Каково, а? И ведь со многими из этих умозаключений Хайдеггера «креативная философия» не возьмется спорить. Человек, действительно, не сводим к «сущему», поскольку представляет собой скорее «творческий процесс», чем нечто определенное. Впрочем, и все остальное «сущее» находится в процессе восхождения к совершенству и гармонии. Однако почему бы философии не изучать эти процессы, оставаясь наукой. Но оставаясь на позициях науки, философия, по мнению Хайдеггера, уже теряет право уличать нашего чародея в недобросовестности и разоблачать его волшебства. Ведь его представление теперь может выглядеть как творческий поиск, некое искусство под известным девизом: «Я так вижу мир». А кроме того у науки нет никаких гарантий, что она способна своими средствами постичь заявленную глубину художеств автора.
Развязав себе таким образом руки, наш фокусник не стесняется рассуждать о подлинном и неподлинном бытии. Одним из важных индикаторов определения подлинности бытия Хайдеггер считает отношение к смерти. «Человек – это бытие к смерти, — учит Хайдеггер.- Цель жизни человека – это всегда смерть». То есть, «помнить о смерти», по мнению Хайдеггера, свойственно подлинному бытию. Однако подлинное бытие патронируется подлинным Дазайном. И, как мы помним, самый подлинный «Дазайн» присущ «Чистому разуму», разуму без «Дазмана», без выводных знаний, полученных с помощью мышления. Но такой разум, по сведениям самого же Хайдеггера, склонен пребывать в состоянии благостного созерцания волшебств «бытия» и вряд ли способен осознавать свою смертность. Так что, здесь обнаруживается явная неувязочка. Впрочем, наверняка у этого черного ящика Хайдеггеровского «бытия» имеется недоступная нашему философскому взору глубина двойного дна.
Зато дальнейшая демонстрация эффектов бытия у Хайдеггера впечатляет. В частности, он показывает превращение подлинного «бытия» в неподлинное.
Происходит это, конечно, с участием «Дазмана». Того самого, который боится «ничто», а по-нашему разумению, является продуктом «небытия». Подмешивание мышления к творчеству разума обеспечивает трансформацию содержательной речи в бессмысленную болтовню, стремление к новизне превращается в праздное любопытство, а смыслы теряют свои очертания и утрачивают границы с абсурдом. Так личность приобретает признаки «Мана».
11.
Слово «Ман» — очередное изобретение Хайдеггера. Оно обозначает нечто безличное. Человека, обезличенного этим самым «Маном» Маркузе называет «одномерным человеком». Собственно, имеется в виду человек, лишенный индивидуальности. Такой человек живет по стандартам общества, мыслит по средствам определенных алгоритмов, не имеет собственного мнения, пользуясь общепринятым, подчиняется, установленной в обществе иерархии ценностей. Подобное существо выглядит более примитивным, чем первобытный человек, и сравним с машиной. Собственно, он и является производным технократического общества, запрограммированного на потребление. Для человека в состоянии «Мана» природа превращается в набор ресурсов, мертвую материю, а «сущее» вместе с «бытием» низводятся до уровня предмета той или иной стоимости. Так происходит, по выражению Хайдеггера, «забвение бытия» и даже «забвение забвения».
Впрочем, вся эта мрачная картина не такая уж новость для философии. Подобный декаданс изображал, например, Ницше. Напомним, что Хайдеггера увлекала философия Ницше и неудивительно, что он разделял некоторые идеи свое кумира. В частности, в «забвении бытия» человеком Хайдеггер обвиняет гуманизм. По его мнению, именно гуманизм стал прологом антропоцентризма, а тот, в свою очередь, привел к нигилизму и обесцениванию всех ценностей. На этом основании Хайдеггер предрекает крах всей западной цивилизации.
Единственная возможность избежать катастрофы Человечества, по мнению Хайдеггера, лежит на пути отказа от эгоцентризма. Он предлагает объявить ложным утверждение Протагора о том, будто «человек – мера всех вещей». Хайдеггер призывает быть скромнее по отношению к природе. Он учит вслушиваться, всматриваться, внимать окружающему «бытию». Высшей способностью человека Хайдеггер признает способность к созерцанию и эмпатии. Разумеется, для такого духовного возрождения человеку необходимо выйти из «Мана» и укротить Дазман с его болтливостью, любопытством и утерей смыслов. Хайдеггер подталкивает человека обратиться к совести, определяя ее как «зов бытия».
