перебранки… Она положила трубку, сжала виски руками, пытаясь унять стук – все, так потише, полегче...
Хорошо, что в комнате никого не было, кроме нее.
Посмотрела на часы: без четверти шесть. Как все это…
Только в шесть часов она оторвалась от стула, едва ощущая себя: надо куда-то двигаться, что-то делать... Подошла к зеркалу.
Что, вот так просто – жить,
смотреть на свое отражение в зеркале жизни
– и однажды не увидеть себя в нем?
Она машинально поправила волосы, сняла с вешалки пальто, оделась, заперла за собою дверь, пересекла территорию завода, миновала проходную и медленно поплелась по знакомой улице, совершенно не соображая, что из продуктов собиралась купить по дороге домой…
***
Мария пришла домой, насилу разделась и тут же легла, отговорившись головной болью: переваривала горькие известия молча, однако так до конца и не поверила. Тоска душила. Утешала себя: ведь это – совсем чужой человек… Вспоминала, как отец, Афанасий Леонидович, говорил ей, когда она была еще маленькой девочкой, что у человека очень большая нагрузка – по жизни и в то же время – короткий жизненный цикл. Можно и не успеть…
Как же не вяжется одно с другим – но так устроен мир!
Сам Афанасий Леонидович умер так рано, так неожиданно, что родные долго не верили в это: был человек – и уже нет…
«Толочь» все внутри себя было невыносимо, и поздно вечером Мария наконец разрыдалась у Валерика на плече, не смогла не рассказать о картинах, об Иване, о Валентине. Рассказывала долго… Валера дал ей выговориться, а потом успокаивал, говорил, что этого и следовало ждать. Жалко бедного парня, конечно, да что теперь-то?
На другой день, после работы, когда все собрались дома, кроме Кирилла, задержавшегося на вечерней тренировке по теннису, сели ужинать. Поужинали, потом стали пить чай; Валера спросил:
– Машенька, вспомни то яблоко, ну, того художника, Ивана, на «Картине жизни», или как ты ее назвала – какое оно было? Вспомнила?
– Конечно: немного вытянутое, крупное, розово-красное, с вишневым отливом, – ответила Мария. – А что?
– Хочу, чтобы мы помянули Анатолия все вместе.
– А яблоко – при чем?
– Объясню, – сказал он
Валерий позвал за собой Марию, Анастасию Григорьевну и Олечку. В прихожей вынул из кармана куртки что-то завернутое в хрустящую фольгу. Развернул. Яблоко! Большое, очень красивое, ярко-вишневое яблоко: его скорее можно принять за муляж, чем посчитать настоящим.
– Неужели настоящее? – ахнула Олечка. – И где ж такое выросло? Я и похожих раньше никогда не видела. Папа, откуда?
– Не имеет значения, где взял, там уже нет, – ответил Валерий. – Маша, ну, как – похоже на ТО яблоко?
– Очень, очень… – согласилась Мария. – Удивительно! Как ты угадал? И… что дальше?
Валерий пошел на кухню, вымыл яблоко, вытер досуха полотенцем. Положил яблоко на тарелку, взял нож и разрезал его на шесть частей, аккуратно вынул сердцевину.
– Вот, девочки, берите – так и помянем Анатолия. Водочку пить не будем, не та у нас компания, а яблоко скушаем. Кирюшка свою долю потом съест. Ну, что же, Анатолий… Пусть земля ему будет пухом…
– Пап, тут одна долька лишняя – эта кому? – удивилась Оля.
– Ну, хоть тебе, – улыбнулся Валерий. – На пять частей резать несподручно. Поняла?
– Значит, папочка, резал ты без особого смысла?
– Резал – да, а вот в самом яблоке – смысл есть. Да в него и без меня уже столько всего вложили! – Валера видел, как Мария сдерживает слезы. – Просто я его искал, а тут оно и само попалось мне на глаза. Ясно?
…Яблоко оказалось очень вкусным, сочным, чуть-чуть терпким.
– Почти как сортовая антоновка, если хорошо дойдет, – сказала Анастасия Григорьевна и вздохнула сдержанно, вспомнив что-то. – Погодите-ка немного, я сейчас… – Помешкав, принесла из своей комнаты толстую тетрадь. – Раз такой случай, то вот… посмотрите. Посмотри, Машенька, что привезли из последней Тянь-Шаньской экспедиции сотрудники твоего отца. Валера, взгляните и вы с Олечкой. Это дневник, который Афанасий всегда возил с собой, неугомонный он был… Исследователь жизни! Все описывал, анализировал… Вот, видите, последняя запись, 12 марта 1976 года, сделана за неделю до смерти.
Мария стала читать вслух, легко разбирая почерк отца...
«Перед нами неожиданно выросла высокая и плоская каменная скала; на ней высечены какие-то знаки и фигуры – в строгом порядке, столбиками. Это – не иероглифы, такого письма я еще не встречал.
– Что это такое? – удивился я.
Наш бессменный и услужливый проводник Ун Чен расплылся в улыбке, закивал головой:
– Знаю, знаю; кого сюда ни приводил, все удивляются. Вернемся, покажу, как я перевел эти древние стихи на китайский, на русский не пробовал.
В отряде Ун Чен показал мне свои стихотворные переводы пятилетней давности: очень интересно! Я ночь не спал, сделал несколько вариантов перевода на русский и латынь. С латинским еще буду разбираться, да и с русским – тоже…
ВИДИШЬ, ЯБЛОКО ЖИЗНИ…
Видишь: яблоко жизни, яблоко жизни,
Яблоко жизни
досталось тебе,
досталось тебе.
Яблоко ешь, не спеша, съешь до конца,
Зернышки в горсть собери,
в землю – верни.
Свежей водой поливай,
ветру сломать не давай,
Дерево жизни расти,
дерево жизни взрасти.
Может, дождешься цветов,
нежных цветов,
Может, дождешься плодов,
спелых плодов.
Не прикасайся к плодам,
сочным плодам.
Пусть их другие вкусят,
молодые вкусят.
***
Видишь: яблоко жизни,
яблоко жизни,
Яблоко жизни
досталось другим,
осталось другим…»
2004 год
