Лавина

Вот взмахну рукой и заморожу тебя, как Эльза заморозила сестру Анну…

Зария взмахнула рукой, будто волшебной палочкой. Луана прыгнула на нее, будто защищалась от колдовства. Обнявшись и смеясь, девочки покатились по ковру.

Фризо смотрел и улыбался. Дочки очаровательные – в мать. И умные — в обоих родителей. Какое счастье, что не он не послушал Кабинет и не отказался от Мейбл… Когда дети подрастут, отправятся учиться в лучший мировой университет Оксфорд. Университеты на родине тоже на хорошем счету, но там мешает фактор принадлежности к самой известной в стране фамилии. Любопытство сокурсников будет сопровождать их на каждом шагу и мешать учебе.

Повышенное внимание посторонних – слишком большой стресс. Не стоит подвергать ему юную психику Луаны и Зарии. Пусть чувствуют себя на равных с другими студентами. Пусть живут без надзора прессы, который с детства сопровождал Фризо. И до сих пор сопровождает Александра, а теперь и Максиму. Недавно дотошные фотографы разглядели на ее платье рисунок, отдаленно напоминающий свастику. В прессе и в телевизоре подняли вой, будто она уже отправила евреев в концлагерь.

Нет, Фризо не надо, чтобы его детей рассматривали под микроскопом. Чтобы успехи подвергали сомнению, а ошибки выставляли напоказ.

Пусть дочери живут без страха чужого осуждения. Пусть учатся поступать по своему усмотрению, а не по протоколу. Привыкают рассчитывать на себя, а не требовать привилегий по праву монаршей крови.

Привилегия – расплывчатое понятие. Это как на дороге, когда выезжаешь с правой стороны: вроде имеешь преимущество, но надо ждать, когда тебе его предоставят. Значит – зависишь от других.

Зависеть Фризо не любил.

Его дети будут независимы — в выборе профессии, супруга, друзей. Свобода – величайшая привилегия человека. Для счастья не важно ни место жительства, ни количество монет в портмоне. Нигде в мире не увидишь столько улыбок, как на Кубе — люди бедные, но счастливые.

Впрочем, деньги в разумных количествах не помешают. Они паруса свободы, дают возможность путешествовать, открывать мир. Луана и Зария вырастут и сами решат — где им жить. Выбор велик: в Америке, Европе, Азии, Австралии. Да хоть в Антарктиде, по соседству с пингвинами. Или на родине. Главное – стать финансово самостоятельными, а не рассчитывать на фамильное богатство.

Богатство полученное, а не заработанное слишком опасно. Оно убивает стимул развиваться, стремление достигать. Билл Гейтс лишил детей наследства, оставив лишь деньги на учебу, а он один из умнейших людей своего времени. Фризо не допустит, чтобы дочери росли избалованными владелицами миллионов подобно американской наследнице отелей Хилтон, опьяневшей от богатства. Пусть они останутся нормальными, трезвомыслящими, голландскими девчонками…

Фризо не заметил, как стал проваливаться в сон. Взрыв смеха вернул его в реальность. На ковре возились уже трое: Мейбл присоединилась к дочерям, они вместе катались, обнимались, целовались. Рюкзаки-чемоданы раскиданы, кофточки-костюмы смяты и забыты. Шум, хохот, хаос.

В маленьком доме большое счастье.

А во дворце есть место всему, кроме счастья. Фризо знал не понаслышке. Его безоблачное детство сопровождала одна тень – депрессия отца. Он был добрейшим человеком, но не прижился на новой родине, не нашел места в голландском обществе, которое не простило ему членства в Гитлерюгенде и офицерство в Вермахте. Ощущение ненужности свело его в могилу. На родине он был бы уважаемым человеком, скорее всего политиком, решал бы судьбы послевоенной Германии. А кто он здесь? Всего лишь придаток жены-королевы без права принятия решений, но с правом проживания во дворце. Который стал его тюрьмой. А жил бы он, как все немецкие бюргеры, в собственном доме: с черепицей на крыше, гортензией в саду и Мерседесом в гараже, глядишь, дожил бы до правнуков.

