отличной мишенью для бомбы. На очередном заседании группы Володя предложил объяснить рабочим об их неудаче с оружием, закончить забастовку, а напоследок бросить бомбу в Феоктистова и его компанию.
За дело взялся Гелинкер. Несколько дней он ходил на биржу с бомбой, выбирая момент, чтобы около стула собралось как можно больше стражей порядка. Наконец, он решил: пора! – вытащил из-за пазухи бомбу и, к ужасу окружающей его толпы, ловко метнул ее в самый центр полицейской группы. Раздался мощный взрыв, разворотивший вместе со стулом Феоктистова стену дома. Все находившиеся в том месте люди были тяжело ранены. Сам помощник полицмейстера скончался через три дня. Радости от этой акции не было. На следующий день в город были введены дополнительные войска, и началась жестокая расправа с рабочими.
Стрига бежал в Одессу. Все последние события, связанные с неудавшейся забастовкой в Белостоке, разгромом «Чечелевской республики» в Екатеринославе, повсеместным поражением революции, поменяли его мировоззрение. Он понял, что митингами, пропагандистской работой, забастовками и отдельными «эксами» ничего не решить: государство сильнее рабочих. Взор его обратился к «безмотивникам», объявившим беспощадную войну всем буржуям без исключения и совершившим свои нашумевшие акции в Одессе и Варшаве.
В Одессе он разыскал своего старого знакомого по Белостоку «чернознаменца» Иуду Гроссмана. Иуда уже успел потерпеть фиаско в выпуске своей газеты «Черное знамя» – в Париже вышел всего один ее номер, и теперь загорелся идеей организовать «Русскую летучую террористическую группу анархистов». С этой целью он собрал в Вильно первую конференцию «безмотивников». Однако конференция его не поддержала, возможно, из-за того, что в это же время в Вильно собрались на свою конференцию местные «хлебовольцы», категорически выступившие против проведения анархистами безмотивного террора.
Стриге идея Гроссмана понравилась, и он выразил готовность ему помочь.
– Надо провести еще одну конференцию или даже съезд «безмотивников», – предложил он Иуде. – Лучше всего в Кишиневе, там полиция зверствует меньше всего.
– Ты думаешь, нас кто-нибудь поддержит?
– Я сам свяжусь со всеми знакомыми анархистами.
Договорились, что Гроссман один отправится в Кишинев и решит там организационные вопросы. Стрига за это время свяжется с другими городами и, как только станет известен день открытия съезда, разошлет всем телеграммы. Попутно он успел договориться о материальной стороне дела, и группам пришлось вкладывать в это мероприятие свои средства.
Съезд обошелся в 3000 рублей, из них 1000 дали екатеринославцы.
После отъезда Гроссмана Володя сел составлять программу действий будущего отряда. Новая идея захватила его с не меньшей силой, чем создание анархических коммун. И когда 23 февраля он предстал перед 60 участниками кишиневского съезда с пламенной речью об организации «Русской летучей террористической группы анархистов» для совершения крупных терактов в России и за границей, зал слушал его, как завораженный.
– Социалисты, да и некоторые наши товарищи, – говорил он, – критикуют нас за террористические действия. Они никак не хотят понять, что такое насилие, будь оно массовым или единичным, есть ответ на насилие наших врагов, активно мешающих удовлетворению требований трудового народа. Терроризируя их, вырывая подобным образом особенно усердствующих из их лагеря, мы вынуждаем их капитулировать перед рабочими и выполнять их требования. Террор направлен против них не потому, что они буржуа по своему положению, а потому что они выступают как активные защитники привилегий господствующего класса… – Он возвысил голос и потряс кулаком. – Пусть угроза смерти, как страшное напоминание о «вечной вине», висит над буржуа каждый миг, каждый час его существования! Пусть не будет среди них «невиновных»! Да не знают они покоя!
Его страстная речь произвела на делегатов огромное впечатление. Пятьдесят человек решили вступить в боевой отряд и тут же, не сходя с места, наметили ближайшие акции и ответственных за них. Стрига единогласно был назначен руководителем отряда.
От Екатеринослава на съезде присутствовали Иннокентий, Андрей, Федосей, Яков Коноплев и Василий Доценко. Они одобрили затею Стриги и Гроссмана, однако в отряд не вступили, но обещали во всем его поддерживать. И когда возник риторический вопрос, где взять деньги для оружия, сомнений не было: в Екатеринославе.
– Кто за то, чтобы совершить первую крупную экспроприацию в Екатеринославе? – обратился Володя к залу. – Прошу голосовать.
И даже не стал считать: перед ним вырос лес рук.
После обсуждений еще ряда вопросов Гроссман быстро составил резолюцию съезда и зачитал делегатам. Ее единогласно одобрили. Для того чтобы еще больше поднять боевой дух людей, Иуда попросил десять минут внимания, вытащил из кармана Нечаевский «Катехизис революционера» и с выражением прочел всю его первую часть «Об отношении революционера к самому себе».
Дочитав до конца, Иуда закрыл брошюру и посмотрел в зал. Люди сидели в оцепенении, находясь под впечатлением суровых слов «Катехизиса». Особенно всех взволновали слова первого абзаца, где говорилось что «революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью – революцией...».
Зал все еще молчал. Возможно, после чтения «Катехизиса» многие призадумались: готовы ли они к такому самопожертвованию? Но это длилось всего минуту. Все встали и дружно зааплодировали.
Вечером, после окончания съезда, екатеринославцы вместе со Стригой и Гроссманом собрались в доме на окраине Кишинева, чтобы обмыть новое дело и обсудить принятые решения. Опьяневшие парни поднимали стаканы за отряд и его руководителя, за отчаянных товарищей, бросивших бомбу в кафе Либмана и отель «Бристоль» и теперь ожидавших в тюрьмах суда, который приговорит их к виселице или, в крайнем случае, сошлет в Тмутаракань на вечную каторгу.
