Равич, им не было еще 18. Говорят, Марию в тюрьме пытали и насиловали.
– Здесь, в Екатеринославе?
– В Кременчуге.
– Что-то я ничего не слышал о ней, – удивился Гаинский.
– Она оказалась соучастницей Тихона Курника, помните, был у нас такой беглый солдат? Они поехали вдвоем в Кременчуг, наверное, за «эксом», и Тихон там застрелил на улице двух полицейских. Об этом писали все газеты. Его поймали прохожие. Марии удалось скрыться. Ее задержали на Амуре, опознав в ней спутницу Курника, и отправили в Кременчуг по месту преступления.
– Действительно, жаль девчонку, – согласился Янек, – а что стало с Тихоном?
– Приговорили к смертной казни, но потом заменили на бессрочную каторгу.
– Будем надеяться, что он сумеет оттуда сбежать, – сказал Иннокентий, встал из-за стола и взял ведение собрания в свои руки. – Должен, к сожалению, отметить, что больше всего наших людей пострадали из-за мелких «эксов», которые лично я рассматриваю как наживу в свой карман. Другое дело – когда деньги идут в общий котел. Вот Павел, Яша, Семен, Олек и другие товарищи ограбили сборщика казенной винной лавки и взяли 6,5 тысячи рублей. Часть денег раздали бедным, остальные пошли на устройство крупной типографии, где мы теперь можем печатать не только листовки, но и брошюры, причем большим тиражом.
– Та, что в Крыму?
– Да, «Гидра». Если кто о ней еще не знает, расскажу в двух словах. Тот самый Курник, о котором только что шла речь, всю прошлую зиму прятался в гроте, недалеко от Ореадны. Место ему показалось вполне безопасным, и он посоветовал нам устроить в этом гроте типографию. После Манифеста 17 Октября вся территория царских имений в Крыму открыта для свободного доступа, естественно, пока не приедет отдыхать императорская семья, и охрана ослаблена. Саша Мудров и Тит Липовский туда съездили, все кругом обследовали, проследили за полицией. Место, действительно, удачное, единственно, что в сам грот трудно попасть, и оборудование пришлось спускать на веревках. Ребята там сейчас живут и готовятся к работе. Будем печатать брошюры Бакунина, Кропоткина и других крупных анархистов. Эрик предложил издавать свой собственный журнал и готовит материалы к первому номеру.
– А как он будет называться?
– «Бунтарь». В нем мы думаем публиковать теоретические статьи, дискуссионные материалы, информацию о работе групп из других городов. Каждый из вас может предложить что-то еще... Обязательно в первом номере поместим гимн анархистов, который написал в тюрьме Федя Фомин. Еще вопросы будут? – Он оглядел собравшихся. – По-моему, с типографией все ясно. Теперь вернемся к текущим делам.
И к неудовольствию нахмурившегося Андрея Иннокентий стал рассказывать о предстоящих митингах и собраниях, попутно назначая за них ответственных. Никто ему не возражал. Даже Андрей промолчал, когда Иннокентий поручил ему отвечать за охрану двух первых мероприятий.
Обратно Лиза возвращалась с Итой. Та ее ничуть не ревновала к Саше, наоборот, убеждала ее в том, что он очень хороший и на него не стоит обижаться.
– Почему же он так нагло себя ведет?
– Слаб до женского пола. Я у него тоже хожу так, в подружках, у него есть жена. Рассказать, как мы познакомились?
– Расскажи!
– Прихожу однажды вечером домой, зажигаю свет и вдруг вижу: на меня наставлены два револьвера. Я от страха чуть не упала в обморок, а он только хохочет: «Я у тебя поживу несколько дней, мне сказали – тут надежное место». Я держусь за сердце, вот-вот упаду, так напугалась. Еле выдавила из себя: «Кто вы такой?» С него, как с гуся вода, опустил свои шпалеры, взял меня на руки и потащил в постель, а у меня нет сил сопротивляться. Вот так мы и стали с ним вместе. Иногда побегает где-то на стороне и снова ко мне возвращается. Я за ним в огонь и в воду. Горячий, отчаянный и страшно везучий. А везет ему, знаешь почему? – Ита таинственно понизила голос.
