раздавалось конское ржание, собачий лай, ослиный рев.
До порфирородной стратигиссы стало потихоньку доходить, что князь из спальни уходить не собирается, но напрямую спросить она не решалась. Дарник решив, что пора еще больше сбить с пленницы спесь, поднялся и стал снимать доспехи.
– Что ты собираешься делать? – испуганно вскричала она.
– Ты не обидишься, если я сегодня совсем не буду покушаться на твою честь? Понимаешь, у нас, предводителей пиратов принято первыми овладевать самой красивой из захваченных пленниц. Если я просто отсюда уйду, воины потребуют своей доли простого мужского счастья. Говори, уходить мне или нет?
Остолбенев, Лидия не произносила ни слова.
– Только прошу тебя, утром сделай вид, что я тобой действительно овладел, иначе все будут надо мной смеяться, – говоря так, он задул масляную лампу, разделся до подштанников и нырнул в шелковые простыни, подложив под бок свое оружие и деликатно оставив для пленницы свободной половину спального ложа.
Ночью Дарник несколько раз просыпался, видел дремлющую за столиком Лидию и снова засыпал. Утром же обнаружил стратигиссу лежащей в одежде на самом краешке постели. Довольно усмехнулся и, прихватив доспехи и оружие, тихо вышел за дверь.
9
Предстояло главное: раздел добычи и женщин. С добычей на первый взгляд было просто: коль скоро число моричей от остального войска составляло одну восьмую часть, то и отделить им присудили такую же часть добычи. Разногласия возникли как именно что оценивать. Понадобились доверенные люди от арсов и от моричей, которые всему разнообразию награбленного добра назначали согласованную цену, а затем уже все записывали и делили.
Князю досталась более трудная задача: женщины. Когда происходило сражение и воинов было мало, тогда все они выстраивались на следующий день в очередь по боевым заслугам и сами выходили и выбирали ту или другую пленницу из общей группы. Важно было, чтобы обязательно прошла ночь и еще какое-то дневное время, дабы пленницы немного смирились со своей участью и сумели чуть-чуть присмотреться к своим возможным хозяевам. Именно такой подход давал потом образоваться крепким семьям всем вернувшимся с покладистыми наложницами липовцам.
Сейчас же ни у кого боевых заслуг не имелось, да и слишком всех воинов было много, поэтому Рыбья Кровь решил поступить иначе:
– Сначала мы всех пленниц продадим, а потом полученную казну разделим как добычу.
– А кто покупать будет? Мы сами, что ли? – недовольно загудели многие.
– А вот им. – Дарник указал на пока еще небольшую толпу дикейцев.
За сутки половина жителей покинула город, а половина осталась сидеть за закрыми ставнями. Увидев, что словене порядком утихомирились, часть из них, одевшись в самую бедную одежду, выползла на улицы. В основном это были родственники захваченных женщин. Едва пленниц вывели на пристань, раздался их громкий плач и стенания.
Князь шепнул слово Корнею, и тот вывел на каменную тумбу самую богато одетую дикейку:
– Десять милиарисиев. Кто больше?..
– Одиннадцать, – произнес один из моричей.
– Двадцать! – крикнули из толпы…
Чуть погодя цена поднялась до сто пятидесяти милиарисиев, и пленницу собрались увести с собой счастливые родители.
– Э, нет! – запротестовали, звеня оружием, моричи. – Нам самим такие бабы нужны! Мы их мечом добыли, они наши по праву!
– Кто ее захватил? – громко вызвал Дарник.
– Ну я, – вперед выступил заградский десятский с пышным чубом.
– Отдать ему все деньги. А теперь верни их родителям и забирай свою красавицу.
И воины и дикейцы, замерев, ждали, как поступит десятский.
– Да я на это серебро три таких молодки куплю! – заградец под общий смех сунул увесистый мешочек с монетами себе за пазуху.