Отдельно пили за славных екатеринославских парней: Иннокентия и Федосея, обещавших обеспечить отряд бомбами. Гроссман вскоре ушел, сославшись на то, что ему по делам надо срочно вернуться в Одессу.
Иннокентий обычно пил мало и сейчас его одолевали самые разные сомнения.
– Я все-таки не понимаю, Володя, – говорил он, глядя в помутневшие глаза Стриги, – куда мы поселим 50 человек и на что они будут жить?
– А ты меньше об этом думай. Что ваши товарищи, не разместят у себя дома по одному – два человека? Разместят. Ограбим городской банк и завернем такие дела, что мало не покажется. У меня руки чешутся, знаешь, кого наказать, – он стал загибать пальцы, – Каульбарса, Сухомлинова, Чухнина и так далее, за все их дела и октябрьские погромы. Мишель рассказывал, что в Екатеринославе черносотенцы тоже черт знает что творили.
– Я никогда не видел раньше такой жестокости, – сказал Иннокентий. – Народ просто обезумел. На Казачьей улице разгромили магазин купца Ионова. Так он собрал свою родню, приказчиков и ринулся громить соседние лавки и убивать всех подряд, кто попадался под руку. Устроил Варфоломеевскую ночь. Спасибо Мишелю, который случайно оказался рядом
со своими ребятами. Ионова поймали, связали руки. У него глаза бешено вращаются, по телу судороги, изо рта пена идет: ничего не понимает, что происходит. С ума сошел.
– Ну и что, грохнули?
– Мишель велел отпустить, пожалел.
– Ну и дурак, нашел, кого жалеть. Этот Ионов, наверное, уложил человек двадцать или больше.
– Сумасшедший, кому он теперь нужен, да и разбушевался потому, что его самого спровоцировали. Жертва погрома…
– А Мишель к отряду не примкнет? – осторожно спросил Зубарев.
– Нет, он теперь категорически выступает против террора и занимается только агитацией. Пропагандист е…, – с какой-то злобой и вместе с тем обидой выругался Стрига. – Пропал человек.
Все дружно рассмеялись. Однако Стрига, к удивлению друзей, их не поддержал и угрюмо насупился. Было одно событие, которое сильно уязвляло его самолюбие, – создание «Чечеловской республики», которая просуществовала в Екатеринославе почти три недели. Вот так социал-демократы утерли нос анархистам и смогли сделать то, что не удалось сделать ему, Стриге, и его лучшему другу Мишелю.
– Ты, Володя, молодец, что бросил эту агитацию, – гнул свое Федосей. – Мы Мишелю тогда еще говорили: пустая это затея, надо заниматься террором и доставать оружие. Было бы у нас оружие, мы не позволили развернуть в городе такой погром, а в декабре действовали бы самостоятельно, а не плелись в хвосте у большевиков.
– Ничего, все у нас впереди. Надо только вот что, – Стрига вдруг встрепенулся и внимательно обвел всех присутствующих взглядом, – надо соблюдать строгую конспирацию, следить за хвостами, иначе всем крышка. Пойду, посмотрю, не стоит ли кто около дома, а то в Киеве одна сволочь нас уже выдала.
Он встал, пошатываясь, направился к окну и приподнял занавеску.
– Темно. Ничего не видно. Давайте расходиться. Встретимся, как договорились, через два дня на Амуре. А ты, Кеша, останься у меня.
Все шумно встали, кто-то еще стоя допивал оставшееся в стаканах вино, кто-то накалывал на вилку огурец.
– Подождите, – сказал Стрига. – Я еще хотел сказать об осторожности. В отряде много неизвестных людей, к ним надо как следует присмотреться, могут быть провокаторы.
– Да будет тебе, Володька, – не выдержал Андрей, – что ты нас все учишь, мы – не маленькие, сами знаем, как себя вести.
– Ну, ну, – Володя внимательно посмотрел на Андрея. Он не любил таких самонадеянных людей.
Когда они остались вдвоем с Иннокентием, он посоветовал ему меньше посвящать Андрея в свои дела.
– Почему? Он – смелый и надежный человек.
– Это хорошо, но сейчас нам нужно соблюдать осторожность и порядок, а он этого не хочет признавать.
– За Андрея я ручаюсь, как за самого себя.
– Как знаешь. На тебе сейчас лежит самая большая ответственность.
– Согласен. Я уже говорил за столом, что меня многое беспокоит.
– А меня, думаешь, не беспокоит? – усмехнулся Стрига. – Я сам не знаю, что у нас получится. На то мы с тобой и руководители, чтобы думать. Будем думать.
* * *
Екатеринослав мирно спал, когда на следующий день вечерний поезд привез из Кишинева первую партию бойцов летучего отряда. Остальные прибыли в течение недели. Пятьдесят человек расползлись по городу, ища пристанище в дешевых гостиницах и домах на окраине. Однако ограбить в Екатеринославе городской банк, как предложил на съезде Стрига, сразу не получилось. Надо было долго и основательно готовиться к этой операции или потерять много людей.
Бойцы приуныли. Многим уже нечем было платить за ночлег и не на что купить еду. Оголодавшие товарищи стали без стыда и совести нападать на людей на улицах, выхватывали кошельки, разрезали дамские сумочки, срывали дорогие украшения и меховые шапки.
Горожане опасались по вечерам выходить из домов. Но для грабителей было все равно: день это или вечер. Они с одинаковой ловкостью действовали в
