Яблоко жизни

примеривать к себе!

Она вышла на тихую улочку, на трамвайную остановку. Села в быстро подошедший трамвай. Пока ехала, думала, думала, думала…

Дома спросили, как Анатолий. Она рассказала почти все, только о картинах не упомянула, чтобы не было лишних расспросов. Валера смотрел на нее с подозрением: видно, есть что утаивать!

Позвонила Анатолию с работы через неделю, спросила о делах.

– Ну-у-у, ничего пока. Хорошими новостями не балуют… Но держусь, держусь…

– А с картинами как? – поинтересовалась она, помешкав.

– Да вот, под шкафом лежат.

– Значит, сумели перевезти? – обрадовалась Мария.

– Да, удалось провернуть… Иванушка уехал на месяц, повез жену подлечить, а заодно... что-то еще, не помню; ну, дела семейные у него не клеятся…  Картинки-то пусть полежат: ничего, дело терпит…

– Скажи, а на первый этаж, в самом деле, можно поменяться? – Мария вспомнила о планах Ивана.

– Да-а-а все можно, если подтолкнуть. Ребята помогут. Завтра Федя придет, посудачим… на досуге.

– Ну, держись крепче!

– Ста-а-а-раюсь, сестричка…

Мария положила трубку, долго не могла отделаться от мысли, что Анатолию очень тоскливо и одиноко несмотря на то, что верные друзья у него есть. Но... Жизнь покатилась дальше, собственные дела и заботы поглощали целиком. На работе – куча дел, нововведений. Завод преобразовывали в комбинат, отдел кадров бурлил, как Ниагара. Закрывая глаза перед сном, Мария видела плывущие и извивающиеся, как телеграфные ленточки, разграфленные документы, формуляры отчетности, ведомости. Домом заниматься не хватало сил, и, если бы не мама, дети оказались бы попросту заброшенными… Кирюше-то было на руку, что его меньше контролируют, а Олечка с Анастасией Григорьевной жили дружно – это радовало Марию. У Валерия Игнатьевича на работе было чуть потише, но его начальство обещало, что спокойствие – ненадолго.

Анатолия Скуратова Мария все-таки имела в виду, изредка позванивала, чаще всего получая в ответ короткие гудки – занято – или длинные гудки – некому взять трубку. Удивлялась, а причины не знала. Догадывалась о плохом – отгоняла эти мысли. Было начало июня, скоро отпуск. Хочется, хочется в отпуск... Может, получится отдохнуть по-человечески, давно никуда не ездили вдвоем с Валерой. И то! Едва наступало лето, он уже знал, чего ждать от Марии, у которой планы проведения отпуска далеко не простирались. И тогда Валерию приходилось прибегать к «парламентским выступлениям» – Мария привыкла к его оборотам речи, порядку слов и очередности доводов:

– Как только подходит весна – все, дальше можно не спрашивать: а что вы собираетесь делать летом? Лето означает: одна дача, только дача, и ничего, кроме дачи – все на ней клином сошлось. Никакого разнообразия действий! Путевки мне взять – раз плюнуть, вся страна – как на ладони. А ты у меня, моя дорогая, совершенно разучилась отдыхать! Ребята, допустим, в лагерь ездят, а мы с тобой… – тут Валера предложил нечто новенькое: – Все, не возражай: на август заказал две путевки в санаторий, в Ессентуки. Мне рекомендовано, а тебе – не вредно. Анастасия Григорьевна – не против. Кирюшку и Олечку возьмем с собой в другой раз. Задача решена, возражения не принимаются.

– Валера, ты просто молодец, – расчувствовалась Мария, приготовившаяся поначалу пылко протестовать, да вовремя одумалась. – Знала я, за кого замуж выходить! Вспомни, как сначала сомневалась...

– Чего вспомнила, голубушка… – улыбнулся Валера и тут же загордился: – Но ведь знал и я, как жену выбирать!

