Хроника Апокалипсиса 8. 2013-2014. Матери плохо... Я должен победить смерть!

Хроника Апокалипсиса

29.11.2013 — 2.2.2014

Матери плохо... Я должен победить смерть!

Господи! Если можно — спаси её! Спаси мою мать!..

Начал новый текст. Пишу, потому что не могу ничего читать, хотя прочесть ещё нужно было бы очень и очень много...

Мать сегодня утром, когда проснулась после очень долгого сна, была в кошмарном состоянии. Она не могла нормально говорить, не могла выразить свою мысль, лепетала хуже, чем ребёнок, путая все слова и пытаясь придумать какие-то новые. Понять, что она хочет, было почти невозможно. Она хотела пить, но выразить это ясно совершенно не могла. И при этом страшно капризничала...

Ближе к вечеру заходил к ней. Боялся вообще полного ухудшения. Полного. Но физически она ещё как-то держится, почти на прежнем уровне, а выразить мысль опять почти не могла. Кое-как попросила попить. Согласилась принять свои лекарства, а то утром отказывалась. С трудом уложил, сказал, что ещё приду к ней попозже, приготовлю поесть и попить. Страшно не хотела меня отпускать. А выразить это ясно — почти совершенно не могла...

Ситуация критическая. Теперь уже — по-настоящему критическая. Сколько она ещё сможет так протянуть, если не будет улучшения?.. Долго в таком состоянии протянуть невозможно. И то — это будет пыткой. И для неё, и для меня. А и так уже были оба — почти на пределе... А теперь — а теперь это уже похоже на полный предел...

Пыткой... Я, кажется, готов на любую — лишь бы её можно было хоть как-то спасти!.. Господи!..

Господи! Если Вера может сотворить Чудо!.. Как бы я хотел так верить!..

Если хочешь верить — верь. Да?.. Разве то Слово — которое во мне и через меня — оно не верит?.. Не вращает, не вершит, не совершенствует, не совершает и не возвращает всё?.. И не поверяет Правду?..

А врать — значит рвать...

Уже давно надо было писать. Писать то, что я, в конце концов, ДОЛЖЕН написать. А я всё тянул, всё не хватало ещё какой-нибудь сверх-важной информации... И вот, я уже просто не могу ничего больше читать. И ничего больше делать. Финиш. Только и осталось — что писать. Вытаскивая из себя всю эту, уже невыносимую, боль, и веруя, или лишь желая веровать, во всемогущее и всеспасающее — и всевоскрешающее — Слово. Зная, что уже в любой день, и даже в любой час, мать может не выдержать, уже окончательно не выдержать всей этой пытки «жизнью»...

Врача?.. Бессмысленно и бесполезно. Видели мы уже эту нашу медицину. Если только — найти настоящего. Настоящего!.. Я его так и не нашёл: ни для неё, ни для себя, ни для кого... Да особо, собственно, и не надеялся. И врачей, и медицину надо растить и создавать с нуля. Надеялся просто на людей — на НАСТОЯЩИХ людей. Чтобы помогли её хотя бы помыть в ванной...

Вчера я её кое-как обмыл тряпкой — у неё все ноги были в дерьме. Очень хотела помыться в ванной: не соображала уже, в каком состоянии и в какой ситуации находится. Всё надеялась — что как-то сможет дойти. Что абсолютно нереально, уже давно. Даже и с моей помощью, давно... Тут нужен ещё хотя бы один человек... Хотя бы один... Но она иногда — даже на улицу собирается. Собиралась...

Как теперь?.. Знает только Тот, Кто Знает Всё...

Господи, укажи нам Путь Твой!.. Путь Жизни... И открой глаза наши — чтобы его увидеть!..

Пока ещё жива Россия, и жива Земля...

+ + +

Начал писать этот текст с рабочим заголовком: «Матери плохо». Сейчас стал сохранять — и не захотел под этим дурным заглавием. Добавил: «Победить!»... Победить смерть — больше ничего не нужно... Победить этот мир розни и смерти!..

«И сия есть победа, победившая мир, вера наша...»

Сегодня, в какой-то момент, я почувствовал: как я её люблю!..

