черт характера.
- Спим? – с напряжённой радостью поинтересовался он. – Нет? принимайте пополнение.
В комнату ввёл высокого мужчину в верхней одежде, стрижка ёжиком, внимательный взгляд серых глаз.
- Знакомьтесь, - продолжает Гондурас. – А у меня ещё дела.
Новенький поставил объёмную сумку в шкаф, разделся, переобулся в тапочки.
- Будем знакомы, Максим Анатольевич Краснов, - представляется новенький. – Для ровесников просто Макс. Для молодёжи – Анатольич.
Жора и Филя исполнили ритуал знакомства: представились, поджали новенькому руку.
Манера Макса говорить и двигаться мне понравилась. Чем-то он привлекал к себе, располагал. К нему сразу у меня появилась симпатия.
- Гун, - говорю я и жму руку.
- Гун? – удивился Макс. Имя или расовая принадлежность.
- Имя, - подтверждаю последнее. – Сергей, можно Серж или Серый. Шаловливые подруги обращались Сергуня. Сократили имя до простого – Гун.
- Значит – Гун, - рукопожатие Макса крепко. – Подружимся!
Вот так и пошли мы с Максом рука об руку по профессиональной стезе. Стали друзьями. Помогали друг другу по работе. Нашли общие интересы в музыке, литературе, поэзии. О том, что Макс сносно владеет немецким узнал случайно. Увидел в его руках потрёпанный томик стихотворений Гейне. «Владеешь хорошо?» - киваю на книгу. – «Нет. школьный курс». – «А Гейне?» - «Адаптированная версия для учеников средней школы. Так написано в аннотации. Стоп! – Макс заложил ляссе между страниц. – Ты тоже учил немецкий?» - «Нет». – «Как узнал автора?» - «Фамилию Гейне можно легко прочитать, не владея немецким». – «Как?» - «Ничего сложного, она написана латинскими буквами». – «Блин, точно!»
Именно в тот вечер открыл Максу своё хобби: пишу прозу и поэзию. Посадил перед ноутбуком. Открыл страницу со стихами.
Макс читал внимательно. Кое-где усмехался. «Вот это здорово!»
- Теперь понимаю, почему за полночь засиживаешься, - сказал он. – Печатаешься?
- На литературных сайтах, - называю какие именно. – Все новинки публикую по мере написания.
- Гут, - говорит Макс. – Буду знать. Выйдем, подышим?
- Пойдём, - соглашаюсь. – Слышишь. Скоро начнётся ночной снежный карнавал.
Ветер за окном набирал силу. Пел и свистел. Мёл сильнее падающий снег по земле, наметал высокие сугробы.
Курилки в вахтовом посёлке, архитектурно-депрессивные конструкции из металла, располагались на приличном расстоянии от общежития. Не подозревая длительной беседы, оделись с Максом легко, шапочки, куртки, зимняя обувь; за что и поплатились. Пронзительный ветер запускал ледяные пальцы под куртки, бросал в лица острые иглы снежинок.
Закуриваем, топчемся, стараемся согреться.
- Рад, Гун, что жизнь свела нас. Жили бы в одном городе, точно, ездил бы к тебе в гости.
Макс дрожит; я бодрюсь.
- Сам откуда будешь, Макс? Жора и Филя с Кубани. Девчонки посудницы из Владивостока и Волгограда. Горничные аж из Карелии. География страны в одной вахтовой столовой.
Макс называет мой город.
- Да, - тяну с сожалением, - тебе сильно повезло.
Макс чуть не поперхнулся сигаретным дымом.
- Я тоже из Н-ска, улица Рябиновая, дом… ну и так далее…
Макс хлопает в ладони.
- Так и знал, так и знал, Гун! Как чувствовал, едва тебя увидел! Раньше пути не пересекались? Я живу с семьёй… - называет адрес.
Можно с натяжкой сказать, мы живём почти рядом – на разных концах города Н-ска. А вот встретились в вахтовом посёлке. Кто знает, встретились бы мы или нет в родном городе.
Мы выкурили ещё по одной сигарете, не обращая внимания на холод, и трусцой припустили в тепло родного временного пристанища. Вьюга медленно перерастала в буран.
