опухшим щетинистым лицом. Посетовав на вчерашнюю жадность, покряхтев, собутыльники принялись каждый за свое дело: истопник взялся прочищать топку, возчик, накинув зипун, отправился на конюшню.
Колючий морозный воздух перехватил дыхание. Степан, запахнув полы тулупчика, втянув голову в плечи, поспешил к покосившемуся дощатому сарайчику, сбоку подпертому соломенной скирдой. Невольно его взор выхватил высоко взметнувшееся лаково-черное небо, колко мерцавшие звезды. Луна зашла, и оттого было совсем пусто, смертельный мороз сковал весь мир. Стенюхину некогда размышлять о тонкостях мирозданья, он лишь тупо прикинул: «Ежели все звезды собрать в одну кучу, то, пожалуй, получится горячий диск — поболее солнечного. Отчего же тогда ночью совсем не светло, а ведь звездочки вон какие блестючие?..»
Его насторожила напряженная тишина... Обыкновенно Белка, заслышав шаги хозяина, приветствовала того тонюсеньким ржаньем и настойчивой возней в стойле, сейчас же занесенный снегом сарайчик странно безмолвствовал. Вдруг слух Степана резанул отвратительный скрежет — дверь конюшни медленно отошла от притолоки и задергалась на сквозняке. Внутри у Стенюхина все оборвалось. Он влетел в клетушку — стойло пусто. Надеясь, что Белка как-то ухитрилась затаиться в темных углах, Степан руками обшарил все закутки — тщетно. Мужик выскочил во дворик, исступленно принялся звать: «Белка, Белка!», обежал вокруг хозяйственных построек — лошади не было. В его мозг стала закрадываться страшная догадка. Он поспешил к дверям конюшни — замок с корнем выворочен из косяка. Степан заметался, не зная, что предпринять, вероятно, в тот миг он как-то по-особенному закричал... Из котельной вылез истопник, ошарашено озираясь по сторонам, кособоко засеменил к Степану.
— Степа! Степан, ты это... чего шумишь-то? Чего, говорю, орешь-то как оглашенный? — дернув приятеля за рукав полушубка, сам боязливо отступил.
Ой-ей-ей, пропала моя головушка! — Степан, придя в себя, показал кочегару взломанную дверцу, на одном дыхании, вернее, выдохе вымолвил, — Белку увели! Сволочи поганые! Что теперь делать, ума не приложу? Нешто пойти удавиться?.. — здоровенный мужик совсем раскис.
Плюгавый старичок-истопник, как мог, успокаивал возчика. Якобы ничего, обойдется, найдут, обязательно найдут и лошадь, и ворюг тех проклятых поймают, ты, главное, успокойся. Решили так — старичок позвонит на дом завхозу, который знает, что и как предпринять по части официальной. Возчик же отправится на поиски лошади, благо еще рано и следы не заезжены.
Степан как угорелый, опрометью бросился бежать по снежному насту вдоль четко пропечатанных Белкиных копытец. Рядом еще шли чьи-то следы, впрочем, отпечатков было так много, что мужик попросту не стал брать их в расчет. Вот Белка почему-то долго топталась на одном месте, затем повернула в сторону ворот и понесла, понесла... «Наверное, оседлали, подлецы?..» — мелькнуло в голове возчика. Хотя он никак не мог взять в толк — как можно (да и с какой стати) оседлать ездовую лошадь... Возможно, хотели поскорей улизнуть с места преступления?.. Иного решения Степан не находил. Увязая в сугробах, миновав выезд, выбежал на улицу. Осмотревшись, он метнулся в направлении центра города, но, пробежав метров сто, повернул назад, смекнув, что навряд конокрады сунутся на люди, сбагрить лошадь можно лишь на стороне.
Сердце Степана готово было разорваться. Вконец измотавшись, он остановился и взялся изучать наезженную дорогу, разобрать что-либо, к тому же во тьме, ему не удалось. Возчик пригорюнился. Новая догадка ожгла мозг, ему приходилось слышать, что краденых животин оприходывают на живодерню. Не раздумывая, Степан заспешил на местную бойню.
