пытается.
- Ладно, - говорю, - садись, дорогой! Не буду я тебе день портить плохой отметкой. Я сам, когда был еще мальчишкой, с этими диалектными словами намучился.
И стал я рассказывать, как поехал как-то летом к бабушке в станицу. А там старые люди, в основном, по-своему на местном диалекте разговаривали. Да так чудно, что иной раз и не понять было, о чем речь. Вот раз вздумала бабушка полезть на чердак траву ворошить. Она каждый год лечебную траву засушивала. Чтоб залезть на чердак, надо подставить лестницу. Бабушка мне и говорит: « Ходы, Ванятко, на баз, та принеси дробыну, шоб мени на горище зибраться». А я ж в городе рос, таких слов сроду не слыхал. А бабушке постеснялся сказать, что не понимаю её местного языка. Думал, думал, да и принес бабушке большое полено. «Шо ты принис? – всплеснула руками бабушка. – Я казала: дробыну». Потом уже она объяснила мне что на местном наречии «дробына» - это «лестница», «горище» - это «чердак», а «казать» - значит, «говорить».
Можете себе представить, мужики, с каким интересом слушали мои ученики этот рассказ? Главное, они сразу поняли, что такое диалектизмы. Потом они меня просили еще привести примеры диалектных слов.
Следующей темой были профессионализмы. И я рассказал ребятам о том, как работал прошлым летом в стройотряде, и мне нужно было делать опалубку по всему периметру. Мои товарищи проводили топографическую съемку с помощью теодолита, потом в точности по архитектурному проекту мы возводили фасад здания. Ну, и все такое. Я выдал им кучу строительных терминов. А потом ребята приносили мне записанные ими термины, которыми пользуются их родители на работе.
Я вошел во вкус. Каждый урок, объясняя новую тему, я увязывал её с какой-то жизненной ситуацией, которая случалась со мной или с моими знакомыми. Вообще, я стал оживлять язык и все явления, связанные с языком.
То же самое я предпринимал и на уроках географии. Орудуя указкой по карте, я путешествовал по всей стране с юга на север и с запада на восток. Я с увлечением делился впечатлениями об увиденном и пережитом.
- И вот идем мы на теплоходе от Совгавани к Поронайску… - я показываю указкой город Советская Гавань, который находится в Хабаровском крае на берегу Татарского пролива, и веду указкой по карте, - Проходим Татарский пролив и входим в пролив Лаперуза. И представляете себе…
И тут я рисую все красоты морской стихии, а заодно добавляю, что далеко на горизонте мы видим Японские острова.
- Иван Александрович, вы говорите «идем на теплоходе», но вы же плывете по воде? – замечает какой-то дотошливый ученик.
- Запомни, дружище, что ни один моряк не скажет: «Мы плывем по морю», - он говорит: «Мы идем по морю».
Господи! Куда только меня вместе с моими учениками не заносило! Надо сказать, что и они вошли во вкус. Они тащили мне карты и книги. Мы вместе составляли маршруты, вычисляли координаты, учились ориентироваться по азимуту и даже рисовали топографические легенды. И мы путешествовали по всему свету куда только заносила наша фантазия. Слух обо мне дошел до районного отдела образования. И дело дошло до того, что весной меня с моими ребятами пригласили на районный турслет. И там, на турслете, секретарь райкома комсомола авторитетно заявил мне, что мне следует бросать работу в школе и заняться писательством, поскольку очень уж увлекательно я рассказываю всякие небылицы.
Я долго думал о его словах. Потом взял и написал статью в районную газету. Я не помню, о чем была эта статья. Её напечатали. Ну, и я вообразил себе, что у меня действительно имеется литературный талант. Летом я приехал домой и убедил родителей, что мне следует бросать пединститут и поступать на журфак.
- А как же работа в школе? – спросила мама.
- Школу я бросаю.
- Но тебя же заберут в армию! – всплеснула она руками.
- Пусть! Для писательского опыта армия не помешает.
