Палитра ее небес. Глава 4

Два внушительных силуэта, контуры которых едва различались в полутемном подъезде, замерли под лестницей. Тот, что повыше, то и дело подергивал головой, в темноте сверкал бритый затылок.

- Послушай, друг. У нас с тобой хорошие отношения, и все такое, но сам понимаешь. Меня прессуют, требуют денег, а ты что-то все никак не шевелишься. Я понимаю, ситуация у тебя сложная, мамка в инвалидном кресле, сеструха малолетняя…- бритоголовый на секунду замолк, вздохнул и продолжил: - но сейчас меня это никак не волнует. Деньги должны быть к завтрашнему вечеру.
- Послушай, Макс, я все верну, дай мне время. Ты же меня знаешь,- Глеб говорил спокойным, тихим голосом.
- А ты знаешь меня, друг,- Макс снова дернул головой.- Так что давай не будем тянуть резину и закончим с этим делом быстрее.
Глеб вздохнул. На этот раз Макс решил основательно прищемить его за хвост, и Глебу было некуда деваться.
- Пойми меня правильно, Глеб,- продолжил Макс,- ты сам в это вляпался, сам и расхлебывай. Я бы рад  тебе помочь, да нечем. Отмазывать тебя у меня уже предлогов нет, да и люди они не такие. Правда, друг, не тяни резину, отдай деньги. Чуть что, они быстро узнают, что у тебя сестренка подрастает. А тебе оно надо?

При упоминании о сестре у Глеба непроизвольно сжались челюсти. Что угодно, только бы это не коснулось Нютки. Девочке только месяц назад исполнилось пятнадцать, что она может знать или понимать в делах брата?

- Нет, не надо,- тяжело выдохнул Глеб.
- Ну, вот и правильно,- кивнул Макс.- Так что жду тебя завтра с деньгами, и не подведи. Я свою голову за тебя подставлять не буду.
Хлопнув Глеба по плечу тяжелой рукой, Макс развернулся и вынырнул из-под лестницы, на прощание еще раз сверкнув затылком. Глеб привалился к стене плечом. Что он натворил? Где он возьмет столько денег за сутки? Последние сто штук, которые у него были, он отдал ментам, чтобы его не упекли. Закладывать ему нечего, кроме квартиры, но она принадлежит еще и Нютке. Скоро она поступит в институт, переедет в город и поселится с ним. Ему даже ссуду в банке не дадут, как безработному.

У Глеба закружилась голова. У него было всего два варианта: или он найдет неизвестно где пять кусков зелеными, или это его последние сутки на бренной Земле. Теперь он склонялся ко второму. На языке выступила горечь – вкус неизбежности. Что теперь будет с Нюткой? А с матерью? Смерть отца она едва пережила, а после потери сына уже точно не оправится. Хотя, такого сына жалеть не стоит. Конченый неудачник без копейки за душой, чего он добился за свои тридцать? Глеба передернуло от внезапно вспыхнувшего презрения к самому себе.

