полу, когда наряжаюсь прекрасным полом и соблазняю мужчин.
- Да, интересно. Значит, ты любишь женщину до такой степени, что сам хочешь превратиться в нее и почувствовать себя женщиной? Ты от этого испытываешь удовольствие?
- Как ты ловко завернул! Нет, не совсем так, но где-то так, как ты сказал.
- То есть?
- Вот пристал. Или ты сам проявляешь к этому интерес?
- Нет, - просто ответил принц. – До нашего разговора я совсем не думал об этом.
- Но теперь ты думаешь, что в этом что-то есть, какой-то опыт самопознания?
- Извини. Это не мой опыт самопознания. И познания чего? Разврата?
- Принц, да, ты моралист. Ты меня удивил. А я думал, что ты творческий человек.
- Неужели творчество несовместимо с нравственностью?
- А как же? Или ты испытываешь удовольствие от того, что должен кому-то? Я, например, как творческий человек чувствую себя свободным, независимым. Я никому ничего не должен.
- Как же быть с продолжением рода, о котором ты сам говорил?
- Это условность. Для меня художественная, эстетическая условность.
- Я могу с тобой поспорить: творчество не есть одно удовольствие. Да, в нем есть момент наслаждения. Заметь: эстетического, а не плотского наслаждения.
- Ты намекаешь на форму. Для меня форма, идея и материал, плоть едины.
- Но все же ты делаешь акцент на наслаждении как либертен.
- Однако я так и не пойму: тебе нравятся женщины или мужчины?
- Мне нравится быть женщиной.
- С женщинами или мужчинами?
- Какой ты любопытный, - отметил граф и, галантно выкрутил кисть руки, которая показалась из облака кружева, как бы приглашая принца в свой круг превратных женщин. – Уже интересуешься?
- Да, брось ты. Мне интереснее твоя кузина.
- Она может вскружить голову. Только ты, как я понял, увлекся не ей самой, а той идеальной женщиной, которую принял за мою кузину.
- Ты в чем-то прав. Мне действительно мила твоя кузина тем, что в ее образе явилась во сне сама муза. В нашем споре о творчестве ты упустил в погоне за наслаждением само вдохновение, которое и является истиной наслаждения. В твоем случае ты отождествляешь себя с моделью, формой того, чего жаждешь достичь, стать ее состоянием и достоянием. Можно ли сказать, что ты есть не тот, кем являешься?
- Принц, ты спрашиваешь меня о том, в чем, в каких словах или делах я есть я? Не знаю: во мне борются два начала. Одно из них ты видишь наглядно, а другое скрыто от глаз, но часто определяет то, что я говорю и делаю.
- Можно ли эти начала назвать: сознанием и самосознанием?
- Что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду твою душу, твое личное Я. Философы называют его психологическим или эмпирическим, опытным, привычным Я. Но есть еще скрытое от других и являющееся тебе помимо твоего личного Я некое сокровенное Я во снах, в оговорках и описках, в странных мыслях, когда ты уже не спишь и находишься в сознании. Но находишься ли ты в полном сознании?
- Ты говоришь странные вещи. Они так абстрактны, что непонятны мне.
- Хорошо я выскажусь более определенно, конкретнее. Ты выглядишь мужчиной, но в глубине души ты женщина. Так?
- Какая глупость. Ты думаешь, что я амбивалентный человек или даже сумасшедший? Так знай: мной управляет женщина, неведомая мне. Наряжаясь женщиной, я льщу себя надеждой найти ее в себе. Дело не в том, что во мне, в душе скрывается женщина, но в том, что мое сокровенное Я, alter ego, только как мужчина, которым я являюсь, не будет полным, совершенным. Скажу еще: как я теперь понимаю, то Я, которое сознает определенность его другими людьми, то, что она смотри на себя их глазами, отличается как граница от той области, которую ограничивает. Его ты называешь самосознанием. Если же, напротив, сокровенным Я человека становится его обычное Я, привычное ему, а утаенное Я является всем, скрывая личное Я, то человек становится безумным.
- Является ли для него, как и для других, его личное Я утаенным?
- Разумеется. В моем же случае, напротив, сокровенное Я не становится откровенным, прикрываясь привычным для меня и других Я, например, в твоем лице.
- Это сокровенное Я твое, общее или ничье?
- Оно ничье особенно. Поэтому оно всеобщее. Но является оно в моем или твоем Я различным образом и видом. Правда, его нельзя увидеть буквально.
- Хорошо, Кола. У меня появился вопрос: «Можно ли полюбить реальную женщину, продолжая обожать идеальную»?
- Думаю, можно. Но реальная женщина, вряд ли разделит с тобой такое обожание. Она будет искать и, естественно, находить в ней свою соперницу.
- Не допускаешь ли ты, что можно любить не одну реальную женщину, но и другую?
- Не реальную?
- Нет, реальную.
- Ну, разумеется, допускаю. Но меня волнует не реальная женщина. Реальная женщина легко доступная, и именно она доставляет наслаждение. Иное дело: идеальная женщина. Та скрывается и доставляет страдание. Вот почему я хочу стать ею, чтобы беспрепятственно обладать.
- Однако прежде ты сказал, что испытываешь влечение к женщине только тогда, когда переодеваешься в нее, ведешь себя как женщина.
- Ну, да.
- Хорошо, с женщинами ты женщина, а с мужчинами?
- Принц, неужели не понятно? С ними я мужчина, а не женщина, как хотелось бы думать тебе.
- Почему?
- Потому что так легче считать, разделяя людей на нормальных и не нормальных в отношении к полу. Поэтому вам легче отнести меня к «голубым», чем к «серым». Между тем я «черный».
- Или белый? А, может быть, все же «с голубизной», «с голубым отливом», в качестве стыдливо голубого?
