будем.
— Да-а, у других все, а у меня – ничего. В старости стакан воды некому будет подать…
— А ты думаешь другим, семейным, кто-то подаст? Давай на наших работниц посмотрим, кто из них доволен жизнью.
Возьмем первую попавшуюся, самую молодую. Алла Валентиновна. Муж ее — Женька пьет. Алка его недавно выгнала окончательно. Он денег не приносил, работу бросил. К родителям вернулся. Там не лучше: мать – пьяница и сестра не отстает. Отец весь дом на себе тащит и дачу в придачу. Женька оправдывается, мол, в Афгане служил, много чего видел. Только Алке от того не легче, ей дочь растить надо. Они давно врозь живут. Женька приходит к ней будоражить, денег просить. В дверь молотит, матерится. Замок сломал. Ты бы так хотела?
— Нет.
— Другая воспитательница — Татьяна Петровна. Муж красивый, круглолицый, в Иваньково из Молдавии приехал. Служил здесь срочную, остался прапорщиком. Не пьет, зато гуляет. Красота не в пользу пошла. Весь поселок про его шашни наслышан. Мужики не стесняются — где живут, там и гадят. Сговорчивых разведенок да одиночек полно кругом, хоть каждый день любовниц меняй. Татьяна добрая, молчит, не хочет мужа позорить. Жалоб от нее не услышишь. А думаешь дома, когда никто не видит, не плачет она?
— Я бы гуляку не потерпела рядом…
— Еще одна — Анна Михайловна. В молодости необыкновенная красавица была, естественная блондинка, голубоглазая. Правда, одна нога короче другой от полиомелита.
— Да, она хоть и хромая, а замуж вышла, — чуть ли не с завистью пробормотала Наталья.
— Вышла. За Муравьева дурака. Он раньше тоже красавец был, как только с армии пришел. Ко мне сватался. Сейчас спился. Знаешь про их дочерей? У старшей Ольги трое детей не известно от кого. Первого в пятнадцать лет родила. Сказала – изнасиловали и все такое. Тогда весь поселок всколыхнулся. Жалели ее. Когда через год второй появился, все недоумевали: опять изнасиловали или как? А когда вскорости третьего заимела – смеяться стали. Кого жалели? Потаскушку и пьянчужку. Не работает, ворует по дачам с приятелем-собутыльником. Ее сестра Наташка в восемнадцать лет от мигранта родила. Тот быстренько смылся. Она, правда, потом замуж за русского вышла. Да он тоже не подарок. И все на шее у Анны Михайловны сидят. Как думаешь – не тяжело ей?
— Она молодец, никогда не унывает.
— Не унывает, потому что некогда. Бывший муж материально не помогает, сам у родителей иждивенцем. Анна не от хорошей жизни на вторую работу уборщицей устроилась. Днем на заводе бухгалтером трудится, вечером сюда ковыляет — убираться. Ей всего сорок четыре, а выглядит пенсионеркой. Не знаю, замечала ты, у нее из одежды всего две юбки и две кофты, которые она комбинирует. Носит одно и то же лет десять точно. На людях не унывает, а по ночам?
— По ночам – другой разговор, — согласилась Наталья. Вытерла последнюю влагу со щек, села поудобнее, повернула лицо к собеседнице. Хоть и работала всю жизнь в саду, близко с другими сотрудницами не сходилась, личной жизнью их не интересовалась. Не хотела «сплетни собирать». Слишком своими несчастьями была занята, а оказывается – у других судьба не легче.
— Следующая наша страдалица — Валентина Григорьевна Приданникова. Муж – главный инженер на заводе. Раньше капли в рот не брал, теперь не просыхает. До такой степени ужирается, что про служебные обязанности забывает. Недавно должен был в Москву в командировку ехать, да утром не проснулся. Она его и так и эдак будила, по щекам хлестала, холодную воду лила. Будильник над ухом заводила. Лупила по всем местам, даже по члену. Так и не проснулся. Пьяный каждый день, надоел ей до тошнотворности, а что поделаешь? Почти сорок лет женаты. Куда разводиться, куда бежать?
