УЙДЯ ИЗ ОЧЕРЕДИ

консервные банки с рвано вскрытыми крышками, кружки колбасы, нарезанные на бумаге, лежащие на полировке корочки хлеба, пустые стаканы, опорожненные пивные и винные бутылки.
      Разливая по новой, обойдя меня, мужики ответят, мол, ему нельзя... Кто-то из девушек обязательно начнет допрос с пристрастием: — почему? Ну, что я ей отвечу?.. По обыкновению прикинусь этаким циничным малым, якобы нахожусь в завязке, хотя выпить и не прочь, но не положено и в том же роде.... Случается, иная девица находит мой ответ не убедительным, просит клюкнуть с ней хотя бы чуточку. Я отвожу ее липкие пальцы, выбираюсь из-за стола и сматываю удочки. Мне всегда стыдно этого бегства. Спускаюсь поужинать в бар, хотя есть мне совсем не хочется, но необходимо убить время, случается мои ребята засиживаются допоздна.
      В баре меня давно признали — тот, кто никогда не заказывает выпивки. Беру что-нибудь легкое и кофе, присаживаюсь в уголке, как правило, он всегда не занят. Лениво ем, смакую крепкий кофе, иногда перелистываю попавшие под руку газеты или журналы. Ловлю более интуитивно недоуменные взгляды официанток: порой презрительные, порой сочувственные, порой подозрительные. Усмехаюсь внутренне — за кого они меня принимают? Молодой, одинокий, элегантный мужчина и — ни капли спиртного. Скорее всего, мент или комитетчик?.. Я и не собираюсь их разуверять, да так и проще, не пристают и не гонят. Вот и веду себя подобающим образом, листаю прессу да потягиваю кофеек. Ничего не поделать... Приходится играть роль уравновешенного, знающего себе цену работника органов. Бывает, под настроение намеренно подыгрываю дурындам, делаю каменное лицо и одним взглядом, деловито, окидываю панораму бара. Филер, да и только... Так я высиживаю не более часа, в конце концов нервы не выдерживают, расплачиваюсь и ухожу.
      Возвращаюсь в номер, благо он из двух комнат: гостиной и спальни. Включаю торшер, ложусь, не раздеваясь на тахту и опять что-нибудь читаю. Из соседней комнаты доносится визг, писк — ребята зажимают девчонок. Уж как так мне удалось себя поставить, не знаю — но никто не посягает на спальную комнату для известного дела.
      Чтобы совсем не осрамить сожителей, замечу, что мы вместе занимаемся на курсах повышения квалификации. Вообще-то это неплохие пацаны, башковитые, острые на язык, иные грамотнее меня. Беда только, малость неуемные (простим им) — девиц водят, устраивают каждый день пьянки. Скорее всего, на их месте я вел себя точно также, если не круче. Слава Богу, ребята вошли в мое положение и не доматываются. Даже с похмелья завидуют мне, просят денег взаймы — даю, как не дать. Да черт с ними, с деньгами, участвуй я в гульбе — ушло бы в сто крат больше. Я им не дядька, не мне их воспитывать, да это и бесполезно. Как говорится, пока не клюнул жареный петух...
      Подходит время, и человек крепко задумывается...
      Пожалуй, над тем, чтобы вовсе не пить или пить в меру, он размышляет всегда: в часы утреннего похмелья и когда стоит в винной очереди, наблюдая омерзительные опустошенные типы спившихся людей, которых уже не спасти... и в бессонницу. Ему то и дело о том талдычат мать, жена, доброхоты, он читает про то в газетах, смотрит телепередачи «об алкоголиках». Он в той теме постоянно. Даже когда нетрезв, зарекается — все, больше не буду, это последний раз. Даже болтая с собутыльниками, он сетует на мерзость пагубной привычки. Случается, они даже сговариваются бросить пьянство, заключают суровое пари. Но тщетно... И вот, побывав в вытрезвителе, заплатив штраф, человек зарекается — все кончено, начну новую жизнь.
