человеку. Мы пойдем к нему, как только разберемся с твой дурацкой выходкой.
На другой день отец сходил в школу. Потом я искренне покаялся и извинился перед завучихой. В общем, уладили весь конфликт миром.
А через несколько дней, отец привел меня к Борисычу.
- Моему деду?! – воскликнул Степка.
- Ну да! К твоему деду. Отец дружил с ним ещё со времен студенчества. Ну, вот! А Борисыч по тем временам работал в газете редактором. Приводит отец меня в редакцию и говорит Борисычу:
- Вот, дружище, мой сын. Он очень сильно рвется на работу. Возьми его к себе и сделай из него человека!
И Борисыч взял меня к себе.
- Корреспондентом?
- Эко, хватил! Какой из меня был корреспондент? Я был просто внештатником, собирающим информацию для газеты.
- А как же школа?
- Ну, кто бы мне позволил бросать школу? Я продолжал учиться в своем классе. А после школы ходил в редакцию на работу.
- И вы получали за свою работу деньги?
- Ну, если мой материал проходил в печать, то мне платили гонорар. Деньги, правда, не ахти какие, но это были мои честно заработанные деньги.
- И долго Борисыч делал из тебя человека? – поинтересовался Вихрь.
- Пока я учился в школе. Конечно, со старой своей компанией я распрощался, о гулянках и думать некогда было. Я вертелся, как угорь на сковородке. Ведь мне нужно было не просто добыть материал, но и вовремя его сдать. И все это, не прерывая учебы. В общем, я так втянулся в эту работу, что на будущее уже и не представлял для себя иного дела. Вот так я пришел в журналистику.
Как Вихров стал человеком
- Я тебе так скажу, Медведь, что тебе здорово повезло с твоим отцом, - сказал Вихров. - Не отведи он тебя тогда в редакцию, кто знает, что из тебя вышло бы?
- А я и не спорю, - согласился Вадим. – И я очень благодарен отцу за его мудрое решение. Причем, что важно: он тогда не стал меня наказывать или упрекать в чем-либо. Он просто по-человечески понял меня. Я много раз, братцы думал о том, как важно родителям, да и вообще взрослым людям уметь понимать подростков. Особенно, когда они находятся в состоянии поиска чего-либо. Неважно, чего: жизненного пути, важного для себя решения или выбора принципиальной позиции.
- Ну да, особенно, когда молодой человек ищет, сам не зная чего, где и как, - добавил я. При этом самоуверенно полагается на свою самостоятельность и заранее отвергает любую конструктивную помощь.
- Это правда! – ответил Медведь. – Я действительно тогда сам не знал, чего хотел, и что мне нужно было. Но очень болезненно воспринимал любую критику и любое вмешательство взрослых в мою жизнь.
- Вот потому я и говорю, что повезло тебе с твоим стариком, - опять заявил Вихров. – А я рос без отца. И мне пришлось во многом доходить до сути самостоятельно. А в журналистику пришел я целенаправленно. Да и вообще, я и человеком-то стал со злости.
- Со злости?!
- Ну да! Разозлился до чертиков однажды и решил, что я не я буду, если не докажу всем, кто я такой на самом деле. Однако лучше я расскажу вам свою историю с самого начала.
- Мы слушаем тебя, - сказал я, разливая по кружкам остатки чая.
***
- Я вырос без отца. Он ушел от нас с матерью, когда мне было лет пять. Он жил в нашем городе, и я даже знаю, где. Мне мать показывала как-то его дом, когда однажды я насел на неё с расспросами об отце. Но я с ним ни разу не встречался, после того, как он ушел от нас. Моя матушка так и не выходила больше замуж. Она решила посвятить свою жизнь мне. И мы жили с нею душа в душу до того времени, пока я не перешел в шестой класс.
