не во что. – В чашки, что ли? – засомневался.
- Какой же ты, Ваня, до сих пор безрукий! – попеняла жена. – Зачем в чашки? Ты же не на дворе, не в забегаловке. Возьми рюмки из серванта, да сполосни хорошенько от скопившейся архаичной пыли. Давай, давай, гарсон, шевелись, а то передумаю.
Пришлось старому Ване оторваться от пузыря, доставать, звякая, заскорузлыми руками нежные рюмки из серванта, тащиться на кухню, кое-как помыть, торопливо протереть и, наконец:
- Ну, что вздрогнем по первой?
- Ну, что это за тост? – возмутилась, презрительно сморщившись, щепетильная дама. – Скажи что-нибудь получше, а то чересчур горько будет.
Иван Иванович чуть напрягся, но ничего лучше придумать не смог, кроме:
- Тогда за здоровье, что ли… – а Мария Алексеевна поспешила добавить:
- …детей и внуков.
Уже и чокнулись с хрустальным звоном, смущённо улыбаясь друг другу, и – на тебе! – звонок в дверь. «Какого дьявола, кто там лезет не в очередь!» - разозлился глава и тамада и, пока Мария Алексеевна ходила узнавать «кто», не удержался, поспешно хватанул свою, вспомнив некстати наипервейшее наставление друга Лёни о том, что наполненную оставлять без присмотра нельзя: или уведут или отложат потребление, и останешься в нервном стрессе с сизым носом, что самое вредное для мужского организма. А вот и он сам, лёгок на помине, апологей здорового пития, его голос слышится в открытой двери.
- Здрасьте, Марья Алексеевна! Наше вам! А Иван Иванович дома будут? А то у нас сегодня назначена товарищеская рандеву с одним из внушительных представителей нашего славного подводного флота.
- Дома, дома, - подтвердила хозяйка и вежливо предложила гостю, которого и на дух терпеть не могла: - Да ты проходи, чего мнёшься, торчишь в дверях к несчастью.
Дважды Лёню приглашать не надо, он уже и на пороге в комнату, уже поводит носом, чутким к запаху алкоголя, чутким даже сквозь стены. Насколько помнил Иван Иванович, никаких рандеву у них не намечалось, и ввалился друг, притянутый запахом, словно гончая по верховому следу. И на пороге не задержался, сразу к столу, буркнув мимоходом:
- Привет! – и обрадованно: - О-о! Да у вас какое-то семейное торжество, а я нечаянно, прошу прощения, словно один из тех, что хуже того, впёрся без приглашения, - и заторопившись: - Но от чистой души и с чистыми помыслами! Смотри-ка, и торт! Я уже и не помню, как и с чем его едят.
- Ваня! – тихо произнесла Мария Алексеевна с намёком, и тот, поняв, ещё раз сходил к серванту, добыл ещё одну рюмашку, хотя Лёня не отказался бы и от чашки, протёр хрусталину большим пальцем внутри, налил до краёв и поставил осторожно перед нахальным другом. – Присаживайся, однако, - окончательно сдалась хозяйка. – Будешь третьим, - выразилась по-дворовому, - а третий – никогда не лишний, - сказала, противореча всем канонам. – А ну-ка, расскажи, что это у вас за важная встреча наметилась, а я и не в курсе. Не в юбке ли?
- Что вы, Мария Алексеевна! Как можно! – Лёня плотно присел, ухватил рюмку, вытянул морду, понюхав содержимое, удовлетворённо крякнул и протянул спрятавшуюся в ладони рюмашечку по направлению к хозяйке. – Да я… - звучно сглотнул подступившую слюну, - да я, глядя на вас с Иваном, душой отдыхаю – такая вы дружная и согласная пара во всём, прям на завидки. – За ваше здоровье! – и опрокинул посудину в пасть, даже не булькнув содержимым, напропалую проскочившим мужское горло. Иван Иванович поспешил вслед, а Мария Алексеевна просто не успела и осталась нездоровенькой. – Или вы хотели за что-то другое? – предупредительно спросил Лёня, наполняя свою рюмку, хозяин – свою, а у хозяйки томилась полная. – Я завсегда готов поддержать.