      Хорошо начинать «новую жизнь». Полон энергии, веры в собственные силы. Доволен собой: «Ой, какой я молодец, не пью аж две недели!» Воображаешь, как такое состояние продлится месяц, год, всю жизнь. Начинаешь фиксировать в биографиях знаменитостей их склонность к зеленому змею... а я, мол, не таков. Отстраненно взираешь на бывших собутыльников — рубль да двадцать копеек, сколько еще не хватает?.. Красота, да и только! Идешь по городу с высоко поднято головой, — ой, как хорошо! Довольны близкие, довольно начальство, лишь приятели-шаромыги посмеиваются: «Сколько не пьешь? Аж две недели?.. Молоток, молоток!» Они все прошли через подобный искус. Они точно знают — не через недели, так через месяц, другой ты вернешься в их ряды. Опять станешь сдавать в общий котел «обеденный рубль», вновь будешь стрелять «трояки» у доверчивых сотрудниц, сызнова начнется старая музыка...
      Почему? Не хватило силы воли?.. Да вроде можно и удержаться. Да пусто как-то стало на сердце. Ни поговорить по душам, трезвые они всегда себе на уме, не высказать наболевшего, не выразить мятежный дух. Да и червь проклятый гложет: «Все пьют, ни есть, ни пить — зачем тогда жить?» Да, конечно, существует семья, работа, книги — много чего в жизни хорошего, одного нет — чувства единения с другим человеком, чувства общности и закадычности. Это когда тебя понимают... Чистую правду сказал паренек в фильме «Доживем до понедельника». И завязывается по новому кругу...
      Оправдание — все пьют... Люди употребляют спиртное по-разному: одни каждый день понемногу, вторые ежедневно — помногу, иные запоями, другие с получки и по большим праздникам. Но никто не гарантирован однажды проснуться в кутузке отрезвиловки. Есть такие, что страдают от своего алкоголизма, несут свои горести на общее обозрение, каются публично. Есть и такие, что пьют и посмеиваются над общественным мнением, им все до фенечки. Впрочем, не будем составлять классификацию выпивох, зададимся одним лишь вопросом: «Виновен ли человек в своем пьянстве?»
      Да, виновен! — другого ответа нечего ждать.
      Но в тоже время — алкоголизм болезнь. Рад бы не пить, да подохнешь с похмелья или чего лучше — вольтанешься. Как правило, алкогольный психоз случается, когда выпивоха резко завязывает. Пил неделю, потом взыграло самолюбие. Решил пересилить себя: прошибает холодный пот, деревенеют руки, сердце работает с перебоями — самое время пропустить сто грамм, но нет, как можно. Непередаваемые мучения, но наш человек вынослив, ему все по плечу. В обед съел ложку супа — чуть не вырвало, пьет одну воду, жидкости много, да не та. К вечеру вроде бы полегчало, только сильно болит голова, да чуток покалывает сердце. Ночью наш герой полез на стену — рвать розы с ковра или под кровать — искать тапочки, которых там нет, и увидел чертей. Как говорится, приплыли... — белая горячка. Теперь точно надо в психушку. А чтобы не стать ****утым — нужно лечиться заранее, только мало кто это понимает.
      Как мне казалось, единственным человеком, искренне желающим освободиться от недуга пьянства — был один я. Остальные оказались в лечебнице в силу различных, порой абсурдных причин, но только не по собственной воле. Были экземпляры, что лежали по третьему, по четвертому разу — аборигены здешних мест прошли огни и воды. Они пользовались среди «пациентов» самым большим авторитетом. Как-то не с руки называть лечившихся от водки — больными. Здешний контингент исцеления вовсе не жаждал. Во всяком случае, в планах по выписке из больницы добровольно порывать с выпивкой никто не собирался. Наоборот, с замирание сердца внимали разговорам — каким образом можно «быстрее восстановиться от лекарств без ущерба для здоровья». Нужно было нейтрализовать накопленный в организме «тетурам», универсальным средством считался обычный лимон. Ешь лимон, и сила проклятого тетурама будет сведена на нет, можешь пить спокойно, не опасаясь за последствия.