– Почему? – также тихо спросила Лиза, заинтригованная ее рассказом.
– Он обладает гипнозом, – торжественно выпалила Ита. – Сама однажды видела, как он подошел к городовому и стал смотреть ему так проникновенно в глаза, как удав, – есть такие в пустыне, гипнотизируют человека или зверя своим взглядом, а потом заглатывают. Вот и Саша так. Лицо у городового меняется: становится добрым, мягким, губы расплываются в улыбке, – и протягивает Саше револьвер. В другой раз у меня на квартире двое жандармов устроили на него засаду. Я сижу на диване, трясусь от страха. Он входит и сразу ко мне: «Иточка, мой котик!» Эти двое выскочили из-за занавесок, схватили его и поволокли на улицу. Я к окну, знаю, Сашу просто так не возьмешь. Через минуту смотрю: он уже стоит в стороне, те двое держат в руках его пальто и не могут понять, в чем дело, а он строит им рожи и хохочет.
Лиза больше не видела Сашу, да, признаться, несмотря на восторженные рассказы Иты, не имела желание встретиться с ним еще раз. Иннокентий некоторое время спустя сказал ей, что Бейлин тогда на встрече у Пизовых погорячился, они еще раз с ним виделись, и он взялся вести на Трубном заводе кружок и прочитать ряд лекций на Амуре и в Нижнеднепровске.
– Ты бы слышала, как он говорит, – с восхищением рассказывал брат, – зажигает своим азартом слушателей. Я был на одной его лекции. Куда там Штейнеру и даже Рогдаеву! У него какой-то особый дар гипнотизера. Скажи он людям в эту минуту: «Надо пойти и умереть», и они все, как один за ним пойдут. Рабочие не хотели его отпускать, и он стал им читать отрывки из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Вся аудитория замерла. Я пришел домой, и мне захотелось перечитать эту вещь. Он же еще поет, говорят, получил музыкальное образование.
Но Сашу ненадолго хватило заниматься пропагандистской работой. Его душа требовала горячих дел. Выполнив свое обещание «обработать» рабочих Трубного завода и организовать там анархистский кружок, принялся за «эксы». Он не стал приглашать Андрея и его товарищей, чем страшно их обидел, сколотил группу из неизвестных людей и с этой группой, а чаще всего вдвоем или втроем, как рассказывали очевидцы, нападали на городовых, врывались в магазины, опустошали лабазы на рынках и склады в речном порту. Полиция сбилась с ног, пытаясь их поймать, но Саша и его товарищи были не уловимы: сегодня они ограбили магазин на Екатерининском проспекте, завтра – в Чечелевке, а послезавтра напали на городовых в Каменке или Нижнеднепровске.
Про ограбление ими поездов ходили фантастические рассказы, в чем немало постарался репортер «Приднепровского края» Тимофей Горбунов, оказавшийся якобы одним из пострадавших. По его словам, бандиты в количестве трех человек, угрожая бомбами, остановили поезд, в котором он тоже ехал, посреди степи и обчистили пассажиров первого класса до последней ниточки. Сам автор лишился портмоне, швейцарских ручных часов и пенсне в золотой оправе на шнуре. «Прошу вас, господа, – восклицал Горбунов в конце статьи, – если увидите в ломбарде или скупочной лавке пенсне в золотой оправе, на черном шелковом шнуре, знайте, что это мое пенсне, и обязательно мне об этом сообщите».
Репортер привел мнение полицмейстера Машевского, что, судя по почерку поведения бандитов, одним из них мог быть белостокский анархист Самуил Бейлин, который в своем окружении больше известен, как Саша Шлюмпер.