Я уволился из школы, бросил пединститут и ушел в армию.
Как Медведь искал профессию
- Ну вот, Степа, а ты камеры испугался, - сказал Медведь. – Волков бояться, в лес не ходить. Я, между прочим, тоже долго не мог привыкнуть к камере и софитам, поэтому долго не решался в прямой эфир выйти.
- А как же репортажи? – спросил Степан. – Вот ведь чудно как! Репортаж ведешь – нормально. Камера не беспокоит. А в студии – ну, прямо ступор какой-то.
- Это потому, что в студии, как на сцене. Здесь ты один, а все остальное – там. Камера – это все остальное. И она пялится на тебя в упор. А репортаж – это всегда в куче народа. В толпе народа всегда легче. Да и камера, в основном, не на тебя направлена, а на этих людей.
- А вы сразу в журналисты попали? – интересуется Степан.
- Это как сказать! По правде, в детстве я вовсе не собирался стать журналистом или еще каким-нибудь писателем. Да у меня и склонности к писаниям не было. Сочинения, скажем, я писал с трудом. Ленился, попросту говоря. У меня была очень прилежная соседка по парте. Она всегда давала мне списывать самостоятельные по русскому, проверяла диктанты и писала мне сочинения. А я за это помогал ей по математике. У неё с математикой не ладилось. А я в математике был первым учеником в классе. В ходе контрольных по математике я сходу решал оба варианта, а в оставшееся время рассылал по классу шпаргалки. Перед математикой мои приятели обычно списывали у меня домашние работы. А на уроках мне было откровенно скучно. Пока там что-то в классе решают с учительницей, я уже все решил и сижу, бездельничаю. Ну, а чтобы совсем от скуки не сдохнуть, развлекаю соседей по парте. Математичка постоянно жаловалась моей маме по поводу моего поведения. Мама посоветовала ей занять меня дополнительной работой. И учительница стала нагружать меня по полной программе.
И я хотел посвятить себя математике. Но помимо математики у меня были и другие увлечения. Я любил биологию и химию. И потому с 5-го класса мечтал заняться ботаникой. Потом, когда мы стали изучать зоологию, я решил пойти в зоологи. Я заявлял всем, что после школы пойду в сельхоз. Меня, конечно, родственники отговаривали:
- Охота тебе вечно в навозе ковыряться!
- Совсем с ума спятил: родители – интеллигентные люди, а он – в сельхоз!
В восьмом классе мы стали изучать анатомию. И тут я прозрел: я должен посвятить себя медицине! Нет ничего благороднее врачебного дела. Чтобы не оттягивать на долгую перспективу получение профессии, я решил поступать в медучилище после восьмого класса. Тогда восьмилетка была, а не девятилетка, как сейчас. И я заявил родителям, что после экзаменов сдам документы в медучилище. Благо, оно находилось недалеко от нашего дома. Родители мой выбор одобрили и успокоились: наконец-то, я определился. Но во время экзаменов в школе где-то я подобрал книжицу под названием: «Судебная медицина». Этот учебник был очень красочно иллюстрирован: всевозможные человеческие органы, расчлененные трупы – и все такое. От этого красочного зрелища я чуть было в обморок не грохнулся. Представьте себе, мне действительно стало плохо: закружилась голова и затошнило. Я отбросил книгу и представил себе, что во время учебы и врачебной деятельности мне придется все это видеть и даже трогать руками наяву. Нет, моя слишком уж впечатлительная натура к этому неспособна. И я заявил родителям, что в медучилище я раздумал поступать.
Родители были в шоке.
- Как это раздумал? А куда пойдешь? – воскликнула мама.
- Не знаю. Куда-нибудь.
- Вот уж не думал, что мой сын – такой безответственный человек! – сказал папа и оставил нас с мамой вдвоем. Он не мог выдержать моего непостоянства.
