произошло или будет происходить на самом деле. Проще надо быть, проще.
Вот в Дикой Империи на этот случай разработали свою метОду. Они, в отличии от своих культурных и цивилизованных хоть и не друзей, но соседей, разделили проблему на три составляющие. Вернее будет сказать, они взяли за основу две составляющие, которые культурные, и добавили свою, третью, дикую и некультурную.
При этом культурные составляющие они максимально упростили. Это было сделано потому, что в отличии от людей культурных и цивилизованных люди дикие и нецивилизованные абстрактно мыслить не умеют, им чтобы они о ней думали репку надо обязательно показать.
Две составляющие приняли вот такой вот странный вид: «Кто виноват?», и «Что делать?». Так было проще, да и годились эти четыре слова и два знака вопроса на все случаи жизни, как для прошлого, так и для будущего. Но была ими придумана ещё и третья составляющая, скорее всего отражающая национальные и культурные, простите, бескультурные особенности дикого народа.
Наверное отвечать на два, как их потом прозвали, извечных вопроса, очень трудно, а то и вообще ответить невозможно, а бывает что и просто–напросто скучно, вот тут то в дело и вступала третья составляющая под названием водка.
Она, родимая, обладает волшебной и спасительной особенностью очень быстро, во всю ширь, развернуть дремучую и дикую душу и тем самым расставить всё по своим местам, разложить всё по полочкам, а также принять единственное, верное и мудрое решение.
Стоит сказать, что в отличии от первых двух, в третьей составляющей «копаться» всегда несложно и приятно. Самое интересное, две первых составляющих на это вовсе не обижаются, видать их такое положение дел вполне устраивает. А может быть что даже и благодарны очень третьей составляющей за то, что она на себя основной удар принимает и что вопрошающему теперь не до них, не пристаёт и не канючит.
И мудрое, единственно верное, решение при тактичной, а потому незаметной помощи третьей составляющей приходит как бы само собой. Вопрошающий и переживающий машет в одну из сторон света рукой и заявляет: «А пошло оно все на…!».
Если кто смеётся, то зря. Я тут немного подумал и аж обалдел. Получается, три этих составляющих очень даже эффективно работают, особенно третья. Согласитесь, если бы толку от них было мало, или вообще никакого толку не было, давно бы что–то другое придумали, а то ведь проблемы как прошлые, так и будущие, если будут накапливаться, то и раздавить могут. А эта троица выходит что работает, если не меняется даже не знаю сколько сотен лет.
Но Мэлл дикарём не был, поэтому ничего не знал о пусть и не святой, но троице и пытался разобраться в случившемся. На самом же деле он городил–нагораживал всё в одну кучу. Это как взять да и смешать в одной тарелке все что на обед приготовлено: салат, первое, второе, третье и что–нибудь сладкое на десерт, а потом все это слопать. Аж передёрнуло, как представил! А Мэлла не передергивало, ну и ладно, его дело. Пусть и дальше сам себе жизнь портит хотя есть шанс, что или додумается, или одумается. Поживём, увидим.
***
– Мэлл!– это Сара, из кухни.– У меня почти всё готово, иди сюда, поможешь.
На самом деле «иди сюда, поможешь» означало и давало Мэллу возможность полюбоваться, так сказать, вершиной кулинарного волшебства затеянного Сарой, а именно наблюдать момент доставания запёкшейся индейки из духового шкафа.
Разумеется индейка была хороша! Хороша до такой степени, что глаз не оторвать и слюни откуда–то появляются, а в желудке при виде этой красоты и вкусноты так вообще голодный бунт начинается. Вот тебе и Сара, а говорила что готовить не умеет! Все женщины, все без исключения, любят врать и обманывать, природа ихняя, женская, такая.
То что Сара сказал, мол, индейку готовить умеет – ничего не значит, всё равно врала и обманывала и делала это лишь для того, чтобы произвести наибольшее и наиболее приятное впечатление на Мэлла, как румяной и аппетитной индейкой, так и собой.
Но помочь Мэллу всё–таки пришлось. Покуда Сара колдовала, а возможно заколдовывала вновь испечённую индейку Мэлл накрыл на стол: салфетки расстелил, вилки–ножи–ложки положил, тарелки поставил.
– Пусть пока остынет, а то очень горячая. – Сара появилась в комнате с двумя бокалами и бутылкой вина. – Давай пока вина выпьем. – сказала она присаживаясь за стол.
