из печи». Не смотря на поздний вечер позвонил. Приятный женский голос сообщает куда я дозвонился. Представляюсь. Ответил на стандартные вопросы. Утром пришло сообщение, куда отправить документы. Два дня спустя в команде работников выехал на новое место работы. Не поверишь, всё шло просто чудно, все три года. Кормил максимум тридцать человек. Работа не синекура, но и не бей лежачего. Есть время в интернете полазить по сайтам, посмотреть фильмы, твои новинки почитать. Зарплата приличная. Жена с детьми два раза по записи летом отдыхала в санатории. Жизнь – череда чёрных и белых полос.
Отблески грядущих тревожных перемен обозначились с появлением в команде поваров одного кекса, повара, не реализовавшегося в ресторанном бизнесе, поэтому, решившему воплотить свои передовые идеи в работе вахтой в рабочей столовой.
Как из рога изобилия посыпались указания об усилении и эффективности питания. Сам же этот неудачник слинял, когда почуял, какую заварил кашу и получил янтарных звёзд от нашего коллектива. Он-то, блин, слинял, но руководство прониклось светлыми идеями тёмного говнюка и продолжило курс улучшения обслуживания. Приняли на работу технолога, чью-то родственницу, старенькую бабулю, уверенного пользователя Альцгеймера. Она принялась с усердием и рвением вводить свои правила, мутить воду в пруду на свой манер и как видит. Её не волновало, что некоторые смелые и передовые разработки не находили должного отклика у поваров. Тряся головой и подрагивая конечностями, она плевала на негодование коллектива и продолжала свой курс.
Хрустнула ветка дерева, на которую уселась большая стая птиц. Ветка не обломилась. Выдержала. Появилась трещина. Как правило. Рвётся там, где тонко…
10
Угрожающая лавина новшеств и нововведений не заставили себя ждать.
В размеренной и налаженной работе Максима в вверенном ему кухонно-столовом хозяйстве появилась та самая хреновина, от которой он сбежал в этот оазис спокойствия и уюта в неспокойной работе повара.
Некоему умнику в далеком центрально-главном офисе, очень туманно владеющему информацией и отстранённо понимающему работу пищеблока на отдалённо-таёжных вахтовых площадках вдруг вздумалось проявить инициативу.
В организованный, выстроенный под самого себя мир работы Максима, где царили порядок, налаженность, комфорт, что называют одним словом эргономика, влетел суровый Норд, неся на своих воздушных плечах многотонные кипы указов, распоряжений и прочей делопроизводительской нудности.
Одним из первых Максим получил из офиса увесистую бандероль; вместе с руками, опустившимися к полу, ниже уровня земли упало настроение; просмотрел журналы, вздохнул, мол-де, делать нечего, влез в упряжь – тяни телегу: после ужина разложил на столе журналы и едва не взвыл от накатившего на него отчаянного бессилия. Неудачно он старался представить себе образ врага, решившего ускорить свой карьерный рост. Получилось тёмно-серое Нечто, на нём внезапно прорезался рот, хищно оскаленный острыми зубами, и слух Максима разрезал дикий демонический смех: «То-то ещё будет – ой-ой-ой!»
Пальцы рук неохотно перебирали страницы журналов, поскрипывая зубами, как его отвлекли посторонние звуки, их априори не могло быть в уютном небольшом зале столовой. Макс оглянулся, в поисках источника звуков, но обнаружил его на столе перед собой и чуть ли не подпрыгнул на стуле от внезапности: разложенные в беспорядке журналы, словно сошедшие с лент фильмов-ужасов персонажи шелестели страницами, будто тревожимые чьею-то невидимой рукой. «Ты не забыл о порезанном пальце? – бросал в лицо Максу обвинения журнал гнойничковых заболеваний, - не гноилась ли рана?» - «Я обработал её йодом, накладывал сверху пластырь, надевал на палец латексный напальник», - оправдывался Макс. – «Сказать, куда можешь засунуть напальник?» - «Почему пишешь, здоров? – набросился журнал здоровья. – А сам чихаешь? Врёшь нагло!» - «Когда в последний раз проводилась генеральная уборка помещений?» - грозно шевелил длинными и толстыми усищами журнал генеральных уборок. – «Чо за наезд! – вскипел Макс, - я не первый год борщ варю и санитарию с гигиеной соблюдаю!»
