстрелять! А ведь совсем пацан, около пятнадцати лет! Ему бы в футбол гонять, а не мины подкладывать!
Максим оглянулся на капитана. Тот даже приподнялся, подтянувшись руками на подушку. Его укороченное тело почти полностью вылезло из под одеяла.
— Мои ноги валялись в пяти метрах. Ребята привели засранца. Я передёрнул затвор «макарова»: «Говори, сука, кто послал?» Но горячка стала проходить. По концам остатков ног принялись стучать сразу два отбойных молотка. Это медбрат накручивал бинты. А чеченец отвернул от меня голову, сплюнул презрительно на землю: «Га-з-зават». Мои ребята не стали с ним церемониться — засунули два запала в уши. Снесло полбашки, а я отрубился...
Фрадков попытался ещё что-то сказать, но сполз с подушки. Голова его ткнулась в угол кровати. Он закрыл глаза и затих. Сергей и Максим настороженно следили за капитаном. Максим собрался соскочить с подоконника, но Фрадков открыл глаза:
— Может, тот пацан и не причём...
Глаза его были полны отчаяния.
Максиму тоже вспомнилась Чечня. Там в это время уже начинала зеленеть трава. Но она тотчас быстро обагряется кровью враждующих между собой людей. Эта весна начнётся в горах без него. Бурная и жаркая, как неуёмный характер местных горцев.
Максиму стало душно в палате, пропахшей лекарствами и потом взрослых мужиков, которые толком сами не могли помыть себя. Он, нарушая распорядок послеобеденного отдыха, заковылял на выход, в аллею, которая взлётной полосой начиналась от ступенек хирургического корпуса и упиралась в западные, запасные ворота госпиталя, которые открывались один раз, когда прямо отсюда хоронили генерала Шмелёва. Тот воевал ещё с фашистами.
Старший лейтенант долго сидел, прислонившись к старой берёзе. Спинки у скамьи не было. Наверное, из-за экономии. Рядом с деревом, готовившимся наполниться соком, валялись брошенные им костыли.
Он уже устал от голоса, который задавал один и тот же вопрос. Этот голос принадлежал ему самому, мальчику лет двенадцати, в форме суворовского училища. Вопрос касался его ноги. Мальчик удивлялся тому, как беспечно Максим, уже взрослый, потерял ногу? «Помнишь, ты скакал на ней? Ты соревновался с Димкой из третьего подъезда». Нет, судей не было. Просто они решили доскакать до качелей. Они одиноко свисали на длинных полу изогнутых прутьях. Кто доскачет, тот и будет сидеть, а проигравший обязан раскачивать. «Ты доскакал. А ещё ты красиво отталкивался этой ногой на старте. На школьном стадионе было огромное количество народа. Трибуны были забиты, но ты видел, различал в кричащей и смеющейся толпе одно лицо. Косички, чёлка и недоверчивая улыбка. Эта девочка недавно пришла в класс. Ты ей шепнул, что если прибежишь первым, то поцелуешь её в губы».
Максим улыбнулся. Он прибежал первым и поспешил к трибунам. Новенькую он догнал только за стадионом. Была осень. На девочке был плащик. А Максим догнал её в спортивных трусах. Она услышала его. Оглянулась и остановилась. Когда Максим оказался рядом, то забыл про уговор. Он смотрел в глаза девочки и видел голубое небо. Она поцеловала его сама. Прижалась к его губам и пошла решительно прочь. Первый урок на отдачу долгов.
Это была жизнь из времени, когда у него были ноги. И он не знал им цены. Были и были. Что в этом особенного? По городу иногда скакали люди без ног. Или ездили на маленьких тележках, отталкиваясь руками от асфальта. И ты, глядя им вслед, спрашивал себя, а как они поднимаются к себе в квартиру по лестнице у подъезда? Но надолго этот вопрос не оседал в голове.
А сейчас сидит. Как он будет скакать на костылях по городу? Кто возьмёт его на работу? Сейчас одноногих сторожей не бывает. Кому нужны уроды? «Новые русские» знают, кому и за что платить!
Максим заскрипел зубами. Один взрыв вычеркнул всё начисто! До взрыва было сплошное счастье! Он прыгал с парашютом, укладывал в рукопашном бою противника, жал на педали газа всех видов машин… Вот-вот, теперь осталось шоферить на инвалидной коляске! Только кто ему её купит? Никто! Но этот безапелляционный ответ  почему-то успокоил  его. Он откинулся на ствол дерева и закрыл глаза, подставив лицо лучам заходящего солнца и лёгкому свежему ветерку, в котором угадывался запах снега, под который «подкапывается» весна.