В тишине подъезда скрипнула дверь. Луч заходящего солнца полоснул по лицу Глеба.
- А ну пошел вон!- увидев забившуюся в угол фигуру, потрясла на Глеба клюкой сухонькая старушонка.- Ходють тут наркоманы проклятые, люд пугают! Пошел вон, кому говорю?!
Клюка пролетела от носа Глеба буквально в сантиметре.
- Теть Шур, это же я, Глеб,- он выступил на свет.
Глаза за круглыми стелами очков расширились.
- Тьфу на тебя, окаянный!- сплюнула на пол тетя Шура.- Напугал старуху. Думала, тут и приберут меня черти!
Глеб коротко рассмеялся.
- Теть Шур, да вас даже они боятся. Давайте сумки донесу.
Он выхватил из на удивление цепких старушечьих пальцев тяжелые пакеты и деланно бодро пошел в сторону лестницы. Тетя Шура жила напротив квартиры Глеба, дверь в дверь. Старушкой она была бойкой и даже порою наглой, могла охаять кого угодно, нисколько не стыдясь ни возраста, ни матерных слов. Несколько раз даже Глеб попадал под прицельный обстрел ее едких замечаний. Местный участковый обходил тетю Шуру стороной: всякий раз она отчитывала его за недобросовестную службу и взятничество. Бывало и такое, что блюститель порядка вылетал из их подъезда, а вслед ему неслась брань тети Шуры и разные тяжелые предметы. Но, не смотря на это, тетю Шуру в доме любили и уважали, наверное, от того, что побаивались.
- Вот мы и пришли,- Глеб встал рядом с дверью в квартиру старушки.
- Ой, спасибо милый,- прокряхтела та, взбираясь на площадку. Звякнули ключи, и тетя Шура открыла дверь.- Проходи, гостем будешь.
Мужчина внес внутрь сумки.
- Милый, а что это давеча к тебе за цаца приходила? Вся такая из себя, на драной козе не подъедешь.
- Это Алиса,- прежде чем подумать, ляпнул Глеб.
- Да ты что? Это та самая, которая в соседнем подъезде жила?- Тетя Шура подталкивала Глеба на кухню, за стол.- И что этой мымре здесь нужно было? Она же укатила давным-давно!
- Так, в гости заходила,- пожал плечами Глеб. Перед ним появилась чашка чая и бутерброды – тетя Шура всегда была хлебосольной.- Поздороваться.
- А я уж думала, что за красота к тебе пришла, обрадовалась, что ты за ум взялся, девочку себе нашел. Тьфу ты!- качала головой бабушка.
Глею усмехнулся.
- Да нет, теть Шур, не нашел еще.
Старушка кинула на него хитрый взгляд, прищурив левый глаз, и ближе пододвинула бутерброды.
***
Глеб ворочался с боку на бок. Покоя не давал сегодняшний разговор с Максом. В голове гремело: «…к завтрашнему вечеру…деньги…». Глеб обзвонил знакомых, друзей юности, одноклассников, словом всех, кого когда-то знал и знает. Деньги так и не нашлись. Неужели он настолько заигрался, что не заметил, как опустился в глазах всех знавших его людей? Видимо, так оно и есть.

Сон никак не шел. В окне висела полная луна, смахивающая на головку сыра. Желудок сжался и заурчал. Кому что, а ему было не до метаний хозяина.  Босыми ногами по прохладному линолеуму Глеб прошел на кухню. Выключатель щелкнул, выбросил голубоватую вспышку, и в помещении зажегся свет. В холодильнике уже давным-давно повесилась мышь. Глеб пошарил по пустым полкам, но нашел лишь заплесневелую баночку с паштетом, недоеденные шпроты и соленый огурец. Не густо. Паштет тут же полетел в мусорку, и Глеб обратил свое внимание на шпроты.
- Ну, вроде ничего,- сделал он заключение после внимательного осмотра продукта.
Поздний ужин дополнил кусочек черного хлеба и стакан чаю. Глеб неторопливо жевал, глядя в распахнутое окно. В кустах звенели неутомимые цикады, по небу в рассыпную мигали звезды, среди которых по дуге прыгал спутник.

В голове метались бесконечные мысли, одна хуже другой. Глеб уже догадался, что его воспаленное воображение не даст ему сегодня уснуть, поэтому, когда чай закончился, а банка опустела, он просто остался сидеть за столом, глядя в темноту.

Где-то в тишине квартиры тиканьем часов в пустоту скатывались секунды. Звенящее одиночество легло на широкие мужские плечи тонкой корочкой изморози. Вот он, его предел – посреди ночи считать секунды до момента своей смерти. Длинные пальцы в тысячный раз запутались в медовых петлях волос. О чем в такие секунды думает человек? Когда жизнь утекает сквозь пальцы мерными вздохами и ударами собственного сердца. Как ни странно, в эту секунду Глеб перестал думать хоть о чем-то. Таких ночей в его последней пятилетке было сотни. Будь то зима или весна, лето, осень, да без разницы, время от времени бессонница стучалась в двери его спальни, срывала с кровати одеяло и заставляла его коротать ночные часы здесь, на кухне, в компании гудящего холодильника и тиканья часов. В такие моменты он чувствовал, как воспоминания скребутся о стенки черепа, просясь на волю. Иногда, чтобы сделать такие ночи ярче, он курил косяк или закидывался. Тогда, в одурманенный мозг просачивались самые гнусные, самые болезненные воспоминания о моментах его более светлого прошлого. О моментах, когда его будущее представлялось ему иным.

