УЙДЯ ИЗ ОЧЕРЕДИ

терминов — в общем, незаурядный был самоучка.
      Так и жил старик... Изредка по случаю выпивал, топил печь, читал умные книги, размышлял в меру сил над вопросами бытия. В общем, жил, как живут миллионы других неприкаянных стариков.
     
     
      РАССКАЗЧИК — I

     
      Именовать Александра Семеновича стариком, по-моему, несправедливо. Какую смысловую нагрузку несет слово «старик»? Безусловно, я не пытаюсь вторгнуться в круг ваших ассоциаций, вызванных этим названием. Мне же прежде всего видится колючая седая щетина на впалых щеках, щербатый рот с обломками желтых клыков, крайне заношенная одежда, узловатые, словно корневища деревьев, пожелтевшие от никотина кончики пальцев и голос — ржавый, скрипучий. Вы зададите вопрос — в чем лексическая разница слов «старик» и «дед»? В плане возрастных категорий — «дед», бесспорно, старше. Да и в зрительных образах — «дед» несет печать благочиния, некий библейский типаж, ветхозаветный патриарх: коренастый, твердо стоящий на ногах, с бородищей лопатой, обязательно в смазных сапогах или лаптях, с чистыми онучами, таковой глава купеческого или крестьянского клана. «Дедушка» — более благообразный, буколический символ, попросту — чисто вымытый и аккуратно расчесанный старичок. Вообще-то, я так думаю, «дедушка» и «старичок» весьма близкие понятия. Как правило, оба сухонькие, слегка согбенные, только старичок более подвижен, а дедушка — уже не жилец, потому он такой чистенький и прибранный, хоть завтра клади в домовину. Есть еще одно интересное слово— «старче»?.. По правде, оно курьезно смотрится в нашей обиходной речи, на память сразу приходит пушкинское «чего тебе надобно старче...». «Старче» — это нечто замшелое, это когда спадают порты, этакий гриб-сморчок.
      Вообще-то для характеристики стариковских видов в русском языке придуман легион слов: недобрых — старикан, старикашка, хрыч; былинных — старина, старец; множество ласкательных дедушек и дедулек и прочая, прочая... Эти слова как клеймо, они метко выражают суть человека, его масть.
      Александр Семенович не подходит ни под одну из перечисленных градаций. Он не так стар, до дедушки ему еще далековато, наречь его «пожилым мужчиной» — глупо, а «пожилой человек» весьма неопределенное понятие. Скорее всего, отталкиваясь от Булгакова, Александра Семеновича следует величать — «мастер» не в средневековом цеховом смысле, а вообще по иерархии мужских типов. «Мастер» не от корня слова «мастерство», а от понятия «мэтр».
      Александра Семеновича я знаю порядком. За последние пять лет, включая и те, что он на пенсии, он мало изменился. Быть может, чуточку исхудал, профиль стал острее, все та же седая, с просинью, голова...
      Сколько я его знаю, он всегда был седым. Есть седина с проплешинами, есть «седой, как лунь» — волосики тонкие, легкие, будто пушок, есть пегая седина, есть молодецкая проседь. Александр Семенович имел благородную седину. Волосы у него густые, плотные, если бы не их серебряный цвет, выглядел бы он со стороны — лет на сорок пять. Но вообще-то возраст в нем чувствовался, когда мы с ним познакомились, он уже перевалил за шестой десяток. Случалось, будучи с похмелья, небритый — он все же являл собой старика из вышеназванной градации, но это за редким исключением... Сам же себя (основываясь на его шутливых высказываниях) он таковым не считал, да и окружающими он воспринимался вовсе не старым.
      В общении с ним прежде всего бросалась в глаза не разница в возрасте, а разница в мироощущении поколений. Александр Семенович являл собой образчик человека тридцатых-сороковых годов. Его точно пропитал энтузиазм тех лет. Ментальность довоенных кинофильмов сквозила в его манере говорить, убеждать... Даже работал он, как не высокопарно будет сказано, по-ударному, по-стахановски, не в духе выработки лишних процентов к плану, а в смысле «даешь Магнитку, даешь Днепрогэс!».