На другой день Мария Афанасьевна написала заявление на отпуск. Начальник завизировал сразу же, а Генеральный оставил «на усмотрение». Это он – так, для порядка: отпустит, никуда не денется. Девчонки видели, как он положил бумагу в синюю папку, то есть решит положительно. Уже к концу рабочего дня, когда Мария собралась уходить, ее подозвали к городскому телефону.

– Мария, не удивляйтесь и вспомните меня. Это – Иван Рябичев, Толин приятель. Вы можете сейчас поговорить со мной – никому не помешаю?

– А, здравствуйте, Иван! Давайте, поговорим, не волнуйтесь, время есть, – обрадовалась Мария, но сердце подсказало: зря радуешься, что-то там случилось!

– Меня долго не было; я недавно приехал, раскидал некоторые дела, только не все. Скоро уезжаю опять: так надо. Вы же помните, как я хотел для Толика кое-что протолкнуть, да не выходит пока… – Иван замялся. – Обменять комнату – быстро не выйдет; Федор так и предупреждал – он и сам пробовал, но неудачно.... А соседи Толика съехали, теперь там поселился мерзкий тип, пропойца и… тунеядец. Мария, вы меня слышите? – Иван замолчал – видимо, передал самое главное. – Как самочувствие?

– Слышу… Самочувствие – спасибо, нормально, – автоматически произнесла она, задумавшись над тем, что сообщил Иван.

– Тогда… Не хочу нудить долго, но если можете, поищите вот что. Узнайте, пожалуйста, для Анатолия: существует ли такая услуга, когда приносят горячие обеды на дом? Именно в Толином районе? Телефоны я все раздобыл, да заниматься этим времени нет. Федя тоже постарается, но и вы… Если бы вам это удалось!

– Хорошо. Буду дозваниваться, – сказала Мария. – Диктуйте, куда звонить. – Записав подробно, спросила: – А что с картинами?

– Ой, все там же, – отвечал Иван с печалью в голосе. –  Мне какая-то черная кошка дорогу перебежала, других объяснений не нахожу. Как нарочно, мы не можем договориться с новыми арендаторами, управы на них нет: требуют непомерную мзду! Картинки мои Толику, кажется, не мешают, к тому же и пристроить их сейчас некуда. Работать над ними не могу, уезжаю не в творческую командировку, как хотелось бы, а... совершенно по другим делам. Собирался-то я... Досадно: все могло сложиться совершенно иначе!

– Иначе? Вообще или только теперь? – спросила Мария, не подозревая, насколько она задела Ивана за больное место.

– Вы… Вы просто так спрашиваете? – Иван осекся, и Мария вдруг почувствовала, что он принял ее слова чересчур серьезно – но почему?

– Извините, если не то сказала, я ведь не знаю вас… – произнесла она и уже начала раскаиваться, что задала ненужный вопрос.

Иван, у которого на душе и в самом деле «кошки скребли», не знал, стоит ли говорить о себе откровенно, но все-таки начал:

– Понимаете, Мария, раз на то пошло… – он помолчал, и Мария стала напряженно ждать, что он скажет дальше. – Понимаете… Вы – такой человек, что не побьете меня за откровенность! …Вот Толик – он женился по любви, и первое время был счастлив – я точно знаю, хотя тогда мы с ним… не особенно часто встречались, даже наоборот. А я… Дурацкая моя натура! Очень, очень любил одну девушку, понимаете? Так любил, что близко к ней подойти стеснялся, а прикоснуться или пальцем тронуть – и мечтать боялся. В то время я только начинал учиться живописи, брал уроки у одного художника, и что? Все его уроки забросил, а рисовал только ее! Сотни листов бумаги перевел – рвал и выбрасывал, бездарь несчастная... Поворот головы, взгляд, выражение глаз... Она, только она!!! Да и позже…

– Значит, на картине, на вашей любимой картине с яблоком – она?

– Вот как вы догадались…  – Иван замедлил свою речь, вздохнул судорожно. – Да, это – она. И до сих пор для меня… никого не существует, кроме нее. Женился на другой, конечно…

– Почему же так? – удивилась Мария. – Она вам отказала, наверное?

