всегда нестерпимо мало... В ушах звенели фанфары, сердце рвалось из клетки, пожалуйста, пожалуйста, Господи, почему так нужно, эти синие глаза, подведённые чёрным, как здесь душно, окно, откройте окно, воздуха, воздуха... Огненный шар взорвался, разлетелся на мелкие осколки, словно разбитое зеркало.
— Я прошу... — Прошелестел Альберт, управляя её ладонью.
Женя задохнулась, глядя на него; локон, прилипший к потному лбу, подрагивающие фарфоровые плечи, изгибающееся тело... Он казался сейчас таким юным, семнадцатилетним, почти прозрачным. Глаза закрыты, зубы стиснуты, но в следующую секунду мольба уже срывается с губ, пятна на белом лице проступают сильнее. Огненный шар неизбежно настигает его, не оставляя возможности спрятаться...
Альберт опустился на подушки, напоминающий тёмного ангела; волосы лизали языки пламени, синева в глазах загустела, нос и губы выделились, словно кто-то бережно прорисовал их заново. Приторный и одновременно пряный запах застыл в воздухе. Тот же запах поджидал вчера Женю в старом доме. Так пахнет смерть. Так пахнет маленькая смерть, petite mort. Они оба сейчас будто умерли и воскресли — в один миг. Альберт поцеловал тыльную сторону Жениной ладони. Она резко выдохнула, словно всё это время не дышала совсем, а потом рухнула в него, вдыхая аромат маленькой — и большой — смерти.
Она пролежали так минут десять. Десять маленьких вечностей. Телефон зазвонил на прикроватной тумбочке. Внезапно в душной комнате стало холодно, это в Жениной душе возникло предчувствие.
— Феоктистов слушает.
Холодный деловой голос. Словно бы и не он шептал слова мольбы буквально только что. Женя посмотрела на Альберта. Марево не исчезло; он всё ещё выглядел семнадцатилетним, хотя звучал совсем иначе.
— Понял. Выезжаю. Ничего не трогайте.
Он опустил трубку и повернулся к Жене. Синий взгляд был нечитаем.
— Каменева нашли мёртвым. Похоже, бросился под машину. Поехали.
Вторая смерть случилась в четверг.
4.
— Почему она здесь?
Это спросил помощник Феоктистова, маленький, невзрачный. Бесцветные глазки уставились на Женю. Ей было всё равно. Она смотрела на распростёртое на земле тело Каменева.
— Вам есть до этого дело? Выполняйте свою работу.
Помощник поджал губы. От головы Каменева расплывалось алое пятно. Оно разлилось по серому асфальту, было почти у Жениных ног. Ей стало дурно, но она стояла и смотрела. Пятно превратилось в букву «М», поблёскивало в свете дорожных фонарей. С какой стати Каменев оказался здесь, зачем перебегал дорогу? Похоже, бросился под машину, так сказал Жене Феоктистов час назад. Бесконечное количество времени назад, в душной, сумеречной комнате. Жаркий и семнадцатилетний, сводящий с ума. Сейчас внутри растекался холод, словно не Женя была здесь, а кто-то другой, равнодушный, застывший, помертвевший. Впрочем, она была жива. А вот Каменев, как и Марта...
— Давно вы видели Каменева в последний раз? — Спросил Феоктистов.
Его голос словно опять стал чужим.
— Пару недель назад.
— Не заметили ничего необычного в его поведении?
— Нет.
Эти казённые вопросы, что они могут дать? Кого спасти?
— Возможно, это из-за Марты... — Высказала предположение Женя.
— Он отрицал их связь. Мы проверим.
— Может быть, он убил её, и чувство вины...
— У вас нет доказательств. — Феоктистов взял её под локоть. — Не стойте так близко к трупу.
Трупу.
— А у вас имеются версии получше? — В ней вдруг проснулось желание дерзить.
Происходящее вокруг, насколько оно было дико, нелепо. Спокойная привычная жизнь рушилась. Даже страх начал отступать. Была лишь ледяная пустота.
— Водитель скрылся с места преступления. Тварь. — Сказал кто-то.
