знали всех главных «героев» в Одессе, Киеве и Белостоке. Имя белостокского анархиста Саши Бейлина не сходило у всех с уст. О нем, как и о Нисане Фишере, ходили легенды.
И вот Саша, по просьбе Андрея, собственной персоной объявился в Екатеринославе, передал Иннокентию чемодан литературы и сказал, что готов оказать группе любую помощь. Для начала решили провести собрание небольшого актива.
Накануне этой встречи Иннокентий забежал к Лизе, чтобы ее тоже позвать, но никак не мог поговорить с ней – Сарра Львовна не сводила с него подозрительных глаз и ни на минуту не оставляла их одних. Ему пришлось целый час рассказывать тетушке о здоровье ее сестры Лии и принять участие в семейном чаепитии.
– Хочешь познакомиться с Сашей Бейлиным? – шепнул он Лизе, улучив момент, когда Сарра Львовна вышла в кухню.
– Конечно, хочу.
– Приходи завтра в пять к Пизовым.
– Поздновато, – сказала Лиза, – отец требует, чтобы мы в четыре были дома, но ладно, ради Бейлина можно и рискнуть.
Теперь они с Анной из гимназии сразу шли домой, обязательно встречая где-нибудь по пути Зинаиду. Та каждый раз делала удивленное лицо и, удостоверившись, что они вдвоем и идут домой, направлялась в другую сторону.
– Аннушка, – сказала Лиза сестре на следующий день по дороге в гимназию, – я сегодня после уроков немного задержусь, ты пойдешь домой одна и скажешь маме, что я скоро приду.
– Ты будешь в гимназии?
– Нет.
– Тогда мне жаль Зинаиду, она тебя будет зря караулить на улице.
Лиза пришла к Пизовым на час раньше назначенного времени. Мать и дочь занимали небольшую двухкомнатную квартиру в своем собственном доходном доме, который им недавно достался в наследство от какого-то родственника. Евгения Соломоновна к приходу гостей делала на кухне вареники с творогом. Целая гора их уже возвышалась на большом блюде.
– Поешь, – предложила она Лизе, – ты, наверное, голодная.
Лиза не хотела есть, но, чтобы не обижать хозяйку, положила на тарелку несколько штук вареников и пошла в столовую, служившую одновременно кабинетом Софьи. Здесь повсюду были книги: в шкафах, на этажерках, письменном и обеденном столах, стульях и двух банкетках, придвинутых к окнам. Лиза стала освобождать от них большой круглый стол и стулья, перекладывая все на письменный стол.
Взгляд ее упал на фотографию красивого мужчины, стоявшую в большой рамке рядом с настольной лампой. Иван Божко – Сонина любовь. Она погладила фотографию своими длинными тонкими пальцами. Иван ей напоминал Николая – такое же умное, мужественное лицо и ясный, открытый взгляд. Был социалистом и стал анархистом. Вот бы и Коля так.
Лиза задумалась и не слышала, что ее из кухни зовет Евгения Соломоновна.
– Ты меня не слышишь, – недовольно спросила та, входя в комнату, – я зову тебя уже десять минут. Скоро все соберутся, а стол не накрыт. Вынимай из буфета посуду.
– Много придет народу?
– Человек двенадцать. Соня точно не сказала, и сама где-то пропала, а обещала прийти раньше. Честно тебе сказать, Лиза, после гибели Ивана я все время живу в страхе, боюсь каждого звонка в дверь, а на улице в любом прохожем вижу шпика. А ты не боишься?
– Не знаю, Евгения Соломоновна. Я об этом не думала.
– К Сонюшке приезжала в прошлом году, еще до взрыва в кафе Либмана, Ольга Таратута. Эта ничего не боится. Лицо – каменное, никогда не улыбается. Ведь подумать только: кинуть в людей бомбу, и рука не дрогнула. Хорошо если отправят на каторгу, а если повесят?
– Наверное, каждый из нас должен быть к этому готов.
– Что ты такое говоришь? Ты-то еще совсем молодая.
– Мало ли какие бывают обстоятельства.