— Некуда. Повязана она.
— Следующая. Ольга Сергеевна Бабкина. У этой вообще трагедия из мексиканского сериала. Не все в поселке знают, я тебе по секрету расскажу. Ее муж Илья – красавчик и бабник первой степени. Неисправимый. У Ольги была незамужняя закадычная подружка Лариска Журавлева. Ты ее знаешь — в первом доме от завода живет.
— Фамилия знакомая… Ее мать в хлебной палатке работала?
— Да. Мать нормальная, а отец – пьянь. Лариска родила в семнадцать лет не известно от кого, мыкается одиночкой. Мужики, правда, есть и неплохие, да никто жениться не торопится. Я ее на остановке часто вижу, когда на работу приезжаю. А она очередного ухажера на автобус после ночевки провожает.
Так вот. Лариска к Бабкиным на правах подруги чуть не каждый день приходила. Они с Ильей снюхались, а Ольге сонных таблеток подкладывали. Даром, что мать Ильи – детский доктор. Небось, она и снабжала. Может, сама не знала, для чего, в это я поверю. Нина Кирилловна, вообще — порядочный человек. Ни в чем зазорном не замечена. Когда Ольга случайно обнаружила обман, с Лариской насмерть разругалась.
— А Илья?
— Что ему будет… Продолжал кобелить. Потом на заработки в Испанию уехал. Сейчас не знаю, где обретается. Ольга давно не рассказывала, а самой спрашивать неудобно. Ты слышала — недавно у замглавного бухгалтера завода Антонины Николаевны дочка умерла?
— Наташка?
— Да.
— От чего? Она ж молодая, тридцать-то исполнилось?
— Тридцать два. Хорошая девка, а замуж так и не вышла. Умерла во сне. Наверное, сердце остановилось.
— Ой, жалко.
— За два года до того У Антонины муж умер. Хороший был мужчина, беззлобный, мастером на заводе работал. Последние годы пил. Зимой шел с работы пьяный, оступился на лестнице, ударился виском. Скончался в больнице.
— Нин, вот ты рассказываешь, а я и не знала ни про кого, хотя рядом живем. Все про свои беды горевала. Права ты. Ребенка потерять – это погорше моего будет.
— И не говори. Осталась Антонина одна. Ни мужа, ни дочери. Кто ей-то воды поднесет?
Наталья Николаевна промолчала. На правду не возразишь.
— Вот и подумай, моя дорогая, стоит тебе так уж убиваться. Пятьдесят лет – не конец жизни. Наоборот, самое лучшее начало. Надо только взглянуть на себя по-другому, не побояться круто повернуть судьбу.
— Да как я в этом задрипанном Иванькове судьбу-то поверну? Куда здесь податься, где себя показать? Кроме рабкооповского магазина развлекательных учреждений нет. Кроме полудурка Манеки холостых мужиков не наблюдается. Горькие пьяницы и те разобраны. Сходить некуда. Клуб давно не работает, кафешки занюханной нет, про спортивные секции слыхом не слыхали. Люди сидят по домам, как мыши по норам. Зимой нос наружу не высовывают. Летом выползают — на лавочках посидеть, посплетничать. Дыра беспросветная это Иваньково.
— Ну, на Иванькове свет клином не сошелся. Можешь в Москву уехать. Ты же одинокая, это твой козырь. В Москве и работу легче найти, и судьбу устроить. Ты подумай над этим. Если решишься, я тебе адрес дам, у кого первое время можно пожить.
— В Москве хорошо, да что я там буду делать? Никакую работу, кроме пианино, не умею. Ничему полезному за всю жизнь не научилась. Даже огород прополоть. Кстати, не знаешь, кому дача нужна? После матери я туда не заявлялась. Продать хотела, да не знаю, где покупателей искать.