А в шестом классе я начал лениться. То есть, стал плохо учиться, потому что мне было неохота делать уроки. А их, как назло, из года в год становилось все больше. Я считал, что все, чем нас пичкают в школе, совершенно никак в жизни не пригодится. Стоит ли напрягаться, думал я, чтобы заниматься бесполезным делом? И на этой почве дома я спорил с матерью, а в школе с учителями. И я заработал славу бездельника и лоботряса. Особенно сильно наезжала на меня математичка. С математикой я всегда был не в ладу. В начальной школе еще как-то я успевал, а в средних классах совсем уж забуксовал в математике, физике, потом химии – в общем, во всех точных науках.
Ну, ладно. Логично предположить, что уж в дисциплинах гуманитарных я должен был успевать? Ничего подобного! Я и там очень сильно хромал. И ведь, что интересно, я вовсе не был тупым, или еще каким-нибудь там идиотом. Просто учеба не была мне интересна, да и ленился порядочно.
На мать жалко было смотреть. Она очень переживала от моих двоек и троек. И мне очень совестно было перед нею за то, что её вызывали в школу, стыдили, ругали. А она при всем этом не то, чтобы наказывать меня как-то, даже ругать по-настоящему не умела. Она жалела меня и считала себя виноватой во всех моих бедах.
Однажды… , ну да, это было уже в восьмом классе, прямо на уроке я очень сильно повздорил с математичкой. Я уж не помню, с чего все началось. Но не в этом дело. В общем, она в очередной раз обозвала меня лодырем, паразитом и бездельником. Я не выдержал и в очень грубой форме заявил ей, что она сама такая, потому что не выполняет своих обязанностей. И это было слишком уж. Я не имел никакого права так заявлять хотя бы потому, что обязанности свои она выполняла, чего нельзя было сказать обо мне.
Математичка взбесилась. Она чуть ли не с кулаками набросилась на меня:
- Вон!!! Вон из класса! И чтобы духу твоего больше на моих уроках не было!
Она еще что-то там орала мне вслед. Я выскочил из школы, как ошпаренный. И уже на улице сообразил, что надо как-то выкручиваться. Но как тут выкрутишься? Мое преступление было слишком уж явным. Мне нет оправдания. Я слишком испорченный человек. Я негодяй, и мне нет места в нормальном обществе! И что я скажу матери?
Я представил себе, как мама сидит на диване, опустив голову и сложив руки на колени, и тихо плачет, время от времени отчаянно восклицая: «Ну, как ты мог, сынок! Она же ведь женщина! Она же учительница!» У матушки было своеобразное отношение к учителям. Она искренне считала, что учителя все знают и потому всегда правы.
И вот я шел по улице и думал, что я скажу матери? Она опять будет скорбеть и причитать надо мной, как над покойником, будет убеждать меня, что моему поступку нет оправдания. А потом её вызовут в школу или она сама пойдет и в очередной раз убедится, какой я порочный и бестолковый. На уроки математики мне отныне появляться нельзя. А поскольку математичка о моей выходке растрезвонит всей школе, то и на остальные уроки мне тоже не стоит приходить. Школа для меня теперь закрыта.
И тут пришла мне в голову идея сдернуть куда-нибудь подальше от дома и школы. Но куда?
Родственников у нас в городе не было. В друзьях у меня были только одноклассники. А меня только что в их присутствии вышвырнули, как котенка.
И тут я вспомнил, что в городе живет мой родной отец. Конечно, он меня не знает, и я его тоже. Но когда он узнает о моих бедах, то, наверняка, поймет как мужчина мужчину. Да и родная кровь должна пробудить в нем сочувствие ко мне, думал я. И я побрел искать дом, на который когда-то указывала матушка.
Этот старый трехэтажный дом я нашел, когда уже начало темнеть. Отыскал квартиру, постоял немного у двери и позвонил. Дверь распахнулась и…
… Я обомлел. В дверях стояла наша математичка. Она вытаращила на меня глаза. Потом, опомнившись, заорала:
- Тебе мало было того, что ты издевался на уроке?! Теперь ты решил меня еще дома достать?!
Я не знал, что мне сказать. До того изумился, что просто впал в какой-то ступор.