Пизова недовольно покачала головой. Лиза на нее разозлилась – зачем надо было затевать этот пустой разговор. Сама она себе не раз задавала такой же вопрос: могла бы она, как Ольга, бросить бомбу в людей или по заданию группы убить человека? И честно отвечала себе: нет, не могла бы. Вообще ее смущало, что она в группе ничего не делает, только время от времени выдает Иннокентию деньги, которых по-прежнему не хватало, несмотря на разные «эксы». Зато у группы теперь было оружие, небольшая типография и две конспиративные квартиры, кроме Пизовых. В одной из них находился ручной станок, другую – он собирался отдать Зубареву для приготовления бомб.
Раздался звонок. Евгения Соломоновна вздрогнула и поспешила в коридор. Пришел Иннокентий с незнакомым молодым человеком и девушкой. Парень все время шутил, а девушка громко смеялась, закидывая назад голову и тряся мелкими кудряшками черных волос. Лиза стояла в дверях комнаты, внимательно их разглядывая. Молодой человек увидел ее и удивленно присвистнул.
– Тю, а это что за дивное создание?
– Лиза, – позвал ее Кеша, – иди знакомиться. Моя двоюродная сестра Елизавета, а это – наши товарищи из Белостока: Ита Либерман и Саша Бейлин.
Саша был очень худой, весь какой-то заросший, черный, как грузин, с орлиным носом и совершенно неправдоподобными на этом фоне голубыми глазами. С этим его не совсем опрятным внешним видом не вязался синий пиджачный костюм с иголочки, модный галстук в полоску и блестящие ботинки.
Саша нагло смотрел на Лизу и не трогался с места, несмотря на то, что Ита сильно дергала его за руку.
Лиза смерила его презрительным взглядом и пошла на кухню помогать Пизовой.
Наконец, пришла Софья вместе с Сережей Войцеховским: Лиза давно уже заметила, что Сергей неравнодушен к Соне. Соня сразу ушла на кухню помогать матери.
Вскоре появились все остальные приглашенные: Андрей Окунь, Федосей Зубарев, Наум Марголин, Матвей Коган, Вася Доценко, Олек Чернецкий, Янек Гаинский, Степан Седенко, Эдек Черепинский и двое товарищей с Амура – Павел Гольман и Семен Трубицын.
По всей квартире разносился сладкий запах печеного творога. Каждый, кто приходил, говорил: «Вкусно пахнет!»
– Сначала обедать, – сказала Софья и усадила всех за стол.
Рядом с варениками появились три бутылки вина, разная закуска и фрукты. Софья расставила бокалы, Бейлин взялся разливать вино. Он был неутомим: произносил тосты, шутил, рассказывал одесские анекдоты, изображая в лицах торговок и еврейских знатных дамочек, так что все громко смеялись. В нем все играло: глаза, щеки, уголки рта, лоб и даже подбородок, который каким-то образом менял свою форму – то был круглый, а то квадратный, что придавало его лицу разное выражение.
И совсем уже было удивительно, когда он вдруг стал очень серьезным и прочитал стихотворение Лермонтова «Гляжу на будущность с боязнью, гляжу на прошлое с тоской», вложив в него столько искреннего чувства, что бедная Софья заплакала, вспомнив своего Ивана, и ушла в другую комнату. Саша смутился и, чтобы всех рассмешить, стал читать незнакомое Лизе стихотворение Апухтина о сумасшедшем – откуда он только все это знал, изображая так натурально безумие человека, что навел на присутствующих еще больше тоски и ужаса.
Бейлин этого не заметил, взял из вазы самое крупное яблоко и пошел в другой конец комнаты.
– Лиза, смотрите, – крикнул он оттуда, положил яблоко на шкаф, вытащил из кармана нож, отошел к противоположной стене и через весь стол и всех сидящих за ним метнул нож в яблоко. Все испуганно ахнули. Нож попал в самую середину яблока и разрезал его пополам.
– Я тоже хочу попробовать, – вскочил Вася Доценко, у которого азартно заблестели глаза.
– Прошу вас не надо, – испугалась Евгения Соломоновна. – Вы испортите шкаф... или в кого-нибудь попадете.
– Вы что думаете, я промахнусь, – зло сказал Василий, схватил яблоко и пошел к буфету.