Дальше все пошло в том же духе. Толпа дикейцев увеличилась в несколько раз. Цены порой переваливали за двести и даже за триста милиарисиев. Несчастные родственники пленниц прямо тут же одалживали у знакомых золотые и серебряные монеты, чтобы расплатиться.
К князю пробилась старушка с двумя малыми внуками. При виде матери среди пленниц малыши громко зарыдали. Вообще все ромеи были сильно падки на слезы и жалобы, это Дарник заметил еще в Талесе. Бабушка принялась безостановочно лепетать, что они слишком бедны и им нечем выкупить свою единственную кормилицу.
– Ладно, ладно, берите ее и ступайте. – И Рыбья Кровь еще сам вручил малышам по серебряной монетке.
– Ты так совсем моих моричей без женщин оставишь, – укорил Кухтай.
– Кто им мешает самим раскошелиться?
– Да кто за рабыню такую непомерную виру платить станет?
– За рабыню она непомерная, а за жену в самый раз. Пускай твои моричи сами думают, без тебя.
Бойкую распродажу нарушил прибежавший от Южных ворот крепости лучник:
– Ромеи из крепости выходят!
Оставшихся женщин осталась стеречь охранная сотня, остальные бросились бегом в сторону крепости. Дарник с арсами впереди всех на лошадях. Когда достигли Южных ворот, там все было уже кончено. Две ватаги гридей с двумя камнеметами на треногах, стоя за укрытием из перевернутых повозок, столов и бревен, с честью отбили вылазку двух сотен конных и пеших ромеев. Перед воротами лежали три десятка убитых стратиотов, а часть убитых и раненых уносили в крепость их уцелевшие товарищи. У липовцев было лишь трое пострадавших.
– Пять медных и одну серебряную фалеру на всех, – объявил награду Рыбья Кровь. – Разделите их сами.
Радостный рев сорока глоток приветствовал его слова. Чтобы обезопаситься от подобных вылазок впредь, князь добавил каждому из заградительных отрядов еще по две ватаги и вернулся вместе с воеводами на пристань.
Там уже собралось не меньше тысячи дикейцев. Полюбоваться на торговлю бывшими хозяйками явилось немало их рабов и большое число нищих.
– Это ромейские смерды, – объяснил Дарнику один из лазутчиков. – Как наши бездомники – из селищ ушли, а в городе не прижились.
– А евнухи среди них есть? – тихо полюбопытствовал князь.
– Есть, – шепнул лазутчик и безошибочно указал: – Вон и вон, и вон.
Пока Рыбья Кровь рассматривал невиданную мужскую разновидность, один из евнухов приблизился к нему:
– Дай нам оружие, мы сами против дикейцев пойдем.
Дарник почувствовал непроизвольное отвращение говорить с этим человеком:
– А потом что? Мы уйдем, а вы останетесь? – неуверенно произнес он.
– Потом будет потом. Ты сейчас оружие дай, – настаивал евнух.
Подошедший Корней, поняв суть разговора, добавил:
– У меня в тюрьме тоже полсотни таких желающих наберется.
– Может их как черное войско использовать? – посоветовал Копыл.
– Ладно, набирай. Только никаких мечей, только топоры давай, – согласился с ним Дарник и, оставив на писаря-казначея торг женщинами, покинул пристань, снова выслушивать вопли родственников пленниц не имел ни малейшей охоты.
Внимательно впитывая происходящее вокруг, князь отмечал, насколько его воеводы все делали правильно, не растерялись в необычной городской обстановке, всюду без указаний выставили охранные посты, ближние к гавани улицы перегородили завалами из подручных средств, на перекрестках расположили якобы отдыхать целые ватаги с оружием в руках, на постой определили воинов очень компактно. То есть, случилось необыкновенное: в разгар боевых действий ему самому почти не осталось чем заняться.
– Пошли на дромон, – к месту предложил Корней и с арсовой ватагой они отправились на захваченное судно.