Минут через двадцать в провонявшей тухлятиной проходной еще не разошедшаяся ночная вахта сочувственно выслушивала сбивчивый рассказ интернатского возчика. Явилось руководство, сменный мастер авторитетно заверил страдальца, что подобный номер на их мясокомбинате не пройдет. Доброхоты сыпали советами... Степан, понурив голову, стойко выслушивал бесполезные наставления.
Тяжко мужику возвращаться обратно. Навстречу ему то и дело попадались старые знакомые, он делился своим горем, попутно выяснял — не видел ли кто его лошадки. Увы, никто не видал.
Завхоз, невысокий крепыш, бывший армейский старшина, уже деловито сновал по хоздвору, ждал вызванную милицию. Стенюхин виновато подошел к начальству, покорно стянул с головы бесформенную ушанку, утупился на кожаные носочки валенок. Молчал, тяжело дыша. Завхоз сразу же начал с «тудыт-растудыт». Возчик безропотно сносил его ругань, да ему и невдомек, что он вовсе не виноват, он же не получает пол-оклада «сторожевых», как электрик Тихоныч и кастелянша Макаровна. Завхоз разошелся не на шутку, прицепился к Степанову пьянству, усмотрев в том главную причину случившейся беды. Степан робко возразил, якобы он и не пил в тот вечер. Завхоз даже задохнулся от злости, прокричал что-то насчет глотки, затыкаемой ему возчиком, что-то насчет пропитой совести... И вдруг, извернувшись угрем, ударил Стенюхина по щеке. Сама по себе оплеуха была не очень больной, шквальные хлопки ветра гораздо хлеще, но Степан почему-то не сдержался и заплакал. Нет, не в голос, просто по заросшим щекам пролегли две мокрые бороздки, тут же подернувшиеся ледяной корочкой.
Степан оттер лицо куцыми пальцами и еще ниже вогнул голову. Завхоз, не глядя на него, по инерции выругавшись, ушел к себе, возможно, звонить по телефону. Униженный возчик, в нерешительности померзнув еще минут десять во дворе, спустился в подвал котельной. Истопник понимающе помалкивал. Степан уселся на топчан, согнулся в три погибели, подперев подбородок кулаком, задумался. Больше всего он боялся, что его заставят выплачивать за лошадь. Где ему взять такую уйму деньжищ?.. Живя одним днем, он ничего не имел за душой, ему нечего было продать, тем более заложить. Домик, в котором они ютились со старушкой матерью, был мал и совсем ветхий, купить его никто не позарится, ну разве под снос — и пойдет отчий кров на дрова... Коли нет денег — заставят работать принудительно. Стенюхин в душе почти смирился с вероятными тяготами, тюрьма так тюрьма, работать можно везде, на этот счет мужик особенно не переживал.
Степана вызвали наверх. Молоденький лейтенантик-участковый производил осмотр места происшествия. Чуть вдалеке зябко поеживались директор и завхоз. Между прочим, директор даже не взглянул на возчика. У того екнуло сердце — видно, на него махнули рукой, как на совсем пропащего. Степан стоял один — изгой, никому не было до него дела. Милиционер несколько раз входил и выходил из конюшни, зачем-то снял мерку с натоптанных в снегу следов, поднял искореженный засов, осмотрел довоенного литья замок.
Наконец он громко спросил: «Где ключ?» Степан живо встрепенулся: «Здеся...» — протянул отполированный временем заковыристый стержень. Участковый стал внимательно изучать хитрую бородку ключа. Возчик стоял рядом, сдерживая дыхание, боясь помешать уполномоченному делать свое дело. Но вот тот поднял глаза на Степана, в них пружинился мальчишеский гонор и не по годам развитое самомнение:
— Так... Степан Стенюхин... рассказывай, как было дело, — достал клеенчатый блокнот и приготовился записывать.