Максим подумал, куда ему податься, когда предложат покинуть госпиталь? Остаться здесь, в Ростове, неплохом городе, пристегнуть протез, найти болтливую казачку, завести детей и, например, шить обувь? Говорят, сапожники неплохо зарабатывают… Или вернуться домой, на Волгу, в Новокуйбышевск? К кому? К детсадовским друзьям? К матери, которая давно живёт своей семьёй? Братьям и сёстрам чужой ему семьи? Ну, допустим, мать отдаст ему однокомнатную квартиру, которая осталась ещё от отца Максима и которую мать бережёт для него, сдавая квартирантам. Пойти сначала сторожем… Пойти… Но на чём? Протез обещали через полгода. Да и стоит ли верить в эти обещания? Был в Чечне господин генерал-майор Обещалкин, который готов был жизнь свою положить, но не посылать «коммандос» Генштаба в обычные рейды. Сука… Максим подумал о ребятах, оставшихся в горах.
Даже далеко от цивилизации они умели любить жизнь. Мало кто из них рассказывал о своей гражданской жизни. Почти все они, как и Максим, выросли на солдатской перловке столовых бесконечных училищ. О женщинах они не говорили ни хорошего, ни плохого. Если кому и перепадало в военных городках закадрить девчонку или жену офицера, то молчали. «Коммандос» знали, что они женятся, когда их спишут. Значит, Максиму пора всё-таки жениться?
При этой подвернувшейся мысли он усмехнулся. Трахаться каждый вечер и утро в постели с молодой женой он не прочь. Это просто замечательно! Но какую позу ему выбирать? И какая дура захочет с ним это делать?
Он подумал об одной такой «дуре» — девушке из дома, где жила мать. Три года назад, ещё курсантом специализированного училища, он приезжал домой и познакомился этой девушкой. Они даже провели несколько неплохих ночей в палатке, которую поставили в лесу на берегу Волги. Её звали Светой. Но расстались чужими. Хорошо отдохнули, это да! Но, помогая складывать ему палатку, взятую напрокат, она призналась, что пошла с ним назло своему парню. Так что о чувствах лучше не заикаться. Неплохой расклад.
А она, дура, смеялась всю дорогу.
Он закрыл глаза и заставил себя забыть обо всех мыслях. Было покойно под лучами солнца.
На крыльцо корпуса гнойного хирургического отделения вышла женщина в белом халате. Она крикнула в красную от лучей закатного солнца аллею:
— Топилин, в палату. На осмотр.
Это был голос нянечки, Веры Семёновны. Какой осмотр в это время? Сколько прошло, как он вышел из палаты? Его внутренние часы определили — полтора часа! Привычный взгляд на свои «Командирские». Это было так же привычно, как дышать. Точно, как в аптеке. Пожилая женщина спустилась на две ступеньки, словно собираясь дойти до больного, но остановилась и почти дрожащим от жалости голосом позвала:
— Топилин, ну иди же!
Максим опёрся левой рукой на колено правой ноги и повернулся, чтобы свободной рукой нашарить костыли. Надо было нагнуться до земли, пропахшей окурками. Здесь много больных сидело и давилось от дыма, а, может быть, от сдерживаемых слёз и рыданий  от осознаниия непоправимости своих увечий. Левая рука соскользнула и провалилась в глубокое ущелье до дна, до ещё сырой после стаявшего снега земли. Шарь не шарь, а конец правой ноги не найдёшь. Ступню оторвало под Аргуном, в запланированной для других зачистке. Может, изувеченную оторванную часть ноги подобрали и уложили рядом с лейтенантом Топилиным. И везли долго, надеясь каким-то образом пришить? А после втайне закопали, похоронив вместе с ней и надежду вернуть парня в строй. Может, её и не думали подбирать. И ночью, после боя, одичавшие собаки сгрызли, рыча и сердясь на запах человека.
Топилин, уже старший лейтенант (на 23 февраля в госпитале был зачитан приказ о присвоении очередного — и последнего — офицерского звания и награждении орденом «За мужество»), резким движением дотянулся до костылей. Через минуту он уже подпрыгивал неведомым существом о трёх ногах, две из них — деревянные палки костылей. Вера Семёновна терпеливо ждала. При его приближении затараторила:
— Максимушка, тебя новый врач ищет! Такая красавица — всё отделение крутится около её столика, никак не наглядится!
Максим усмехнулся: в палатах одни уроды с культяпками, которым не на чем «крутиться».  И им, как и Максиму, уже не до красавиц…
Похоже, нянечка поняла его усмешку и неодобрительно покачала головой. Но в её неодобрении было сочувствие. На самом деле, кому сейчас нужен одноногий кавалер, когда и нормальные мужики не могут прокормить свои семьи! Это в её время, после войны с фашистами,  женщины гордо выходили замуж за калек. Она вздохнула и поплелась вслед за больным.



                                                            Глава вторая


                                                                  1

Виктория уже обошла почти все палаты. Большинство больных, подчиняясь распорядку и силе привычки, спали. Она осторожно ходила между коек, сверяясь с историями болезней. Они были почти все написанными как под копирку, по географии места ранения —