- Да мы хотели, - заюлил родитель, - поначалу за здоровье детей и внуков…
- Похвально, - похвалил гость, - прекрасный тост, - одобрил самовольный тамада. – За это нельзя промедлить, - и выдул свою, не чокаясь. – Первая пошла на промывку, - сообщил, поглаживая тощий живот, - а вторая – точно на здоровье. Давайте тогда уж до кучи и за ваше общее. – Сам налил и себе, и Ивану. – Мария Алексеевна, - попенял хозяйке, - надо! – и даже протянул свою хрусталинку, чтобы звякнуть с остальными. – За здоровье хороших людей всегда готов, даже если себе во вред. Уж я такой! – похвалил себя. – Давайте за это почокаемся, - непонятно было, то ли за хороших людей, то ли за то, что он такой. Однако, почокались, выпили – мужики махом, с сожалением поглядев на мизерный остаток в бутыльке, а женщина – чуть пригубив, только смочила губы, поморщилась и закашлялась от запаха, отставив рюмку в сторону под жадным взглядом страждущего за общее здоровье. А он, быстро освоившись, зачерпнул общей ложкой винегрет, заглотил, чуть пожевав. – Всухомятку не идёт, - пожаловался на подорванное здоровье во благо всех. – Нет, Ваня, что ни говори, а тебе прям с ничего выпал от судьбы счастливый жребий. Я прям-таки умиляюсь, глядя на вас с Марией Алексеевной. – Поболтал остатки водки в бутылке, но разливать не стал. – А у нас с Варей – всё свары: ей слово, она тебе в ответ два, да оба с подковыркой, всё-то ей не так.
- Чего ж ты женился на такой? – спросила Мария Алексеевна без всякого интереса, уже устав от гостя.
- Так она тогда была как все: тише воды, ниже травы, масло масляное. Только потом подруга её проболталась, что решила Варька перевоспитать меня, отучить от водки, наставить на путь истинный, - и заржал, - которого и сама не знала. Я, когда услышал, естественно, стал квасить по-чёрному, чтобы доказать, что сам по себе, сам себе воспитатель. Так и живём, и неясно до сих пор, кто кого переймёт.
- Болтун ты, Лёня, себе во вред, - вставила Мария Алексеевна и своё третье слово, - а водка ещё больше развязывает твой бескостный язык.
Лёня беззлобно рассмеялся.
- Каюсь, Мария Алексеевна, каюсь, есть такой грешок. Но, опять же, посудите сами, как без нас, болтунов, прожить в этом лживом неустойчивом мире? Вруны, болтуны, смехотворы всегда нужны государству больше, чем занудные скучные умники с цифрой. Мы являемся как бы духовной смазкой для скрипучей телеги современного общества, теряющего спицы любви, дружбы, правды, справедливости. И чем безобразней, бесшабашней болтовня, тем она в большей цене, поскольку отвлекает от неприятных печальных дел насущных, от наших неудач и бессилья элиты, придерживает от выброса опасных эмоций на улицы и площади. Люди тянутся к нам, а не к умникам. Не зря же у нас больше ценят петросянов, чем задорновых. Нет, дорогая Мария Алексеевна, как ни кривитесь, а мы – опора любого общества и власти в том числе.
- Да ты, оказывается, не только болтун, но и законченный философ, заброженный на вранье, бездельи и пьяни.
- Как и все, Мария Алексеевна, как и все, - вставил философ.
- Ты не ценнее, а опаснее любому обществу.