- Знаешь, что, сынок! – заявила мама. – Иди-ка ты учиться в девятый класс, если у тебя семь пятниц на одной неделе! Возможно, к концу учебы в школе ты определишься, наконец.
И я отправился в школу. Правда, это был уже не девятый, а десятый класс, так как среднее образование решено было правительством сделать одиннадцатилетним, а не десятилетним, как раньше.
В десятом классе я уже никуда не мечтал. И, вообще, учиться не хотелось, заниматься чем-нибудь путевым – тоже. Хотелось тусоваться с парнями и девчонками и быть в своей компании если не главным, то уж совсем не самым последним человеком. А чтобы быть на высоте, я исхитрялся на всякие выдумки, чтобы чем-нибудь удивить. Лучше всего удивлять я мог тем, что кого-нибудь копировал или представлял всякие сценки из жизни. Это у меня здорово получалось. Ребята восхищались и прочили мне карьеру артиста. В школе мне даже кликуху дали: «Артист». Я выступал на всех школьных вечерах и концертах. Особенно хорошо у меня получались всяческие пародии и пантомимы. Скоро я стал школьной звездой. Ну и, как полагается звезде, сильно зазвездился. Я стал пререкаться с учителями, открыто вступал с ними в споры, критиковал их действия. Однажды схлестнулся с завучем.
Завучем у нас была женщина приличных лет. Она вела у нас литературу. Я не помню, на какой почве у нас возник конфликт, и кто был инициатором этого конфликта. Ну, это неважно. Главное, что я что-то там нагрубил и высказал нечто некорректное в адрес учительницы.
И вот прихожу я домой. Как всегда, поздно после гулянки. Слышу, на кухне – жаркая дискуссия между родителями.
- Совсем парень распустился и от рук отбился! – возмущается отец.
- А все потому, что ты никакого внимания ему не уделяешь! Раньше вы хоть что-то делали вместе. А теперь у тебя работа, а у него гулянки.
- И что? Я должен его за ручку водить? Он уже сам, небось, там кого-нибудь водит.
- Короче, в школу ты сам сходи! Я, боюсь, только расплачусь перед людьми – и все. А ты хоть поговорить толком сумеешь.
Потом отец вышел из кухни.
- О! Явился, не запылился! Что-то ты так, дорогой, доучился, что нас с матерью теперь в школу к директору вызывают. Ты там кого-то из преподавателей оскорбил публично.
Я не очень этому удивился, а потому не стал изображать невинность. Отец завел меня в свою комнату и говорит:
- Ты уж расскажи мне, что ты там натворил, чтоб я был в курсе и не выглядел идиотом.
- Ну, это… в общем, я схлестнулся с нашей завучихой.
- Завучем, ты хотел сказать?
- Ну да!
- А как её зовут ты, случайно не знаешь?
- Да Елена Алексеевна.
- Итак, ты, как ты сейчас выразился, схлестнулся с завучем вашей школы Еленой Алексеевной?
- Ну!
- И почему ей не понравился ваш диалог?
- Ну, потому, что я ей нагрубил.
- Как ты ей нагрубил?
- Я сказал, что ей давно уже пора на пенсию, а в школе ей делать нечего, тем более, что она работать не умеет.
- Гм! И ты считаешь, что сказал ей справедливо?
- Да она действительно уже из ума выжила. Сидела бы лучше дома.
- Ты что, директор школы, чтобы решать, кому в школе работать?
- Нет, но должен же был ей кто-то все это сказать?
- А если бы твою маму или бабушку какой-нибудь высокомерный сморчок вот так же и такими словами оскорбил, как бы ты к этому отнесся?
В общем, братцы, прочистил мне тогда отец мозги, а потом спросил, желаю ли я учиться дальше? Я ответил, что не желаю.
- А что же ты хочешь? – опять спросил отец.
- Я хочу работать. И чтоб меня не обзывали лодырем и бестолочью.
- Хорошо, - сказал отец, - ты пойдешь работать. Я отправлю тебя на работу к одному замечательному