5
На одном месте мы проработали три года. Затем Макс нашёл работу вахтой поспокойнее, по его утверждению, меньше суеты.
Время приближалось к полуночи. Я и Макс были практически ни в одном глазу. Видимо, волшебное состояние сочельника наполовину нейтрализовало воздействие алкоголя на наш организм.
Макс изредка бросал на меня быстрые взгляды, мною замеченные. В итоге, не выдерживаю и в лоб:
- Выкладывай, вижу, не одно нежелание видеть тёщу привело ко мне.
Друг кивнул. Подбадриваю:
- Давай, говори, с чем пришёл. Всё равно расскажешь, рано или поздно. Начинай!
Макс нервно сцепил пальцы, хрустнули суставы.
- Гун… такое дело… Я изменил Тане…
Откидываюсь на спинку стула. Сигарилла почти истлела. Дымим в зале. Сизые пласты растеклись под потолком невесомыми волнами.
- И всего-то!
- Ты не понимаешь…
- Да куда уж нам грешным…
- Я серьёзно!..
Стараюсь быть убедительным:
- В этом далеко не тяжком грехе, ты, Макс, не первый, и как подсказывает время, далеко не последний. Можешь не рассказывать о своём нравственном падении.
Макс настойчив.
- Кроме тебя высказаться больше некому.
- Попробуй тёще.
Макс меня не слышит.
- Излить боль могу только тебе: у нас были чувства.
- Уже интереснее, - замечаю веско. – Значит, измена с чувством и эмоциями, а не банальный пошло-разовый адюльтер.
- Нет, Гун.
- Лей, блудный кот, воду своего нравственного падения на мельницу моей нравственности.
- Сначала по рюмашке. Для храбрости.
Разливаю настойку.
- Это с удовольствием.
Осушаем лафитники. Я закусываю; Макс нервно закурил, сломал три спички. Друга не тороплю; признаваться в собственном проступке тяжело, нужна смелость и сила воли, чтобы без оглядки броситься в омут откровения, не подозревая о последствиях.
- Произошло это пару лет назад, в канун Рождества.
Макс сосредоточился. Успокоился.
- Мне тяжело говорить, но это случилось.
- Хальт, Макс! – резко обрываю друга. – С каждым первым, вторым и третьим это происходит на протяжении жизни и всегда в первый раз.
- У меня жена и сыновья.
- У тех тоже не щенки с котятами.
- Но мне совестно…
- Нравственные муки неизвестных мне натур индифферентны.
- Я не хочу разводиться.
- И не надо. Представить не можешь, сколько мужиков ведут жизнь на две или три семьи.
- Но я… это в первый раз…
- Держишь всё ещё в себе и боишься проговориться.
- Да.
- Меньше думай. Встречайтесь с ней…
- Она живёт за границей.
- Повторный хальт! Где с ней познакомились?
- Ты не слышишь? Несколько лет тому назад в Сочельник…
Понимаю, лавры первооткрывателя мне не светят. Позже, бывалые мужики-вахтовики не такое рассказывали, бурные страсти иногда кипят там, где есть прекрасные фемины…
- У вас была страсть…
- И такая, ни Шекспиру, ни Куприну с Пришвиным не снились.
- Погоди, Пришвин писал о природе, где там страсть?
- Они вместе взятые бледные писаки со слабым воображением.
- Мнение субъективное, - не могу согласиться с другом. – Ближе к теме. Что там стряслось с тобой необратимо-невозвратное.
У Макса просыпается аффектация.
- Гун, пообещай…
- Спокойно!
- Нет, Гун, поклянись…
- Хватит нервнопаралитических сцен, Макс!
- Гун, поклянись, после моей исповеди напишешь рассказ.
«Вот оно в чём дело, - думаю, усмехаясь. – Мы не хотим огласки, но жаждем славы».
- Обязательно напиши. Измени моё имя, вдруг жена прочитает…
- Твоя жена книгочей? – друг иронии не слышит.
- Снаряд, знаешь, два раза в одно место…
- Изменю. Какие ещё пожелания?
Тень задумчивости легла на чело Макса.
- Имя Любы можешь не менять.
Так я узнал имя коварной соблазнительницы или коварно соблазнённой.
- Оставлю.
- Так напишешь?