– Да я и предложения не делал – чувствовал, что недостоин, не потяну… Не посмел! Представляете: она бы мне стирала, гладила, суп варила, детей рожала, а я… У меня творчество – закон для всего остального, и предложить любимой женщине второстепенную роль – слишком жестоко и… нечестно. Понимаете?

– Нет, не понимаю, – отвечала Мария, забывшая о своих делах и взволнованная судьбой Ивана. – Каждый живой человек стремится к счастью, к счастливой любви, к пониманию близкими людьми. Разве творчество, как вы сказали, может заменить все это? И может ли творчество быть выше любви? Наверное, я плохо разбираюсь в искусстве, но чтобы любовь оказалась во вторую очередь – разве так – честно?

– Не думал, что мы будем толковать об этом, да еще по служебному телефону, – отвечал Иван с расстановкой, – но раз так… Моя жена – обычная, каких много, ни на какие идеалы не претендует. Ну, год за годом – и все ничего; семья, дети... Потом то одно, то другое… Неохота рассказывать, сколько у меня скопилось семейных проблем – как говорят, врагу не пожелаешь! Единственное, что осталось светлым, это моя мечта; она – далеко-далеко за горизонтом, только где – не знаю… Пусть так и будет. Вот так – честно.

– Понимаю, вы все заранее рассчитали: перекладывая на «обычную» женщину свои бытовые проблемы, надеялись, так будет легче жить, не тратить силы и внимание на то, что можно удерживать «за горизонтом», лишь мысленно обращаться к мечте. Так легче творить «бессмертные полотна», свободнее выражать себя в искусстве! – высказалась Мария.

–  Ого, как вы меня разоблачили! Да, наверное, так оно и есть – отчасти… Вот и расплачиваюсь теперь – за все, вы правы... – Ивану стало очень грустно. – А что, Толик обо мне не рассказывал?

– Нет, да я и не расспрашивала… – Марии и в голову не приходило интересоваться у Толика делами и «секретами» его друзей. – И вас вызвала на откровения нечаянно; простите, если обидела чем-то.

– Это вы меня простите и забудьте, что сказал. Честно, нечестно – каждый для себя определяет сам… Простите за несдержанность. – Ивану было неловко, но остановиться не мог. – Ведь почему вам звоню: увидел, что вы – чистая и искренняя, добрая, и еще… С вами не страшно быть откровенным, да не все стоит долгого рассуждения. А сколько постыдных поступков было – вспоминать страшно! Небось, так и в жизни каждого, тем более – в моей-то жизни…

– Да и в моей – тоже, –  отозвалась Мария, вспоминая, о чем затруднилась бы рассказать малознакомому человеку. – Ну, моя жизнь – не то, что ваша… А как у вас остальные дела?

– Остальные? И остальные – не лучшим образом… Столько возможностей уже упустил – не передать. Вот и теперь – упускаю точно. Обидно, приглашают в Чехию на реставрационные работы в галерею одного старинного замка в Татрах – не могу поехать, а там заработки хорошие. И замок роскошный! Поработать бы полгода – на все творческие планы хватило бы, и житейские проблемы решил бы. Но не складывается... Контракт с чехами нужно подписывать срочно, через неделю уже поздно будет, найдутся другие люди – да уже, видно, и нашлись!

Мария подумала, что Ивану принципиально не везет. Вспомнила, о чем думала с начала их разговора:

– А все-таки, как же… та картина? Что с ней будет? То яблоко, яблоко, которое – символ жизни, та женщина, которая – символ любви или мечты, тот мужчина, который принимает – или не принимает – этот дар? Ведь это очень важно для вас! Я правильно понимаю?

– Картина! Вы помните о картине! Мария, все это… Важно, настолько важно, что... Жаль, не могу больше по телефону… – Ей показалось, что Иван вот-вот заплачет от обиды или уже плачет… – Я совершенно выдохся… Не напоминайте, прошу... Главное – не завершил, вот что… Ну, не буду… Надеюсь на вас. Приеду – позвоню. Счастливо!

…Все два месяца, что оставались перед отпуском, Мария обзванивала названные Иваном столовые, кафе и