Причинять себе боль – это свойство, заложенного в каждом из нас природой. Нам нравится страдать. Страдание – это та недостающая часть, тот пазл, без которого картинка жизни не будет целостной. Когда внутри ничего не ноет, не сжимается и не болит, человек не может чувствовать себя живым. Иной раз моральную боль мы трансформируем в физическую, или наоборот. Боль – это такой же наркотик, как амфетамины или ЛСД, соскочить с этой иглы так же сложно, и даже невозможно, как и с героина. Счастливы те, кто научился заполнять себя чем-то светлым, радостным и таким же всеобъемлющим. Те, кто научился заменять потребность быть жертвой чем-то иным. Такие люди встречаются редко, но они есть. Их можно до бесконечности клеймить блаженными или идиотами, но они делают этот мир чуточку светлее, чем он есть. Они похожи на маленьких детей, в сердце которых только радость без нужды самобичевания, их еженощно не терзают демоны стыда, совести или зависти, злобы.

Сколько демонов терзало душу Глеба, было не счесть. Он не мог назвать себя удачливым человеком, счастливым и респектабельным. В его кармане кроме семечек и хлебных крошек, обычно ничего не бывало, и единственные, кому он мог помочь, были воробьи. Иногда только, когда лишняя копейка все же посещала его, он высылал все сестре и матери.

Нютка. Анечка. Аня. Они были так не похожи и похожи одновременно. Глеб гордился сестрой. Хваткая и бойкая, она стойко выносила истерики матери после смерти отца, и без малейших колебаний осталась в захудалой деревушке вместе с родительницей, которая ни в какую не хотела покидать дом мужа. Тогда Аньке было всего десять, но тот стержень, который увидел в ней Глеб, заставил его     по- новому посмотреть на свою на глазах повзрослевшую сестру. В тот день Аня чем-то напомнила ему Алиску, его тогда еще любимую милую девочку, которую он потерял ровно через сутки. Потерял и покатился вниз.

Глеб никогда не отличался мягкостью характера или легкостью нрава. По крайней мере, ему так всегда казалось. Единственным человеком, которому удавалось подчиниться его, всегда была Алиса. Она вертела им с тех пор, как однажды он по просьбе ее родителей забрал девчушку из детского сада. Все умилялись чуткой братской заботе Глеба в отношении пухленькой девочки, больше походившей на ангела. Когда, спустя годы, забота перерастала в дружбу, дружба в привязанность, а за ней пришла и любовь, Глеб завидовал сам себе, даже не подозревая, как боль, которую оставит за собой Алиска, раздавит его, сломает, как сухой камыш, с легкостью щелчка пальцев.

«Я не жалею, что ушла. Я этому рада». Ее недавно сказанные слова сами собой всплыли в голове. Пальцы сжались в кулаки. Даже время не способно было стереть воспоминания о ней, вымыть из души все, что там было. Ее имя клеймом горело где-то в сознании Глеба, напоминая, кому он принадлежит и будет принадлежать всегда, словно какой-то пес.

Воспаленный взгляд блуждал по кухне, факелом горящей от восходящего солнца. На холодильнике скромно ютился клочок бумажки, придавленный карандашом. Несколько цифр. Всего несколько цифр отделяло его от унизительной участи и грызущей душу безысходности. Может быть, в рабстве у Алисы будет лучше и легче, чем в молчаливой пустоте собственно квартиры? Хотя бы на время он вернет себе себя самого. Хотя бы на время…
***

Алису разбудил телефонный звонок. Телефон трезвонил и трезвонил где-то на просторах журнального столика, и от его писков не спасала даже подушка. Наконец, когда эти звуки уже казались непереносимыми, Алиса вскочила с кровати и, нечленораздельно мыча, поплелась к телефону.
- Алло,- голос прозвучал обрывисто и грубо.
- Алиса?- неуверенно уточнил мужской голос.- Это Глеб.