      Знаменательный факт, его нельзя опустить. Его любимый поэт — Маяковский... Так и хочется перефразировать Владимира Владимировича: «...он себя под Маяковским чистил...». Энергетика Александра Семеновича была в ритме великого пролетарского поэта. Замечу между прочим, над рабочим столом Семеныча висела вырезка из «Огонька» — памятник поэту на Триумфальной площади. Кстати, о прическах! Не знаю, совпадение или как, но и шевелюра у них была схожей — лихой отброс чубатой пряди назад. Еще одна памятная деталь. Я как-то, желая сделать приятное Александру Семеновичу, нарисовал гуашью (с известной фотографии) портрет поэта: демонический взгляд, короткая стрижка «под зека», папироса в углу рта. Получилось похоже, именно таким я видел Маяковского — колючим, как еж, угловатым, как бойцовский кулак. У Александра Семеновича, видимо, сложился другой образ кумира тридцатых, подобие того трибуна с откинутым чубом на памятнике. Семеныч не сразу «узнал» моего Маяковского, правда, потом был очень признателен мне, но скорее из вежливости. Он так и не прочувствовал мою версию, считал аутентичной ту, на журнальной вырезке.
      Александр Семенович — настоящая ходячая энциклопедия по Маяковскому. Порой, захмелев, он читал наизусть большие куски из его поэм, и не только хрестоматийных, но и тех, что сыщешь разве лишь в полном собрании сочинений поэта. Он сетовал на память, раньше помнил почти всего Маяковского, и я верил тому. Семеныч прекрасно знал биографию «Вадим Вадимыча». Я с искренним удовольствием слушал байки о житейских, а зачастую и анекдотических ситуациях из жизни поэта, те легенды и мифы, что окружали великого человека. Не удержусь и расскажу одну историю:
      Выступает Маяковский в Политехническом... Зал беснуется, неиствует от любви к кумиру. Правда, имеются и недовольные новаторским стилем стиха и манерой поэта выступать, в основном это бывшие «корифеи» от литературы. И вот после одной из бурных оваций, когда зал на минутку стих, один из «корифеев» в первом ряду демонстративно встал и во всеуслышание заявил: «Я пошел домой...» — Маяковский тут же громогласно парировал: «Если у вас не все дома — идите!»
      Каково?! Здорово, не правда ли!
      Александр Семенович ни как не мог постичь, почему великий поэт покончил с собой? Разумеется, он знал различные печатные и непечатные версии самоубийства гения, но они не убеждали до конца, не уверяли Александра Семеновича. Он не раз по памяти зачитывал его посмертное «письмо правительству» и скорбел, будто текст послания только вчера опубликовали в газетах, будто и не прошло с тех пор сорока с лишним лет.
      Помнится, как по прочтению «Ни дня без строчки» Юрия Олеши Семеныч был потрясен тем местом, где говорится о тазе, покрытом салфеткой. Под ней лежал МОЗГ Маяковского... Не раз, не два произносил Александр Семенович эту фразу, обрывал ее и печально задумывался... Я молчал тогда.
      Не помню, то ли у Руссо, то ли еще какого великого после смерти осталось лишь одно сердце (тело кремировали), и это величайшая национальная святыня. Для нас, русских, остался МОЗГ Маяковского в книге Юрия Карловича Олеши.
      Стоило мне упомянуть Олешу, как невольно возник образ другого из той славной писательской плеяды — Валентина Катаева. Для меня они родственны душой Александру Семеновичу. Единственное, что человек ни у кого не заимствует, что не передается ему с генами родителей и иными кармическими особенностями, так это его душа.