— Я поспрашиваю. Сейчас москвичи в наших местах дачи хорошо покупают. А насчет работы не беспокойся. В Москве без диплома легко устроиться. Дворников не хватает. Тебя с распростертыми примут. Если стесняешься с метлой ходить, попробуй в метро устроиться. Там серьезные женщины без специальности на работу требуются. Вахтером на турникет. Или сигналы поездам подавать. Что-то в этом роде. Ты непьющая, красавица. Непременно возьмут куда-нибудь. Подумай, ладно?
— Ладно.
— А теперь иди домой. И не горюй, Наташ. Устроится у тебя. Ты помедитируй на досуге.
— Это как?
— Ну как в кино. Подойди к зеркалу и начинай повторять: я самая обаятельная и привлекательная. Меня все мужчины любят и желают. В таком духе. Иногда помогает.
— Хорошо, я попробую.
— И не грусти. Постарайся не думать о годах. В душе-то мы молодые — это главное. Ты еще хорошо выглядишь, Наташ. Только волосы покрась. Я заметила, женщина начинает стареть, когда перестает красить волосы.
— Ты чем красишь?
— Хной.
— Надо и мне попробовать…
Выходила Наталья Николаевна с детсадовской территории, тяжело передвигая ноги, будто в сапоги глиняной жижи до краев налили. Раньше день рожденья праздником ощущался, хотелось нарядиться, приготовить что-нибудь вкусненькое, выпить. Сегодня впервые не хочется ничего. Не стоит и вспоминать. Убитое настроение. Хорошо – встречным его не видно, темно уже. Впрочем, у них та же самая отупелость в глазах. Эх, что за жизнь…
Наталья вышла за ворота и остановилась. Ненавидящим взглядом обвела с детства знакомые «достопримечательности» родного поселка. Раньше проходила мимо, не замечая, а сегодня будто прозрела.
Ужаснулась потихоньку.
Вот гигантская пропагандистская «скульптура», с советских времен еще осталась: серп и молот – символ труда. Давно не крашенные, они облезли, проржавели, покорежились и приготовились рухнуть, точно, как идея, которую символизировали.
Вот детская игровая площадка. Даже смотреть неохота, не то, что с ребенком прийти поиграть. Площадка выглядела прилично лишь в первый год после установки. Была она создана по мотивам русских сказок. Стояли избушки миниатюрные с резьбой на окошках и крышах – чтобы играть в прятки или просто лазить туда-сюда. Деревянные богатыри держали перекладину качелей. На них любовались красавицы с косами и лесные зверушки с хвостами. Висело бревно в виде крокодила, чтобы вместе качаться. Лестницы разноцветные – прямые, винтовые… За пару лет местные вандалы привели площадку в плачевное состояние: богатырям размозжили головы, красавицам оторвали косы, зверушкам отломали хвосты, крокодилу порвали пасть, в избушках наложили куч…
Разгром – будто Мамай прошел.
Да прошел он не только по детской площадке, а по всему поселку. Разруха и заброшенность. На двухэтажный дом быта «Незабудка» без слез не взглянешь. Раньше там размещались «предприятия бытовых услуг»: парикмахерская, ателье, сапожная мастерская. Сейчас не размещается ничего, кроме мусора и опять же человеческого дерьма. И что это за привычка такая рабоче-крестьянская – гадить повсюду? Наташа читала: когда в революцию крестьяне громили барские усадьбы – испражнялись в ящики античных столов. В знак презрения и ради смеха: кто-нибудь откроет ящик, а там раз – и куча дерьма!
Смешно же…
Не смешно.
Странно. Люди специально бегут из дома на улицу, чтобы испражниться. У них нет туалета? Или нет дома?..
Скорее – нет порядка в голове.
Нет порядка в поселке.
Некогда оживленная «Незабудка» сейчас пустует и разрушается. Люди ушли, и ушло все живое – тепло, голоса, звуки. Лишь залетевшие с улицы листья бегают по ее темным лестницам, шепчутся, шуршат о прошлом.