- Нет, не «белый», ибо он содержит в себе все это. Я «черный», отличный от всего.
- Для этого нужно быть бесцветным, ведь черный предполагает белый цвет как свою противоположность и в этом качестве включен в него. И все же, как же так: ты получаешь удовольствие от… общения с женщиной, но не как мужчина, а женщина? Ты занимаешься с женщиной любовью, переодевшись женщиной?
- Тебя это шокирует?
- Не знаю, как сказать. Знаешь, Кола, меня это смущает. Ты нарушаешь меру. Демонстрируешь дурной вкус. В твоем отношении к женщине есть не свойственное даже женщине жеманство. Тем более оно не к лицу мужчине. Как ты не боишься казаться смешным?
- Я не нахожу это смешным. Я чувствую себя среди женщин женщиной, хотя веду себя как мужчина.
- Так ты мужчина или как если бы мужчина?
- Мужчина.
- Или находишься на пути перевоплощения в женщину? С мужчинами ты такой, каким родился, но с собой ты кто? К себе ты относишься как мужчина?
- Да, но мне недостаточно быть мужчиной.
- Для чего?
- Для удовольствия.
- С тобой все ясно, - ты гедонист.
- Да, не моралист.
- Ты сам стремишься к удовольствию, или соблазняешься?
- Принц, ты хочешь спросить о том, слабохарактерный ли я? Нет, я доволен собой и ни в чем и ни в ком не нуждаюсь. Мне нужна идеальная женщина. Она одна способна удовлетворить мое всепоглощающее желание. Я не нахожу ее ни в одной женщине и поэтому начинаю искать в себе.
- То есть, ты настолько поглощен женским началом, что хочешь видеть его не только в самих женщинах, но и в самом себе. А в других мужчинах ты ищешь идеальную женщину?
- Специально не ищу, но в некоторых нахожу.
- Ты испытываешь к ним, точнее, к их женскому началу влечение?
- Я не могу понять, для чего ты расспрашиваешь меня. Ты мой врач? Хочешь излечить меня от наваждения.
- Вот именно. Тебя кто-то сглазил. Я не врач. Как твой друг я хочу понять тебя.
- Ладно. Нет, мужчины не увлекают меня, - в них женского начала меньше, чем в женщинах.
- Во мне есть это начало? – внезапно спросил принц графа и изучающе посмотрел на него.
Тот выдержал взгляд и усмехнулся, сказав: «Нет, в тебе нет этого начала, как, впрочем, и мужское начало не является определяющей инстанцией твоего поведения. В тебе есть нечто еще, что мне непонятно и внушает тревогу».
- Тебе страшно за меня? – спросил, помрачнев, принц.
- Нет, мне страшно за себя. В тебе есть то, что внушает мне ужас.
- Да?! Ты очень удивил меня. То, что тебе страшно во мне, я не нахожу в себе. Может быть, ты сочиняешь?
- Нет, я не вру. Как можно, когда встречаешься с такой силой.
- Силой чего?
- Не знаю. Мне не хватает внимания.
- Ты удивил меня еще больше таким сообщением, - во мне есть то, что пугает тебя. Пугать может только зло или если ты слуга сатаны – добро. Но ты, как я погляжу, скорее жертва наваждения, чем его виновник. Однако я не вижу за собой зла. Я так тебя и не понял. Да, кстати, как ты нашел мое сочинение. Читал его или нет?
- Намедни прочитал. Я всегда считал себя человеком здравомыслящим, способным осмыслить любое произведение, даже научное. Но твое сочинение мне оказалось не по зубам.
- Разве. Я пытался его написать доступным языком, так как оно мне прошло в голову.
- Странно, А мне показалось, что ты его выдумал.
- В каком смысле выдумал?
- В прямом смысле. Ты сочинил то, как пишешь.
- Кола, ты намекаешь на то, что я просто соврал?
- Я так не сказал, я сказал, что ты мастер сочинять и, даже занимаясь, якобы, научным исследованием, горазд на выдумки.
- Спасибо, конечно, за твою оценку меня в качестве мастера сочинять, но ты тут же, как всегда, не можешь не добавить в сахарницу щепотку соли. И в чем проявляется моя мания на выдумки?
- В том, что ты предпочел романтику классике. Тебя хватило на то, чтобы не поддаться соблазну самообмана. И все же твоя сосредоточенность на «трансцендировании» каким образом может быть увязана с построением литературного текста?
- В той литературе, которой занимаюсь я, интенция читателя сконцентрирована не на том, что изображается, что описывается, а на том, как описывается. Это делается для того, чтобы читатель обратил внимание на себя, на свое восприятие текста, как он читает и что происходит не в тексте, а в нем самом под влиянием текста, например, берет ли он с героя пример. Для этого автору следует не прятаться за героями своей фантазии, а встать рядом с ними как одному из них, то есть, стать самому персонажем истории.
Обычно автор находится по ту сторону от читателя. Его и читателя разделяет текст. Здесь же он должен оказаться по одну сторону с читателем, чтобы воздействовать на него, внушить мысль заняться собственным саморазвитием. В такой экзистенциальной стратегии письма, трансцендирующей, перешагивающей через обычную описательность, текст играет роль триггера, спускового крючка пробуждения сознания читателя. И тогда сочинение становится повествованием, романом воспитания не только героя, но и читателя. Писатель такого романа играет роль учителя, воспитателя, а роман его учением.
- Выходит есть роман о воспитании, как у Руссо, а есть роман воспитания.
- Верно, не вокруг да около, а в точку как в центр трансцендирования.
- Следовательно, есть роман о мире, а есть роман о романе. Ты, принц, сторонник романа о романе и поэтому ты романтик. Одни изображают жизнь,