Конечно, такие понятия, как «зов бытия» достаточно художественны, чтобы их оспаривать. Нам как раз это не позволяет наша совесть. Мы ж понимаем, что речь идет о нравственном «законе внутри нас», о котором свидетельствовал Кант. Поэтому мы готовы лишь напомнить, что этот нравственный закон имеет источником Творческую Энергию Вселенной с ее созидательными принципами. Так же у нас нет возражений по поводу описаний Хайдеггером бедственного положения «бытия» и необходимости «вернуть человека в мир и мир в человека». Однако нельзя не обратить внимание на те преображения, которые происходят с самим Хайдеггером. Куда девалось его представление о «выдвинутости человека в океан «ничто»? Напротив, он уже говорит, что «бытие сущего формирует пространство». То есть, он признает природу высшей реальностью и призывает внимать ей, понимать ее язык, вникать в ее сокровенные смыслы. Именно на этом пути он видит выход из помраченного мира цивилизации к «подлинному бытию». Хайдеггер даже показывает, как это делается, подавая пример творческого общения с природой в своих художественных произведениях о лесных тропах, проселках, деревьях и прочих простых вещах, в которых находит сокровенные смыслы.
И все же, Хайдеггер не очень-то верил в возможность рассвета для человеческого разума. Лучшее время для последнего он видел в далеком прошлом, когда врожденная эмпатия и способность к одухотворению природы позволяла разуму человека непроизвольно творить богов. Но, как нам известно, боги у древних людей были разные. Например, какой-нибудь охотник на слонов, разум которого был помрачен убийствами животных, мог встретить свой идеал охотника в виде Бога Победителей Слонов. Теоретически этот фантом должен быть достаточно сильным и жестоким, чтобы принудить охотника приносить себе жертвы, продолжая череду убийств животных.
По нашим сведениям, среди языческих богов встречались и такие, которые требовали от своих подопечных человеческих жертвоприношений. С развитием творческих возможностей древних людей их зависимость от армии богов постепенно выветрилась, и человечество пришло к единобожию.
Многие философы современности, не исключая Хайдеггера, настаивают на том, будто единобожие повело человечество ложным путем. «Креативная философия» не разделяет такое мнение, по крайней мере, в отношении христианского Бога. Ведь Бог христиан мыслим, прежде всего, как Творец, а человек признается созданным по образу и подобию Бога, то есть, творцом.
11.
По идеи, философия Хайдеггера, где центральное место в бытии занимает творчество, должна бы приветствовать шаг от язычества к христианству. Но Хайдеггеру очевидны лишь усилия церкви по консервации прогресса в ущерб творчеству. Нам тоже известны некоторые вопиющие факты средневековья о проделках инквизиции, кровавых войнах и прочее. Но все же мы убеждены, что христианство, канонизировав творчество, стало колыбелью Эпохи Возрожденья и далее Модерна.
Зато нельзя не согласиться с Хайдеггером в том, что творческие свободы на протяжении всей истории зачастую оказывались под контролем и под влиянием «Дазмана». Соответственно, тут заметна и роль философов. Во многом это их стараниями был низвергнут Бог, а его место заняло Эго с его мышлением, оно же Дазман. Так что, у Хайдеггера был вполне объяснимый повод предъявить претензии европейским мудрецам. По словам Дугина: «Хайдеггер – это развернутый реквием всей Западной философии».
Между тем, сам Хайдеггер считается философом Постмодерна.
О Постмодерне теперь много говорят, но если в двух словах, он представляет собой ничем не ограниченный разгул творчества устремленного к хаосу в ущерб природе и самой личности. То есть, постмодерн подразумевает, что кроме творчества, лишенного созидательного мотива и нравственных основ, а значит, разрушительного, не остается ничего. И единственный выход из этого мрака «ничто» в рассвет Сверхмодерна Хайдеггер видит в отказе от достижений цивилизации. Здесь он, как мы понимаем, расходится с Ницше. Однако мы вынуждены признать, что ницшианская модель сверхчеловека гораздо более убедительна и естественна в условиях техногенной культуры. Ведь сам же Хайдеггер указывает на эскалацию «расчеловечивания человека», на утрату человеком своей индивидуальности, на атрофию его совести и вообще души. Так что венцом прогресса скорее явится герой «Сумасшедшего Пророка» со всеми превосходствами дебила, норовящего «подтолкнуть слабого», чем поэт, вернувший себе первозданную чистоту восприятия бытия.
12.
Согласно учению «креативной философии» у вещного мира и у мышления свои законы развития. И противостоять им с помощью каких-то смутных представлений о «Дазайне», «Дазмане» и «ничто», а также с помощью увещеваний и призывов, как пытается делать Хайдеггер, дело совершенно безнадежное. Но даже если открыть человечеству, что смысл жизни и бытия заключается в творчестве, это мало поможет людскому роду. Более того, эта идея способна ему немало навредить, если, например, станет идеологией радикальных свобод и Постмадерна.
По нашему мнению, только глубокое изучение феномена творчества, только ясное представление о его механизмах и принципах развития, а также создание условий реализации творческого потенциала личности, способны дать приемлемый эффект в созидании человека Сверхмодерна.
[justify] Однако давайте не будем исполнять реквием самому Хайдеггеру. Мы ему обязаны хотя бы тем, что он доказал, что творчество отождествляется с «бытием» и «сущим». И теперь нам достаточно добавить к его характеристикам «Дазайна», присущие творчеству, «принципы красоты». Как вы
Какая русская философия... Русская философия - это беллетристика.