Вконец оробев, Степан принялся косноязычно мямлить: и когда он проснулся, и как выходил во двор, и как обнаружил пропажу лошади. Участковый уточнял странные, на взгляд Степана, подробности, к тому же мужик совсем их не помнил. Вмешался завхоз, якобы желая помочь дознанию, начал задавать конюху наводящие вопросы. Но лейтенант довольно резко оборвал умника: «Здесь спрашиваю только я!» — тот сразу прикусил язык. Стоило милиционеру заикнуться о сторожах, как черед запинаться и чесать затылок настал и для завхоза. Степан ни разу не видел его таким побитым и измельчавшим человечком, трусливо озиравшимся на директора, ища поддержки у того. Директор тоже сразу поник, поблек. Оба они лепетали что-то про дефицит рабочей силы, про объективные трудности с кадрами. Степан не знал ученых слов, которыми пестрила речь начальства, но он понимал, что они выкручиваются и при том безбожно врут.
Когда они выговорились, участковый неторопливо запихнул свой блокнотик в полевую сумку, поправил ее, кашлянул и официальным тоном заключил:
— Вашу лошадь, товарищи, сыщем обязательно. По-моему, это не конокрадство, уж слишком наивно и топорно сделано. Скорее всего, отличились подростки... Вы, наверное, слышали, бывает, угонят лошадь, покатаются, пока не надоест, да и бросят где-нибудь. Так что особенно в голову не берите — отыщется... А уж относительно сторожей, то здесь ваше упущение, товарищ директор. Придется принять меры... Лошадь-то что, а случись пожар ночью или еще какое-нибудь лихо... — у вас же дети, как вы не понимаете. Так нельзя, товарищ директор, нельзя... А ты, как тебя, — Степан, что ли? — повернул голову в сторону Стенюхина, — иди-ка, браток, до низовой рощи, знаешь, там, за оврагом... Посмотри. Кто их, стервецов, знает, может, и бросили там вашу, как ее... Белку, кажется...
Степан с радостью поспешил выполнять приказ милиционера. Удачно подвернувшийся Газик довез мужика до окраинных улочек. Дальше Стенюхин поспешил перебежками. Стало совсем светло. Часа два бродил он по занесенной хрустким снегом березовой рощице. Множество разномастных следов испещрили ее, попадались похожие на волчьи, хотя откуда взяться волкам, то, скорее всего, скакали бездомные псы. На всякий случай Степан отыскал кряжистую дубинку, кстати, опираясь на нее, удобно перескакивал снежные завалы. Промерив березняк вдоль и поперек, так и не обнаружив признака Белки, печальный, воротился он восвояси.
Завхоз ненавистно фыркнул на Степана, но ругаться не стал, только пренебрежительно отмахнулся от заискивающего вопроса: «Как там, нет ли каких вестей?»
Степан в недоуменном одиночестве бесцельно мерз во дворе. Но природа упрямо взяла свое. Он собрался малость закусить и уже занес ногу на порожек кухни. Тут, откуда ни возьмись, вывернулся проклятущий завхоз, сразу же смекнувший, в чем дело:
— Ух ты, образина! Лошадь посеял и как ни в чем не бывало — чешешь пузо набивать... Где же твоя совесть-то, наглец ты этакий? Как же теперь детям-то без свежего хлеба? Да и говядина на исходе... Как теперь прикажешь мясо и молоко доставлять? Захомутать тебя, мордоворота, в сани да и заставить переть их вместо лошади. Иди к кладовщице... как хотите, но чтобы к обеду все продукты завезли. Не то я с тебя, паразита, шкуру спущу!
Стенюхин послушно потопал к леднику, где располагался закуток кладовщицы Анны Семеновны — малорослой вертлявой бабенки, довольно шустрой на поганый язычок. Все по давней привычке звали ее Нюшкой, возраст женщины тому был не помеха, да и отчество нужно было еще заслужить. Своего мужика у нее не было, шептались, что она сожительствует с завхозом, даже делала от него аборты. Впрочем, мало что насочиняют завистливые прачки и технички.
В глубинах сознания Степан поливал начальника непотребными словами, называл самодуром,