29.11.13 21:09:04


Сегодня (уже прошедшим днём, точнее) матери не было лучше. Нашёл опрокинутую кружку, рассыпанное повсюду и раскисшее в воде печенье...

Мать говорила немного лучше, но говорила полный бред. Состояние было непрерывно сумеречное и тревожное. Ей казалось, что она где-то не дома. Очень просилась домой. Могла вспомнить номер дома, 52, а название улицы вспомнить и назвать не могла...

Никакие мои убеждения, что мы дома, не помогали. Это продолжалось не один час, пока я её кормил; ела с трудом и с капризами...

Потом я разыграл с ней целый спектакль, как мы с ней возвращаемся домой; и она почти поверила, что мы дома. Бред её перешёл на тему того, что я очень плохо одет, и мне нужен какой-то тёплый свитер. Я с огромным трудом убедил её, что одет хорошо, давал ей в руки потрогать разные свитера...

А потом она перестала меня узнавать, принимала за какого-то другого незнакомого «Володю», рассказывала ему/мне, как я болею, и просила, чтобы он/я заглянул в мою комнату, сплю ли я, и всё ли со мной хорошо... Я несколько раз специально выходил из её комнаты, чтобы разыграть именно СВОЙ приход. Удалось очень не сразу, и далеко не полностью. Два Володи, всё равно, оставались двумя, или почти двумя...

То, что она меня не узнавала, ранило меня больше всего... Хотя моему «двойнику» она говорила обо мне только хорошее, и очень обо мне беспокоилась, просила того «Володю» помочь мне сходить в магазин...

Я всё ждал хоть небольшого просветления в её сознании, ждал, когда она меня признает. Хоть частично. И я сказал ей, что я её очень люблю. Я никогда в жизни ей этого не говорил. Сказал впервые. Она целовала мои руки, но понимала смысл моих слов очень слабо...

Сознание человека транс-локально, как и сама реальность. Невольно думал об этом. Её Точка Сборки сдвинулась, плавает, но не может обрести ни нового места, ни вернуться в точности на старое... Старый мир потерян — а новый не обрести... Как я чувствую то же самое!..

Она страшно боялась всех этих страшных лет её одиночества, в параличе после инсультов, боялась отпускать меня от себя даже ненадолго. Боялась ослепнуть. И ослепла почти полностью. Пока ещё что-то видела — разговаривала, будучи одна, с портретом отца, в морской форме,  на стене напротив... И с какой тоской ожидала моего прихода!..

Когда потом с трудом уложил её спать и уходил, всячески успокаивая, она — о, чудо! — пожелала  мне спокойной ночи!..

+ + +

Добавил к заголовку текста: «Победить смерть!»

Собственно, народ, земляне! Это ведь и есть: Коммунизм и Царство Божие — и наш Общий Рай на Небе и на Земле —  и Абсолютное Счастье — как наша полная победа над рознью и смертью...

Фёдоров, Николай Фёдорович! Великий космист! Помогай, Учитель!..

01.12.13 04:58:12


Матери немного получше. Встретила меня очень хорошо, радостно и нежно в высшей степени, со слезами. Почти всё соображает. Речь почти нормальная, лишь немного запинается и путается. Глюков почти никаких: так, лишь что-то теневое на периферии сознания...

Поела хорошо. Всё меня страшно уговаривала поесть. Лекарства приняла свои спокойно... Уложил отдыхать и ждать меня вечером. Очень тоскует, но уже нет вчерашней страшной и разрушительной патологии, способной убить последнюю надежду. Настрой был почти совсем светлый и добрый; всё повторяла, обнимая меня: «Вовочка, Вовочка! Как хорошо, как хорошо!..»...

Есть, есть надежда, настоящая надежда! Мы выкарабкаемся, непременно!..

+ + +

Слава Тебе, Господи! Матери получше, получше!.. Я ей всё повторял: «Мы с тобой будем здоровенькие, и всё у нас будет хорошо, и будем с тобой жить и радоваться!». Она это всё прекрасно понимает! Спрашивает: «И гулять пойдём?». Говорю: «И гулять потом обязательно пойдём! Будем здоровенькие, и погода будет хорошая, и Солнышко будет, и мы обязательно соберёмся и пойдём с тобой гулять!»...