По праздникам всей семьей ездили во дворец Суздайк – низкий, длинный, как поезд, с двумя флигелями на концах. В тех флигелях жили дед Бернард и бабушка Юлиана. Последние десять лет они не встречались и не общались. Они никогда не любили друг друга, а под конец просто ненавидели. Они двигались к жизненному концу в одном поезде, но в разных вагонах.

Фризо вспомнил фамильный дворец Хет Лоо. Там разрешалось говорить тихо, ходить неслышно, одеваться прилично, вести себя достойно. Запрещалось бегать и прыгать не говоря уже затеять потасовку с братьями. Потасовки только на улице – зимой в снегу, летом в траве. Боролись чаще всего двое старших, младшего Константина не считали за достойного соперника. В те моменты у Фризо вертелась мысль: «Колотить Александра можешь, но не до смерти, иначе тебе придется стать королем». К профессии монарха он с детства испытывал отвращение.

И отвращение к обязательным фотосессиям всей семьей. Противно ощущать на себе «всевидящее» око объективов. Рассматривают чуть ли не под микроскопом, каждую морщинку на лице, каждую складку на одежде. Стоишь как голый король, хотя и не король и не голый. Недавно такой случай произошел. Во время сессии дул ветер, одежда облепляла тела. Кто-то из дотошных репортеров разглядел, что под брюками у Александра в районе промежности выделяется значительный бугор. Тут же разослали снимки по бульварным телепрограммам. Продемонстрировали бугор на всю страну и в подробностях обсудили.

Смех и грех…

Нет, идиотизм.

Быть королем – сомнительное счастье.

Подальше от него.

И от дворца.

Заветная мечта лицейской юности Фризо — вырваться на свободу. Окончил учебу и вырвался сразу отовсюду: из лицея, из дворца, из страны. Поступил в Калифорнийский университет и поселился в кампусе в комнатушке на двоих. Спартанская обстановка, только самое необходимое – кровать, стол, стул, полка с книгами. Тесно, но как же свободно!

И здесь, в альпийском шале – свободно. И счастливо. Фризо смотрел на жену и дочерей, игравших на ковре, и чувствовал, как уголки губ сами собой раздвигаются в улыбке. Три его любимые девочки — вот оно счастье. Вот ради чего стоит жить. Любимые люди – твоя опора. Дом, где счастливо смеются – твое главное богатство. И даже если лавина его захлестнет или другое несчастье обрушится – этот дом будет стоять, как крепость…

Фризо очнулся от легкого прикосновения. Мейбл сидела рядом, гладила по руке.

— Ты задремал и чуть не уронил чашку с кофе.

От ее руки шло тепло. От ее присутствия шло тепло. Фризо коснулся губами ее виска.

— Спасибо, любимая. Какое у тебя расписание на сегодня?

— Отдохнем часок после перелета. Девочки слишком возбуждены, не хочу, чтобы у них голова разболелась от избытка впечатлений. А потом пойдем кататься. Но сначала проведем нашу семейную фотосессию. Я уже кое-что сняла. — Мейбл полистала экран телефона. — Смотри. Вот Луана впервые увидела горы в окне вертолета. Глаза круглые, будто в них вставили по монетке. А вот Зария. Вцепилась ей в руку. Испугала как бы вертолет не задел вершину и не рухнул. А здесь ты меня подкараулил, когда я дремала, уставшая, без косметики. И на мой же телефон снял. Это нечестно. – Мейбл шутливо шлепнула Фризо по руке. — Я же здесь бледная и страшная!

— Ты самая красивая женщина на свете. Даже когда спишь, без косметики или устала, – тихо сказал Фризо. Он нечасто делал комплименты, а если делал – то честно.