      Следует оговориться, «пациенты» не считали себя алкоголиками, а уж тем паче пропащими людьми. Находились хитрецы, что специально ложились в лечебницу, чтобы смягчить грядущее наказание — косили от увольнения по тридцать третьей, а то и от тюрьмы. Большинство обвиняло в своих злоключениях кого угодно, но не себя — жену, начальство, участкового, ЖЭК.
      Разумеется, не все были отпетые пропойцы, попадались люди думающие, осознающие свое шаткое положение в обществе, обеспокоенные судьбой. Но перед массовой бравадой, пред всеобщим игнорированием трезвости — им ничего не оставалось, как прикидываться злостными выпивохами, подобно держащим масть алкашам.
      Так и я вел себя. Глупо быть белой вороной в среде отъявленных алкоголиков. Понять меня никто бы не понял, да и не захотели бы — зачем? И я кривил душой, выдумал легенду своего попадания в лечебницу, аналогичную прочим судьбам. Если бы я признался, что пришел сюда по доброй воле и убеждению, то меня наверняка сочли бы подлецом. Вот так инкогнито и прожил я два месяца. Возможно, моя мимикрия продиктована слабостью, трусостью, но иначе поступить было глупо. Мое честное признание было бы расценено здешним людом как вызов, протест против их образа жизни, а люди тут лежали всякие, что спросишь с психов.
      Я все же сдружился с немолодым (около пятидесяти) инженером. Среди остальных «невольников» он выделялся интеллигентным обликом, чистотой, маломатерностью речи, да и вообще — культурой поведения. Но не стоило большого труда понять, что знакомый — горький пьяница. Я могу быть полностью искренним только с собой, но мы говорили (и довольно серьезно) о напасти алкоголя, осуждали пристрастие к зеленому змию.
      Инженер понимал — алкоголизм болезнь, но у него выработалась особая философия, извиняющая личное бездействие и лень. Он уверял, что процесс винопития вполне регулируем, важно знать, когда можно пить, когда нельзя, когда опять можно. Он разглагольствовал, но я видел, что надуманная им система никуда не годится и только еще больше затянет в омут пьянства.
      На наших глазах происходили воистину апокалипсические картины. Мы наблюдали глубину падения людей. Весь тот бред и невыносимые судороги привезенных в белой горячке. Дурь купированного таблетками мозга. Страх перед новыми галлюцинациями. Безразличие ко всему, в том числе и к собственной жизни. Моего нового приятеля самого недавно вывели из алкогольного психоза, но он не воспринимал трагично сей факт. Во всяком случае, как и у других, в его жизни прочно застолбилось место водке. Он рассуждал приблизительно так: «По выписке месяца полтора выпивать не буду; затем потихоньку стану осваиваться, пробавляться пивком, сухим вином... Но никогда уже не дойду до критического состояния...» Как мне кажется — он не верил самому себе...
      И еще про философию нового знакомца. Все его жизненные проблемы и неудачи работали на аргументацию в спорах. Вот образчик:
      — Непьющему в жизни трудно. Даже сойтись с женщиной невозможно (конечно, коли раньше сходился лишь в подпитии). — И он рассказал одну историю.
      Как-то, находясь в серьезной завязке, познакомился он с интересной бабенкой. Навязчиво стояла задача дальнейшего сближения. По пьяной лавочке сойтись всегда легче: и сам раскован, и женщины определенного сорта податливей на ухаживания пьяных. А вот как «подъехать к ней» трезвому, с какой стороны?
      Думал он, гадал и пригласил пассию в ресторан. А будучи человеком непьющим, решил сыграть привычную роль, притвориться малость под шафе... В подпитии все дозволено. Ну так вот... Заказал фруктов всяких, конфет —