Кто-то, под чьи колёса никогда не бросался человек. Кто-то, кого не окутывал с головы до ног липкий ужас случившегося. Это был его выбор — выбор мертвеца. Почему другой должен отвечать за его жизнь? Должен ли?
Женя поёжилась. Бросила отстранённый взгляд на букву. Нет, она всё-таки не была первой буквой имени. Тогда чем? Первой буквой смерти?
— Ты вся дрожишь. — Тихо произнёс Феоктистов, впервые обращаясь к ней на «ты». — Посидишь в машине, пока я закончу, или останешься здесь?
Оставаться не было смысла — распростёртое тело ничего бы ей сказало. Оно унесло с собой какую-то тайну — ту же, что и Марта. Почему-то Женя решила так. Конечно, она не знала их достаточно, но два самоубийства подряд, связанные между собой невидимой нитью, — да и самоубийства ли?
— Я подожду в машине.
Альберт слегка улыбнулся, как бы стараясь подбодрить её. Она только вздохнула.
Мелкие капли дождя забарабанили по оконному стеклу. Голоса с улицы Женя слышала, как сквозь плотную пелену. Она видела, как Альберт осматривал тело, как нетерпеливо взмахивал руками, а потом даже закричал — на того, с бесцветными глазками, который удивился её присутствию здесь. Женя подула на руки. Ночь выдалась свежей, хотя и безветренной, но холодно Жене было по другой причине. Она на секунду представила себя сидящей за столом или лежащей здесь, с растекающейся тёмной лужей крови. Ужас поднимался в душе. Казалось, Каменев притворяется, кровь — вино, пролившееся из разбитой бутылки, мир вокруг — нелепая декорация. Иногда смерть выглядит искусственной, будто разыгранной на сцене театра. Дикой бутафорией. Феоктистов вернулся довольно скоро. Впрочем, время для Жени теперь текло иначе. Каждая минута растягивалась в год.
— Ты в порядке?
Нелепый вопрос. Почти дежурный. Женя предпочла бы, чтобы он обнял её. Чтобы закрыл от страшного морока. Чтобы она забыла, — забыла, каково это, когда смерть дышит тебе в спину. Когда сидит за твоим столом. Или лежит у твоих ног. Женя слабо кивнула.
— Отвезти тебя домой?
Её встретят встревоженные взгляды и омут расспросов. Беспокойство, как бы она не сошла с ума. Заснуть сегодня вряд ли удастся, а если и удастся, ничего хорошего она не увидит.
— Давай вернёмся к тебе.
Если бы не случившееся, Альберт бы, наверное, ухмыльнулся. Но сейчас он только внимательно посмотрел на неё.
Душная комната была такой же, какой они оставили её, — и одновременно совсем другой. И поцелуи были другими, как будто Женя хотела забыться. Выжечь из памяти серый асфальт и красное пятно. Бежевый плащ с алыми разводами. Застывшие зрачки.
Молочные плечи выглядели ненастоящими, нарисованными белой краской. Взгляд казался беззащитным — перед выходом Альберт стёр подводку. И эти губы; только они, казалось, и были способны уничтожить кровавое марево, заставить его отступить хотя бы ненадолго.
— Мне кажется, я схожу с ума.
Она даже сама не поняла, как сказала это. Голова Альберта послушно лежала у неё на плече, и она гладила его влажные волосы. Он приподнялся и посмотрел на Женю.
— Неудивительно. — Альберт невесело улыбнулся.
— Надо бы позвонить Феликсу... Я обещала вернуться после концерта.
— Взрослые мальчики. Сами поймут, в чём дело. — Его улыбка стала шаловливой. — Так почему тебе кажется, что?..
Женя сомневалась, рассказывать ли, ведь она почти его не знала. Вдруг и вправду подумает, что она спятила? Но его синие глаза смотрели так нежно, и он знал её, казалось, лучше, чем она себя... Откуда? Она ещё спросит. Может быть, легче будет сказать именно ему, ведь они знакомы всего три дня. Три маленьких вечности. И она рассказала. Про чаинки в день смерти Марты, сложившиеся в предзнаменование, — и про тот же символ на дне чашки, из которой Марта отравилась. Чаинки, которые вдруг стали напоминать изогнутые чёрные бусины. Приторный запах, сковывающий дыхание.