Мейбл взяла его руку, приложила к щеке. Она дорожила тем, что имела. Она любила Фризо и была благодарна. Он дал ей все, что только мужчина может дать женщине. Вознес на самый верх — ввел в королевскую семью, вдобавок стал ей настоящей опорой. Каменной стеной, за которую всегда можно спрятаться – от людей и от печалей.

По-отечески доброй, надежной, мужской поддержки Мейбл не хватало с детства. Рано потеряла отца, росла с отчимом. Он исполнял долг по воспитанию дочерей жены: оплачивал еду, одежду, учебу, но не более. Хрупкая Мейбл скучала по сильному плечу. Ее привлекали мужчины, которые чего-то добились в жизни, твердо стояли на ногах. Думала – на них можно опереться, и по молодости совершила пару ошибок. Начинала отношения с мужчинами, которых считала сильными, но они оказались с темным прошлым и стояли на ногах совсем не так прочно, как казалось. Очень скоро темное прошлое их настигло: одного убили в мафиозных разборках, другого посадили пожизненно.

Сомнительные знакомства подпортили ее репутацию. Скандалы – лакомый кусочек для прессы. Не имея доказательств, репортеры придумывали невероятные истории, распускали грязные слухи.

С Фризо произошло нечто подобное – каких только слухов о нем ни распускали, вплоть до того, что он гомо.

Кто знает методы репортеров, не верит ни единому их слову. Фризо не верил.

Какое счастье…

— Какое счастье, что я встретила тебя, милый. – Мейбл поцеловала его руку.

И замолчала.

Фризо тоже молчал. Для любви не важны слова. Важны глаза. В  глубоких, голубых глазах Мейбл отражались крошечные лампочки, разбросанные по потолку, как звезды по небу. Из-за этих глаз он пошел на конфликт с Кабинетом министров. Какая ерунда! Ради любимой он бы с целым миром повздорил…

Звонок. Флориан. Фризо приложил телефон к уху.

— Привет!… Ты уже здесь?… Да, время есть… Где будешь ждать?… Хорошо. – Фризо нажал красную кнопку и отключился – не только от разговора, но и от происходящего вокруг. Заторопился. Его звали – не только Флориан, но и… горы. Он приехал сюда ради них и вдруг смутился, будто изменил жене и детям. Нет, не стоит смущаться, семью он никогда не обидит и не бросит. Но семья с ним навсегда, а горы… всего на два дня. – Дорогая, пока вы будете отдыхать, я скачусь пару раз. Флориан уже ждет меня. Говорит, нашел какой-то интересный склон. Здесь недалеко, чуть в стороне от зеленой лыжни.

— Ах, Фризо. Почему бы вам не кататься там, где все?

— Там, где все, слишком много народа, — сказал Фризо, вставая. —  Не люблю, когда мешаются под ногами. Того и гляди наткнешься на неопытного горнолыжника или еще хуже — ребенка. Поранишь, придется платить компенсацию. Счет может пойти на сотни тысяч, учитывая наше происхождение. Потому мы выискиваем уединенные тропы, необъезженные склоны. Не переживай, дорогая. Ничего со мной не случится, обещаю.

— Хорошо, Фризо. – Мейбл беспокоилась, но не стала настаивать. Фризо – принц крови, не терпит, чтобы ему навязывали мнение. – Только, пожалуйста, не забудь взять с собой бипер и антилавинный мешок.

— Конечно.

— Не останешься с нами на ланч?

— Нет, перекушу в кафе на вершине.

Фризо надел лыжный костюм – подчеркнуто мужской: черный с серыми полосками по карманам, шлем, вышел на улицу и… зажмурился от водопада света. Будто нырнул в солнце. Будто оно было счастливо светить ему и только ему. Кажется, в аэропорту Израиля прибывающих встречает плакат «Только вас мы и ждали!». Солнце Альп светило так, будто только и ждало