Но сигнал дан достаточно определённый. Никакого лишнего времени не остаётся. Я должен успеть и смочь сказать своё Слово — своё Красное Слово!..

Сейчас мне надо успеть хоть чуть-чуть передохнуть перед своим мучительным и страшным туалетом... Несчастная аденома — всё перекрывает мне и спереди, и сзади...

Холодновато, однако...

+ + +

1 декабря. Зима! Здравствуй, Зимушка! Здравствуй, Снежок! Помогайте, друзья мои славные! Помогите матери! Да будем мы все живы, здоровы и счастливы! В Родстве и Любви!..

Христос Воскрес!

И мы все вернёмся к Солнцу!..

01.12.13 15:45:04


Вчера вечером, когда я крепко спал, мать упала с постели. Похоже даже, что не упала, как раньше, невольно, а — сама сползла с неё на пол, повинуясь какому-то своему бреду...

Я проснулся около 8 вечера оттого, что услышал, как она зовёт меня. Но звала довольно тихо, и как-то странно, не так, как она кричала обычно раньше в критических ситуациях (критических, чаще всего, для неё чисто психологически; хотя и на полу оказывалась не раз, и стол роняла...). Встал. Захожу к ней — а она лежит (почти спокойно, так) на полу у самой двери. Хорошо, что не задел ей голову дверью. И хорошо, и удивительно, что она была хоть кое-как завёрнута в одеяло (быть может, специально утянула его с собой). И она явно не понимала, в каком положении она находится. Ей казалось, что она на улице у нашего подъезда...

Меня, Слава Богу, узнала. Упрекала, что уже три часа зовёт меня, а я к ней не иду. Похоже, что она действительно ползала по полу между кроватью и дверью не один час. Говорила довольно внятно и понятно — но при этом несла чистый бред. Всё повторяла, мол, давай пойдём к лифту и поднимемся на наш 4-ый этаж, а то тут на скамейках мужик с бабой курилку устроили. Я её пытался расспросить, как она умудрилась упасть; а она что-то пролепетала, что ножка упала, и какая-то девочка её куда-то позвала...

Ножка от нашего еле живого стола действительно упала на пол; и это просто чудо, что мать не опрокинула опять стол, со всеми кружками с чаем, печеньем и всем прочим. Стол удержался на этот раз без опоры на 4-ую точку, потому что я сделал на нём максимально возможный противовес из наших чайных причиндалов на противоположном по диагонали углу от этой нашей отломанной ножки...

Я с трудом, и со всеми возможными предосторожностями, отодвинул от её кровати этот наш абсолютно раздолбанный столик, постелил у кровати одеяла, и стал пытаться, как уже далеко не в первый раз, дотащить мать до кровати... Раньше она соображала, что она на полу, упала, и ей надо как-то суметь, с моей помощью, забраться на постель. Сейчас же она совершенно не отдавала себе в этом отчёта, несла свой бред про лифт, про каких-то девочек, и только мне сопротивлялась и мешала... Было абсолютно ясно, что одному мне не справиться. Пришлось позвать родственников. Она почти никого не узнавала и совершенно не понимала, чего от неё хотят, и что с ней делают. Орала благим матом, что ей больно, и чтобы все от неё отстали и оставили её в покое; сопротивлялась при этом довольно активно и агрессивно... Наконец, удалось уложить её на одеяло и затащить вчетвером на постель. Дальше я уже справлялся сам...

Она ещё очень долго вела себя крайне беспокойно и агрессивно, кричала, ругала, обвиняла меня, говорила, что, как мне не стыдно так над ней издеваться... Села, очень криво, за стол, стала почти надрывно кричать, требовать, что хочет пить... Попила холодного чаю, съела печенинку, больше есть ничего не захотела... Успокоиться не могла очень долго, и очень долго не хотела, чтобы лечь нормально в постель. А я уже был предельно измотан; и оставлять её в таком положении было нельзя... Наконец, удалось её уговорить, легла. Покрыл её двумя одеялами и шубой, как обычно... Про второе одеяло надо оговориться, что это уже лишь одно название, что одеяло; но это особая