— На следующий день, после нашей с тобой встречи, я снова поехала в тот дом. — Женя на миг остановилась.
— Вот почему ты интересовалась, опечатан ли он. Но зачем?
— Я думала, смогу найти что-нибудь. На самом деле, сейчас я уже не знаю, почему сделала это. Будто кто-то подсказал, решил за меня. Не слушай, я говорю ерунду...
— Продолжай.
В доме было пусто, неуютно, говорила Женя. Впрочем, в последнее время там часто бывало так. А ещё запах, он не исчез, только усилился. Оседал внутри дурманом. Она прошла в комнату Марты, бывшую комнату Марты... И посмотрела в зеркало.
— Не понимаю, почему его никто не закрыл. Наверное, забыли в спешке. Я ещё потом подумала, что тебе было всё равно, поэтому и оставили так. Странно, — Женя усмехнулась, — совсем недавно мне хотелось тебя ударить. А сейчас... — Она погладила его по бедру.
Мысли о зеркале растворялись вдали. Первые огненные искорки снова зазвенели внутри.
— Что было дальше? — Спросил Альберт.
Его синие глаза напоминали бездну.
Она отвлеклась. Очень сильно отвлеклась. И сейчас у неё было такое лицо, будто она только что вынырнула из сна, будто на миг очутилась в другом мире.
— Да, конечно...
Зеркало, по которому пошла рябь. Будто оно было не зеркалом, а водной гладью. И чужой лик, который она там увидела, так совпадающий с тем, что сейчас был перед ней.
— Что ты сделала?
Он не удивлялся. Или удивлялся — и ждал подходящей минуты, чтобы расхохотаться и сказать, как славно она всё придумала. Или что действительно сошла с ума после ухода Марты.
— Поцеловала в губы. Тебя. Его. У него были твои черты, понимаешь? Я видела их так отчётливо... — Её сковывал страх — тогда, теперь. Слова звучали, как страшная выдумка. Или как бред полоумной. — И мне так захотелось поцеловать. Его. Тебя. Я так хотела тебя уже тогда, Господи, как будто кто-то повелел мне: «Иди и возьми его».
Как будто кто-то впаял ей его в самое сердце. Альберт смотрел на неё, потом упал губами в ложбинку на её шее, а потом так же резко выпрямился и поднялся с постели. Замер у противоположной стены. Слабый свет, льющийся из окна, оставлял причудливые узоры на его хрупком теле. Женя залюбовалась. Рядом что-то заблестело. Зеркало. Большое зеркало на тонких ножках мерцало подле Альберта, — но ведь секунду назад его там не было! Или это она, ведомая пламенем, не видела ничего, кроме юноши, сотканного из лунного света, с замершей на губах мольбой?.. Альберт поднял руку, провёл пальцами по стеклянной поверхности. Его синий взгляд, почти безумный, не отрывался от Жени. По стеклу пошла рябь. Когда он отнял от зеркала пальцы, с них упали две капли.
И Женя закричала.
***
— Я не хотел тебя напугать...
Они сидели на постели, вжавшись друг в друга; он обнимал её, целовал волосы... Странно, но она его не боялась. Когда первый страх ушёл, он ушёл до конца. Весь. И даже если её разум восставал против, сердце и тело были безвольны. Женя подняла голову. Альберт смотрел ласково и печально.
— Это ты убил их?
Но как? Ведь он был с ней, она ласкала его в ту самую минуту, когда Каменев бросился под машину. Или это случилось раньше, ещё перед концертом, и он лежал там несколько часов прежде, чем его нашли? Но как он вообще оказался в том месте... Словно не знал, что перебегать дорогу там равно самоубийству.
— Они сделали это сами. Я лишь забрал их.
Как это странно, нелепо звучало.
— Я не понимаю...
— Ты поймёшь. Обещаю. Прости, что тогда, в доме, напугал тебя. Я действительно хотел, чтобы ты вернулась. Я хотел, чтобы ты увидела. Думал, так проще будет объяснить. А ещё — решил проверить тебя на прочность... — Его рот тронула грустная улыбка.
— Объяснить что? Альберт, прошу тебя...
Голова закружилась. Приторный запах снова ударил в нос.
— Кто-то должен был умереть. — Его голос