Череда грозных и тревожных картин, демонстрируемая расстроенным сознанием, в ускоренном темпе мельтешили перед взором; видеоряд внушал что угодно, но не оптимизм. В каждом кадре присутствовали черно-белые тона, соперничавшие по стройности линий, перспективе и экспозиции и подбору полутонов со знаменитым творением Малевича.
Жутко – до безутешности жутко и безрадостно в тот час чувствовала себя душа Макса. Ни о чём другом, как о дальнейших перспективах своей карьеры он думать не мог. «Так гибли великие цивилизации прошлого, - стремительно носились мысли в его голове, и погибнут нынешние с грядущими, стоит одному мудаку-карьеристу подкинуть стоящую идейку императору. Не вникнув в суть, тот вдохновляется и с кровли дворца полетели первые черепицы краха, следом за ними с окраин в поисках лучшей доли вострят лыжи подопечные».
Должно бы и отпустить напряжение, да нет, Макс пребывал в той крайней степени эмоционального возбуждения, когда или пан, или пропал.
«Что делать… Что делать, блин?.. Что делать-то, блин?!.»
Голодным волком выл ветер за стенами вагончика столовой. Бил кулаками-кувалдами в крепкие дюралевые стены, сотрясая с вагончиком основы мироздания. Мигали испуганно лампы, шепчась меж собой: «Что творится? Что случилось? Что за напасть свалилась?» Не в пример им, дюралевые стены тихо посмеивались над пустыми тревогами ламп и агрессивным напором ветра.
В разгар душевного смятенья, кстати ил некстати зазвонил телефон. Макс посмотрел на экран. Звонил Тимон, - Тимофей Долгополов, бывший сменщик, он сейчас трудился на соседнем участке; прозвище Тимон прилипло к нему незаметно; кто-то заметил поразительное сходство мультяшного персонажа Тимона из мультфильма «Тимон и Пумба» с Тимофеем, сказал «Тимон» и все подхватили.
«Как дела? - поинтересовался Тимон, - не отвечай, дай угадаю… заполняешь журналы». – «Да, сижу, мастурбирую с ручкой в руке», - тихо огрызнулся Макс. – «Иначе это не назовёшь, - посочувствовал Тимон. И тут Судьба устами Тимона подлила бензин в жарко пылающий костёр возмущения Макса; Тимон всегда говорил, потом думал: «Журналы – не последнее бедствие». В груди Макс быстро шевельнулся червь тревоги. – «Это просто несчастье какое-то на нашу голову свалилось, - продолжал Тимон. – Сейчас она у меня». – «Кто?» - «Как, я не сказал? – удивился Тимон. – Проверяющая, медик. Макс, это полный пипец, не баба, настоящая фурия!»
Пятки Макса покрылись холодным липким потом.
«Мегера!» - упражнялся Тимон в оскорбительном красноречии.
От пяток холод поднялся до колен; непонятная слабость сковала мышцы ног.