– Давай. – согласился Мэлл. Он открыл бутылку, разлил по бокалам вино, а потом. – За что выпьем?
– Не знаю.
– За то я знаю. Давай за тебя!
– Уж лучше тогда за индейку.
– За неё мы попозже выпьем.
Они выпили, а поскольку закусывать вино, а в КОШЭ закусывать вообще, считается дурным тоном, а другим чем занять себя, чтобы заполнить неловкую паузу пока индейка остынет было нечем, они просто помолчали.
– Расскажи что–нибудь. – попросила Сара.
На самом деле вот это женское: «расскажи что–нибудь» способно заставить замолчать даже самого лучшего в мире болтуна и краснобая. Кто не обращал внимания, попробуйте, сами убедитесь. Как только это, без сомнения, заклинание произнесено слова сразу же пропадают в неизвестном направлении и сами собой, а говорить что–то надо, потому что попросили. Вот и приходиться выкручиваться и мямлить какую–нибудь ерунду.
– А ты давно женат? – вот тебе и на! Только что просила что–нибудь рассказать, а сама рта раскрыть не даёт. Вот и пойми их, женщин.
– Двенадцать лет.
– Ну и как?
– Как видишь, сижу и жду, когда ты меня индейкой накормишь. – усмехнулся Мэлл.
– А если честно?
– А если честно, – Мэлл на секунду задумался.– не знаю. По всякому бывало, но раньше было больше хорошего, чем плохого, а теперь наоборот.
– Что думаешь делать?
– Не знаю. Знаю только то, что домой идти не хочу. – Мэлл замолчал, будто задумался, а потом.– И не пойду.
– Ты не подумай, что я вмешиваюсь в твою личную жизнь, – видать строго у них, в КОШЭ, с этим раз Сара уже имея хоть и совсем малюсенькие, но права на Мэлла всё–таки начала с таких вот реверансов.– но мне кажется, что разводиться вам не следует. Детям отец нужен, вам надо о них подумать.
– Ты не вмешиваешься. – Мэлл и вправду так думал, а потому и сказал. – Ты, похоже, помочь хочешь. Только знаешь, Сара, я хоть в университете не учился и образование у меня самое простое, но думаю, детям в первую очередь мир и согласие в семье нужно, а потом уже отец.
Мэлл налил ещё вина:
– Понимаешь, они всё видят и слышат, и учатся. А потом, когда станут взрослыми будут делать то, чему в детстве, у родителей научились. Понимаешь?
– Понимаю.
– Вот почему я и не знаю что делать. – вздохнул Мэлл. – Давай выпьем. За тебя!
А что тут скажешь? Прав Мэлл. Пусть и не на все сто, но прав. Только получается, что если они с Эммой позволили в их семье таким отношениям быть, значит получается что они, живя вместе, жили каждый своей жизнью, а дети как бы посерёдке получились, ни туда, ни сюда. И самое, можно сказать, плохое во всём этом то, что напортачить-то напортачили, а вот исправлять, похоже, что сил нету, а скорее всего, желания. Это о Мэлле, он, можно сказать, душу-то раскрыл, а что по этому поводу думает и собирается делать Эмма – неизвестно.
Но жизнь, хоть иногда и будучи не во всех своих проявлениях штукой приятной, неизменно берет своё. Это к тому, что покуда Мэлл философствовал индейка поостыла немного и теперь её можно было есть, уже не обожжёшься.
Обед прошёл в более весёлом настроении. Наверное, и не бывает такого чтобы человек что–то ел, а у него от этого настроение портилось. Конечно, если перед тобой тарелка перловой каши, а из специй в ней только соль и то немного, тогда да, тогда настроение, скорее всего, с каждой ложкой будет всё хуже и хуже. Но запечённая индейка вряд ли способна на такое коварство, как ухудшение настроения её вкушавших.
И без того индейка, дабы закрепить знакомство, а теперь уже получается что отношения между Сарой и Мэллом принесла себя в жертву, отступившись от своего прямого предназначения – быть испечённой и съеденной в День Благодарения. Уж если птица неразумная, пусть и в ощипанном и потрошёном виде, идёт на таких жертвы, то те, кто, ну понятно, кто, должны принять жертву с благодарностью и вести себя соответственно.