Барабаню пальцами по столу. Напускаю туману умности.
- Не обещаю…
- Осторожно, Гун, ты топчешь мои грёзы…
- Макс, обойдёмся без истерик. Не институтки. Кровью клясться не буду, что прямо сейчас возьмусь за перо. Выкладывай свою версию морального падения.
Как и в предыдущий раз, Макс, иронии не услышал.
- Не версия. Всё было…
- Версия, - поправляю друга. – Так как мой вариант тоже будет литературной версией твоих похождений туда и сюда.
- Ладно.
Глаза мозолят пустые лафитники.
- Наливай, - Макс перехватил мой взгляд. – Что-то в горле пересохло.
6
Моё правило, таково: каким бы цунами не накатывало его Величество Вдохновение или не был впечатляющ по сюжету экспрессивно-эротический рассказ друга (Гун, согласен, это происходит со всеми, но мне мужики после поведали такие байки, что Бунин меркнет со своими рассказами и превращается в скучного летописца); насчёт Бунина с другом согласился, чем его порадовал.
Некоторый этап творческой рекреации уходит на бесполезно потраченное время: лёжка с книгой на диване и постепенное возвращение к заданной теме. Период лени длился недолго. На второй день, нет-нет, да и срывался с дивана, чтобы записать пришедшую мысль; если ехал в автобусе, наговаривал на диктофон.
Как бы ни была организмом писателя предпочтительна расслабляющая лень тела и мысли, но то самое серое вещество, горячо любимое Эркюлем Пуаро уже стоит на тропе творческой работы с томагавком воображения в руке.
Час «Х», когда невмоготу и надо браться за перо, ажно скрипит в затылке, приходит не всегда дома; чаще, на работе или где-то ещё. За своих собратьев по перу ничего сказать не могу: у каждого Ивашки своя баклажка.
В этот раз накрыло в автобусе. Возвращался домой. Салон набит битком. Гоблины любого возраста с рюкзаками за спиной, точно верблюды, создают массу неудобства. То их толкнут, то за лямку дёрнут, снося с ног, то увлекают за собой торопящиеся на выход. В воздухе грозовое облако брани вот-вот разразится ливнем скандала.
Сажусь на освободившееся место рядом с двумя болтливыми кумушками. Поначалу на то, о чём болтушки судачат, не обращал внимания: ну, трепятся, ну, обмывают косточки, честят кого-то от чистого сердца, пока не прозвучало из уст одной кодовое слово «вахта». Как охотничий пёс, делаю стойку, вострю ухо, обращаюсь в слух. Первая кумушка: «С работой полная задница». Вторая: «Ой, не говори! Повсюду оптимизация. Сокращения, увольнения!» Первая: «Вот и моего оптимизировали. Месяц сиднем сидел дома». Вторая: «Это что! младшенький мой полгода по предприятиям с направлением от биржи труда шарился». Первая: «А мой нашёл работу по интернету, едет вахтой работать». Вторая: «Куда?» Первая: «На север». Вторая: «Сын-то женат?» Первая: «Упаси господь! Нынче не девки, лярвы! Деньги и развлечения им подавай!» Вторая: «Чистая правда». Первая: «Почему интересовалась, есть приличные на примете?» Вторая: «Если бы… мои сынки тоже холостые…» Первая: «Так с чего тогда?» Вторая: «Сын соседки ездил тоже куда-то на север. Связался там с одной. Вернулся и жену наградил». Первая: «Чем?» Вторая: «Триппером!» Первая: «Да ты что?!» Вторая: «А то… знаешь, какое там процветает бля…»
Вот здесь я не согласился с рассказчицей. Вспомнил свою работу вахтой. В посёлке всё прилично: женские вагончики отдельно от мужских; заметят кого не там где нужно, служба охраны выпроваживает домой без заработанных денег, штрафуют. Конечно, без амуров и слёз при расставании не обходилось. Люди всюду одинаковы: хочется душевного тепла и сердечной взаимности. Но вот распутство отсутствовало. Попробуй блядовать после двенадцати часов напряжённого труда! Поэтому на слова болтуньи не обратил внимания, длинные языки – большие выдумщики. Хотя…
Меня будто летняя молния пронзила от макушки до копчика в