«Медуза Горгона! - капал Тимон раскалённый свинец слов на воспалённый мозг Макса. – Заходит она, прости Господи в столовую, - словесная диарея Тимона ещё достигла критической точки выброса массы, - и цедит: покажите, Тимофей Арнольдович, санитарное состояние кухни. Медленно говорит, тихо, от слов её по спине, будто раскалённый песок ссыпается, лучше бы голос подняла, как-то проявила своё начальственное эго – нет же! По глазам читаю, что мне тут и крышка. Не поверишь, Макс, испугался. Ноги дрожат. Голос прерывается. Глотка высохла так, будто в неё мешок мышиного дерьма высыпали. А она мне: не стоит напрасно беспокоиться, Тимофей Арнольдович, если у вас всё в полном порядке… Макс, скажи, когда на кухне бывает полный порядок?» - «В конце смены». – «Вот и я ей о том же твержу, мол, ещё ужин впереди. Работы непочатый край, заготовки на завтра нужно делать. Накормлю, говорю, ребят и возьмусь за наведение порядка. Она усмехается: какие-то у вас нелепые, детские отмазки, Тимофей Арнольдович. Человек взрослый, умный, наверняка. начитанный, - Макс, сижу и потом истекаю, не пойму, куда клонит эта гиена в образе женщины – могли бы придумать что-то более серьёзное. Покажите журналы, просит, проверю ежедневную заполняемость. Посмотрю, каково ваше отношение к своим обязанностям. Макс, - в голосе Тимона сквозит отчаянием и космическим холодом; ведь я эти долбанные журналы заполнил в первый же день! Просидел до полуночи, зрения не щадя!» Макс перебил Тимона: «Mulier insidiosa est!» - «Это чо такое?» - в голосе Тимона сквозило не наигранное удивление. – «Женщина – существо коварное». – «Кто сказал?» Максим ответил: «Древние латиняне». После паузы Тимон ожил: «Они знали, что говорили. Она, эта Люба, коварная и несносная! Даю ей журналы, думаю, дескать, прощая, любимый вахтовый посёлок. А она, монстр в белом халате, листает странички и интересуется, уж не научился ли я управлять временем, путешествовать в будущее, иначе, как можно объяснить идеально заполненные журналы до конца месяца, если сам януар, - она не то немка, не то латышка, - только начался. Короче: не было печали, свиньи в хлеву насрали». – «Послушай, Тимон,- перебил товарища Макс, - может, стоит начать искать новое место работы?» после непродолжительно-таинственной ферматы Тимон высказал то, о чём Макс недавно размышлял: «Какой смысл, Макс? Думаешь, в других местах умников покрасоваться бездарностью меньше? Куда там! Всюду ускоренным шагом прут перемены. Капиталистическая хрень приходит на смену лояльности и демократии по отношению к работникам. Короче, полная жесть!» - «Как в лагере». – «Пионерском?» - «Тимон, в каком пионерском, там, где зэки кукуют и тянут сроки». – «Вся страна становится похожа на огромную зону, - высказался Тимон. – Без вышек по периметру… короче, жди, в гости медицинскую королеву. Муки твои облегчу: она, и начальство так дрочит, мама не горюй! Несколько телег в центр накатала. Держись, Макс! И да пребудет с тобой сила!»
Макс задумчиво отложил телефон и начал заполнять журналы. Далеко за полночь он вышел из вагончика столовой. Постоял на крылечке. Поёжился: к ночи заметно похолодало. Свет фонарей освещал территорию городка и захватывал прилегающую тайгу.
«Уйти в лес и остаться до скончания века? – на душе тоскливо и пакостно, Макс ладонью взъерошил волосы. – А что изменится?»
Невидимые вибрации неприятных перемен, показалось ему, коснулись всего, что его окружало, и будоражили пространство тонкими ультрамодными непривычно-незнакомыми звуками.
Не смотря на зимнее убранство, лес понемногу освобождался от нарядов зимы: с веток сосен и елей длинными шалями свисали снежные потоки, потревоженные ветром в смятении качались кроны берёз; с рябин оставшаяся жухлая листва ссыпалась подтаявшими на дневном солнце зимними воспоминаниями.
Лес становился чище и прозрачней.
Непостижимым образом, придя на завтрак, мужики каким-то им ведомым образом ощутили лёгкую тяжесть нового: всегда улыбчивый, щедро сыплющий шутками Макс суровым видом раздавал кашу, раскладывал омлет с зеленым горошком и горько вздыхал.
Мрачные предчувствия атаковали Макса со всех сторон.
Некоторые работяги пытались расшевелить Макса, всё впустую.
«Мужики, чесслово, - через силу говорил он им, - на душе хреново. Без обид. Окей?»
Озабоченный сообщением о визите оченно страшной и коварной