- Чем же это? – обиделся бездельник-болтун. – Я не выхожу на улицы, не вещаю с ящиков всем и всему, – он даже забыл об остатках водки. – А насчёт философии, так она, как я понимаю, истинная, рождённая не в кабинетах, а в толпе и, в том числе и чаще всего, среди нас, болтунов. – Лёня нервно взъерошил густые чёрные с проседью волосы. – Возьмём, к примеру, глобальное потепление. Вы спросите, а я-то причём? Мне-то ни тепло, ни холодно, - и с торжеством: - Ан – не так, потому что твёрдо стою на позиции, что это потепление связано ни с чем иным, как с деятельностью мирового капитала по извлечению и уничтожению природных недр. На месте выкачанной нефти, природного газа, выработанных полезных ископаемых, образуются громадные пустоты, которые мгновенно заполняются просачивающимися из недр горячими водными растворами, отчего и теплеет ускоренными темпами наш север, и засыхает арабский юг. Понятно и просто, не так ли? Но у нас слишком много высоколобых, которым не хватает для разработки и заработка необычных теориек, вот и появляются всякие измышления о техногенном влиянии, которое никогда не учтёшь и от которого никогда не избавишься. То о локальном потеплении на общем фоне похолодания, то о жгучих солнечных лучах, прожигающих озоновый слой, то о подвижках планетарных плит с освобождением на их стыках тепла земли… да мало ли ещё выдумают эти учёные, на дерьме толчёные, себе в прибыль. Наука, она для того и существует, чтобы подыскивать себе не истину, а средства безбедного существования. Настоящие мыслители, философы, учёные всегда были изгоями-бессребренниками. Таких – единицы. – Разволновавшись, один из них всё же налил себе из остатков рюмашку и смачно продопинговал. – Или сегодняшний коронавирус? Смешно! Весь мир, все знаменитости бьются над противодействием – и впустую! А почему? – Присутствующие не знали ответа. – Создаётся впечатление, что кому-то выгодно, что темнят корифеи, нащупав золотую жилу, затемняют главное – откуда взялась эта напасть. А как без этого знания с ней бороться? Можно только приостановить, замедлить, потому что это естественное природное циклическое явление, как холера, чума, оспа, всякие лихорадки, как наш привычный грипп, с которыми не могут справиться много веков, и которые необходимы для общего обновления и развития.
- А ты не только врун, но ещё и фаталист, - заметила Мария Алексеевна, съёжившаяся в уголке дивана.
Лёня усмехнулся.
- Да, признаюсь в этом. Только я весёлый фаталист, как ни парадоксально это звучит. – И опять взъерошился, но пить больше было нечего. – Не сомневаюсь, - разозлился, - что минует два-три десятка лет, и маски и перчатки станут обычным одёжным атрибутом человека, как штаны и рубаха. Но и это не поможет, мы сами себя губим, уничтожаем. Стоило бы за это и выпить, но… - и к Ивану Ивановичу: - У тебя там в заначке не застоялась какая-нибудь? – Хозяин помялся, поёжился, ничего не ответил, не умея соврать. – Тащи, Ванёк, - понял его замятню опытный психолог.
- А если революция? – попытался сопротивляться Ванёк.
Революционер решительно рубанул воздух ладонью.
- Реквизируем и восполним с лихвой, - и засмеялся простоте решения. – Смотрю по телику, как всякие пришлые янки тянут, надрываясь, бытовую технику из разбитых магазинов, смешно и жалко дикарей. Если бы у нас какая заварушка случилась, мы бы перво-наперво чохом набросились на винные заводики, склады, магазины, кабаки, чтобы добыть революционному народу подпитку для революционных свершений. Без алкоголя – какая же революция! – и подбодрил друга: - Давай, Ваня, тащи, надо будет – добудем, не засохнем
Пришлось Ивану Ивановичу плестись отяжелевшими ногами за последней заначкой. Вообще-то, если говорить правду, он и сам сейчас не против, хуже нет состояния, когда не перебрал, но и не добрал.
Клянчуга сам открыл, сам разлил в две рюмки – у Марии Алексеевны так и стояла нетронутая, и получалось, что сейчас в их компании третий – лишний.
- Ну, что, понеслась душа в рай! – совсем освоился алкаш в чужом доме. Но пришлось душе повременить, и нет ничего хуже, чем отложенный тост, всё равно, что лакомый кусочек изо рта вынуть. Звонок в дверь был длинным и настойчивым.
- Ваня! – требовательно произнесла Мария Алексеевна, и тому, хоть не хотелось оставлять без присмотра рюмку, пришлось тащиться к двери, втихую проклиная звонаря.
- Какая-то баба, - послышался от двери неуверенный голос хозяина, разглядывающего, очевидно, пришелицу в глазок. Потом щёлкнул замок и более громко и