Лиза вышла из комнаты. Ей не понравилось такое глупое хвастовство полупьяных гостей. Следом за ней тут же появился Саша и подошел к ней почти вплотную, так что ей пришлось отступить назад. Он приблизился еще, и Лиза снова отступила, уткнувшись спиной в стену.
– Что же дальше, – сказал этот наглец, уперся в стену руками, и его ухмыляющееся лицо оказалось совсем рядом с Лизиным.
– Кеша! – громко крикнула Лиза.
Из комнаты выскочила Ита, ударила Сашу по руке, что-то сказала ему на ухо, и тот, недовольный, пошел за ней в комнату.
– Давайте перейдем к делу, – сказал Иннокентий, догадавшись по Лизиному лицу, что в кухне произошло что-то неприятное для нее. Все снова уселись за столом.
Иннокентий стал говорить о том, что после декабрьской стачки у них был временный перерыв в агитационной работе, теперь уже можно потихоньку ее возобновлять. Лиза незаметно наблюдала за Бейлиным. По мере того, как Иннокентий углублялся в подробности предполагаемых мероприятий, лицо его вытягивалось, брови сдвигались к переносице, желваки на шее судорожно вздрагивали. Ему явно не терпелось перебить Кешу и броситься в бой. Наконец он не выдержал, резко вскочил и заявил, что анархисты – не большевики, у них никаких планов нет и быть не может. Каждый уважающий себя анархист должен жить и действовать сам по себе.
– Ты не прав, – возразил ему Иннокентий, – мы уже завоевали авторитет среди рабочих, люди к нам охотно тянутся.
– Я тоже не против агитации среди рабочих, но терпеть не могу вашу демагогию.
– Тогда нечего было сюда приходить, – не выдержала Лиза, и все с удивлением посмотрели на нее – как она могла такое сказать самому Бейлину.
Саша побледнел и схватился за карман. Тут же вскочила сидевшая рядом с ним Ита и, чтобы успокоить его, ласково поладила его по руке.
– Деточка, – Саша зло сверкнул глазами в сторону Лизы, – я берегу свое и ваше время. Ставлю пари – через неделю я перетяну на свою сторону рабочих любого завода, называйте какого.
– Трубного, – поспешил сгладить ситуацию Окунь.
– Трубного, так Трубного. Кто разобьет со мной пари, ставлю на кон 100 рублей.
Никто ему не ответил.
– Желающих, как вижу, нет. Значит, все уверены в моем слове. А вы, деточка, приходите завтра к воротам Трубного завода и послушайте, что я там буду говорить. А теперь всем мое почтенье.
Он резко отодвинул стул. Видя такой поворот дела, Иннокентий растерялся. Андрей и Федосей вскочили, чтобы последовать за Сашей.
– Нет-нет, не сейчас – я иду по своим делам.
Ита тоже поднялась.
– И ты оставайся, – он положил ей на плечо руку и посадил обратно на стул, окинул взглядом всю компанию, подошел к Лизе и чмокнул ее в щеку. Лиза хотела возмутиться, но он уже исчез.
Без Саши напряжение спало, все сразу заговорили, перебивая друг друга. Наум сказал, что и без Бейлина в Екатеринославе сделано достаточно много.
– Нам удалось нагнать страх на полицию, нас все боятся.
– Перечисли хоть несколько человек, которых мы убрали, – предложил ему Олек Чернецкий.
– Пожалуйста: организатор охранного отделения на Амуре Кальченко, начальник стражников Морозов, жандармский вахмистр Коваленко. Думаю, человек 50 полицейских и жандармов общими усилиями отправили на тот свет или тяжело ранили. Последние вряд ли захотят вернуться обратно. Молодцы ребята из Амурской группы. Семен, наконец, убрал эту мерзость в поселке – шпика Суслова.
– Кажется, он остался жив, – заметил Войцеховский.
– Жив, да так напуган, что больше никуда не сунет свой длинный нос, – усмехнулся Трубицын.
– Не забывайте, что и мы потеряли многих людей, – печально произнесла Софья. – Мне жалко Марию Купко и Рахиль