Андрей, Федосей и Наум были обижены тем, что Бейлин ими пренебрег и набрал в помощники неизвестных людей. К тому же им не понравился такой разгул самого настоящего бандитизма. Сами они по-прежнему были больше настроены на политические акции. И хотя власти в связи с Сашиными грабежами увеличили в городе и рабочих поселках количество городовых и солдат, продолжали свои акты возмездия.
Павел Гольман узнал от знакомого железнодорожника, что на днях в Екатеринослав ночью прибывает поезд с комиссией во главе с министром путей сообщения. Комиссия уже целый месяц разъезжает по городам, интересуется работой железнодорожников, их политическими взглядами и пачками увольняет неугодных, особенно тех, кто активно участвовал в октябрьских и декабрьских событиях прошлого года. В Екатеринославе с тревогой ожидали ее приезда. Гольман рассказал о комиссии Марголину и Трубицыну, и те загорелись желанием взорвать вагон с высоким начальством. К ним присоединились Андрей и Федосей.
Вечером накануне теракта все пятеро собрались в мастерской Игоря. Павел нарисовал схему железной дороги.
– Министр будет ехать во втором вагоне. Вскоре после станции «Пост-Амур» есть поворот, где поезд замедляет ход. В этот момент и надо бросить бомбу. Если с первого раза попасть не удастся, придется повторить.
– По-моему, отличная идея, – сказал Андрей и пошел в угол, за иконы, смотреть, сколько там лежало бомб.
– Пять штук, – сказал он довольный. – Я одну забираю, еще две возьмите кто-нибудь. Во сколько встречаемся?
– В 12 ночи за зданием станции, там есть пивной ларек. Оттуда до поворота минут двадцать ходьбы, – сказал Павел. – Бомбы мы возьмем с Трубицыным. Три штуки вполне хватит, остальные пойдут на другие дела. Федосей, у тебя есть еще что-нибудь в запасе?
– Только две. За мной соседи по дому стали следить, я давно говорю Иннокентию, что мне нужно помещение.
– Об этом потом, – остановил его Наум. – Все возьмите с собой оружие, может пригодиться.
Наум и Павел пришли на два часа раньше других, чтобы посмотреть, откуда удобнее вскарабкаться на высокую насыпь и куда бежать в случае преследования. В полночь подошли остальные. Время тянулось нескончаемое долго. Почему-то прошел вне расписания товарный поезд, шел очень долго, бесконечно тянулись платформы с углем и большими ящиками.
– Специально пустили перед министром для пущей безопасности, – предположил Павел, всматриваясь вдаль.
Маленькими точками виднелись в темноте огни станции «Пост-Амур». Опять прошел товарняк и также шел бесконечно долго, выматывая всю душу.
– Пашка, ты что-то напутал, – смачно сплюнул под ноги Трубицын. – Уже начинает светать, надо уходить…
– Видимо, произошли изменения, – смутился Павел. – Странно, ребята бы меня обязательно предупредили.
– Что же, мы зря сюда пришли? – сказал Федосей. – Надо тряхнуть любой поезд, который сейчас пойдет. По-моему, в это время идет курьерский из Москвы.
– Правильно, – обрадовался Андрей, который после взрыва одесского парохода чувствовал себя в этом деле настоящим спецом, – надо бросить в первый вагон, там ездят одни буржуи.
Вскоре вдалеке послышалось пыхтенье паровоза, который замедлял на повороте ход.
– Мы пойдем вдвоем с Пашкой, – сказал Федосей и направился к насыпи.
Павел полез за ним. Они поднялись только до середины – дальше в начинающемся рассвете их могли заметить.
Первый вагон медленно проплывал над головой. Резко запахло паровозной гарью и соляркой. Федосей размахнулся и метнул вверх свою бомбу. До вагона она не долетела и даже не взорвалась. Павел полез выше, к самым рельсам, встал во весь рост и бросил бомбу в следующий вагон. Зазвенели стекла, послышались крики людей, но вагон остался цел и невредим, и поезд продолжал все также медленно двигаться вперед. Зато осколки от взрыва полетели прямо на них и ранили Павла в ногу. Он упал и покатился