      Душа и дух — не одно и то же ли это? Дух есть энергетическая сущность. Дух тождественен энергетическому потенциалу человека, не физической, плотской энергетике, а энергии жизни, жизнестойкости. Вот я и говорю, что энергетика Александра Семеновича была в ритме Маяковского. Дух внешне осязаем, его проявления отчетливо видны стороннему наблюдателю (даже не прозорливому). Дух слит с делами человека, он изливается во вне и он изначально запрограммирован... Восприняв полярность и напряженность духовного потенциала человека, мы можем судить о нем: добрый он или злой, надежный или тряпка. Но иногда мы наблюдаем, как, не имея на то вящей причины, человек в своем внезапном поступке отклоняется от навешенного ярлыка, делает нечто такое, что не вяжется с нашем представлением о нем. Он как бы становится иным. То проявилась душа... Душа главная внутренняя сущность человека, именно она и есть его Я. Душа тайна, она не руководит судьбой человека, но она есть его совесть. А совесть присуща даже выродкам, как они не скрывают это. Душа всегда белая, и она всегда болит у каждого по-разному, ибо она у каждого своя и грехи у каждого свои. Мне кажется, говорить о душевном родстве можно, лишь сопоставляя величину той душевной боли. В чем она проявляется, та боль? У настоящего писателя в его книгах, у остальных людей, просто читателей — в слезах по тем книгам.
      Вот он, критерий, подсознательно, интуитивно применяя его, я уверился в родстве душ моего героя и двух совестливых литераторов Катаева и Олеши.
      Читая «Алмазный мой венец» Валентина Катаева, в конце книги, где повествуется о печальных видениях в парке «Монсо», у меня возникла приснопамятная ассоциация, еще раз связавшая Катаева, Олешу и Александра Семеновича родством душ. Вот эти строчки:
      «...На одном из газонов под розовым кустом лежала фигура «ключика». Он был сделан как бы спящим на траве — маленький, с пожатыми ногами юноша, гимназист, — положив руки под голову...»
      Почему Катаев изобразил свою сконцентрированную память об Олеше именно так?
      Я же, прочитав эти строки, умилился им и увидел Александра Семеновича. И я понял — такая эпитафия была бы правильной и по Александру Семеновичу...
      Как-то раз, в конце мая, когда уже давно отцвели сады, мы с Александром Семеновичем сговорились подписаться на Гоголя (собрание сочинений в трех томах). Ранним утром (как сейчас помню), воздух отдает морозцем, я подошел к книготоргу. Семеныч уже поджидал меня. Сетуя на длинную очередь, с перекурами... мы простояли больше часу. До открытия магазина было еще далеко. Внезапно в нас что-то надломилось, нам захотелось выпить... Как водится, денег у каждого было в обрез, но Семеныч обнадежил: мол, у него в «книжном» знакомая... Вином тогда торговали с семи утра, выпив за углом, мы вернулись в очередь. Зелье помаленьку делало свое гнусное дело. И, махнув рукой на Гоголя, мы решили гульнуть. Непонятно, с какой стати, Александр Семенович предложил поехать в загородный НИИ, где он когда-то работал, в гости.
      Сочные краски за окном автобуса, веселый хмельной разговор — на душе майская благодать, живи не хочу! На территории института, затарившись спиртным, мы отправились по знакомым Семеныча. Выпив и с одними, и с другими, заняв у какого-то кандидата еще червонец, оказались на каких-то складах... В общем, налакались... Пора ехать домой, голова плывет, автобуса нет, солнце нещадно припекает — пошли посидеть в тенечке...
      Просыпаюсь... Сижу, притулившись к забору. А где же Александр Семенович? Даже екнуло в сердце. Но, слава Богу — вот он. На травке под кустом роскошной сирени лежит Александр Семенович, свернувшись калачиком, руки сложил под щечку — беззащитный во сне, щупленький, в своем стареньком пиджачишке. Я не то чтобы пожалел его, мне было не