- И теперь ты будешь меня преследовать всюду? – истерично продолжала, между тем, математичка. – Коля! Иди сюда и полюбуйся, с каким контингентом мне приходится работать, - крикнула она в квартирное пространство.
Из глубины квартиры появилась фигура мужчины. Он был высок, плечист и довольно широк в обхвате. Я реально испугался, так как подумал, что ошибся адресом и попал не туда, куда хотел. И я рванулся дать деру.
- Стоп! – властно приказал мужчина. И направился к дверям.
«Всё! – мелькнуло в голове. – Удирать бесполезно. Он догонит».
Между тем, мужчина подошел ко мне и, мягко положив руку мне на плечо, втянул в квартиру.
- Ты ведь Дима? – спросил он.
- Да! – прошептал я.
- Да ты не бойся, проходи! – пригласил он. В его голосе я не почувствовал агрессии. Наоборот, мне показалось, что он как-то сразу заробел, будто испугался чего-то.
Он помог мне снять куртку, повесил ее на вешалку. Потом проводил меня в комнату, в которой находилась наша математичка.
- Знакомься, Зоя! Это Дима, - каким-то извиняющимся тоном произнес мужчина.
- К твоему сведению, с этим субъектом я знакома уже два года! – объявила математичка и добавила, - Восторга от этого знакомства я как-то не испытываю.
- Нет, - растерянно произнес мужчина, - ты меня не совсем поняла. Это Дима, мой сын.
- Вот как?! Ты мне никогда не рассказывал, что у тебя есть сын.
Она окинула меня брезгливым взглядом и добавила:
- Да еще такой…
- Чем же Дима тебе не понравился?
- Ты еще спрашиваешь, чем? – она бросила на меня уничтожающий взгляд. – К твоему сведению, этот человек сегодня меня грязно оскорбил. На уроке! В присутствии всего класса! А теперь явился, чтобы окончательно добить меня!
- Нет, - осмелился я возразить. – я пришел не к вам, а вот, к нему, - я посмотрел на отца. – Если он мой отец. Но я, наверное, все-таки пойду!
- Нет-нет! – отец замахал руками. – Не надо никуда уходить! Зоя, погоди! Ты, видимо, что-то не так поняла. Ну, если Дима сам к нам пришел, то зачем же ругаться? Тем более, что он действительно мой сын. И я рад, что, наконец, мы встретились. Ты ведь правда пришел ко мне?
- Правда, - кивнул я головой. – я не знал, что она здесь живет.
- «Она» – это Зоя Владимировна, моя жена.
Я ничего на это не ответил. И все стояли молча, тупо уставившись друг на друга.
- Вероятно, мне следует пойти на кухню и поставить чайник? – первой пришла в себя Зоя Владимировна.
- Да-да, дорогая! Конечно! Раз вот… пришел… надо, значит… это… чайник, - отец как-то очень уж засуетился. Жена его удалилась на кухню.
Еще минуту-две мы постояли в полной тишине. Наконец, отец спросил:
- Как ты меня нашел?
- Просто.
- Тебя мать послала?
- Нет, я сам, - подумал немного и брякнул сходу:
- Можно я у тебя немного побуду?
- Да-да, конечно! Обязательно побудь. Да ты не стой1 Садись вот! Давай, вот, вместе посидим и поговорим.
Но разговор почему-то не клеился. Тут Зоя Владимировна принесла поднос со всеми причиндалами к чаю. Я обратил внимание на то, что чайных чашек на подносе было всего две. Отец вопросительно взглянул на жену.
- Я только что поужинала, - бросила она и ушла.
Я был очень голоден, поэтому не стал заставлять их себя уговаривать, чтоб угостился, и сразу же принялся за более даже чем скромную трапезу. «А матеша наша не слишком уж щедрая, - подумал я. – Могла бы предложить и полноценный ужин. Как-никак, а я родной сын её мужа».
- А ты как долго собираешься у нас побыть? – спросил отец.
- А что?
- Да нет, так, ничего. Но я ведь не один здесь. И, потом, ты мог бы нас