Впервые появилась возможность увидеть снаружи и изнутри грозу и ужас Русского моря – трехпалубный корабль на две сотни гребцов и сотню воинов. Четыре баллисты, восемь сифонофоров, по три перекидных мостика с крючьями у каждого борта, лебедки для спуска с верхней палубы на воду двух малых лодок. А еще подвесные койки внутри корпуса дромона для сотен гребцов и воинов и две роскошных каюты для капитана-навклира и комита войсковой тагмы. Вчера повезло, что на борту находилась лишь сторожевая часть команды, не успевшая пустить в ход ромейский огонь и баллисты.
– Можешь плыть на нем? – спросил Дарник у своего кормщика-арса.
– Вряд ли. Здесь нужна особая выучка. Мне бы его на полгода, тогда, пожалуйста, – отвечал мореход.
На берегу князя поджидал Кухтай:
– Чего ждем? Чтобы ромейское войско пожаловало?
– В крепости дворец стратига и вся казна фемы. Хочешь от нее отказаться?
– Ну, так давай возьмем крепость. А может проще за стратигиссу их казну, как выкуп, получить?
– А тебе самому что лучше: крепость взять или выкупа хватит?
Кухтай промолчал, опасаясь язвительных замечаний князя.
Действительно, надо было что-то решать. Дав лазутчику ватагу воинов, Рыбья Кровь послал их перекрыть акведук, питающий крепость, затем приказал Сеченю готовить осадные лестницы.
– Зачем лестницы? Лучше пращницы построить, я смотрел, стены хлипкие, пращницами за полдня проломим, – предложил свое воевода.
– Мне крепость нужна с целыми стенами, – сказав так, Дарник заодно уяснил себе, чего он, собственно, хочет: не бежать воровски прочь с награбленным добром, а на равных договариваться с ромейскими стратигами. Засев в крепости, он может сколько угодно своими пращницами разрушать из нее всю Дикею. Простой хозяйский расчет вынудит ромеев пойти на мировую.
– Там из крепости священник вышел, – доложил прискакавший дозорный. – К твоей пленнице рвется.
Священник был как священник: худощавый, с большими залысинами, аккуратной бородкой, в ниспадающих белых одеждах. Звали его отец Паисий.
– Могу ли я увидеть Лидию? – спросил он у князя.
– Зачем тебе? – Дарника уже начала раздражать эта уверенность дикейцев, что теперь они могут расхаживать по своему городу как хотят.
– Я ее духовник и должен поддержать ее в постигнутом несчастье.
– Уведите и закройте его в какой-нибудь кладовке, – приказал князь арсам.
Священник, не поняв распоряжения отданного по-словенски, послушно последовал за охранниками.
К исходу дня жизнь в городе окончательно наладилась. Открылись многие лавки и мастерские. В тракториях липовцы пили вино вперемежку с ромеями. Новоявленные ополченцы из черного войска притащили в качестве заложников несколько знатных дикейцев-мужчин. К Дарнику пожаловала делегация городских чиновников с просьбой, не будет он против вывоза мусора и выпечки хлеба. Заодно Рыбья Кровь вернул на городские улицы и на охрану тюрьмы дикейских стражников с палками, чтобы те сами разбирались со своими собственными преступниками. Позже явился арс, стерегущий Лидию и сказал, что пленница требует себе смену одежды и постельного белья.
– Ну, так пускай пошлет в крепость за ними своих рабынь, – распорядился князь.
К его крайнему изумлению, все так и произошло: служанки сходили в крепость и принесли оттуда для своей госпожи несколько нарядов и смен постельного белья.
Поговорив с воеводами, князь приказал играть двести свадеб, именно столько пленниц осталось в руках словен. То, что у многих из них дома остались жены и наложницы, значения не имело – слишком много полюбовниц никогда не бывает. Некоторые из гридей захотели даже венчаться по ромейскому церковному обряду – так им хотелось понравиться своим избранницам. Но венчать некрещеных варваров не согласился ни один дикейский священник, поэтому пришлось
