«Они должны были жить после нас…»

         Утром 24 июня отец и Володька  встали пораньше, сложили в торбу кое-какие походные пожитки, включая шматок сала и буханку хлеба на двоих, запрягли кобылу в повозку и отправились в  районный военкомат.
- Батько, а хто кобылу назад пригонит? – спросила, провожая, мать.
- Нихто! – угрюмо ответствовал отец. – На фронте и лошади сейчас надобны.
Однако вечером отец вернулся домой вместе с лошадью и повозкой. Не взяли его на фронт.
- Вышел мой возраст для войны, - объяснил отец и добавил, - а Володьку забрали.
- И шо мы будем робыты? – спросила мать.
- Жить, - ответил отец. -  Вон, этих от войны хоронить будем, - указал он на несовершеннолетних дочь и сына.
       Так пришла  война  в семью Петра Скорохода. И в другие совхозные  семьи война точно так же пришла. Одна на всех, беспощадная и коварная. На целых четыре года.
       И не было в селе  двора, из которого кто-нибудь не ушел на фронт. Из двора Скорохода на фронт ушли двое: сыновья Иван и Владимир. Владимир ушел на третий день войны, а Иван уже воевал с сорокового года. В последний год службы попал в финскую кампанию. Весной демобилизовали, должен был со дня на день домой вернуться. Да тут началась новая война. Иван так и остался в части. Командир части, правда, выписал ему отпуск на неделю, чтоб с родными повидался, да Иван сам не поехал домой. Не захотел душу травить. Да и  что разгуливать-то, когда немец прет, как оглашенный? В общем, прислал матери с отцом письмо, что, дескать, побывка отменяется, что его часть перевели куда-то на юг, а домой он обязательно  вернется, «как только Красная Армия даст немцу в морду, чтоб не совал он её в наш советский дом».
     Мать ни читать, ни писать не умела, поэтому все письма приходилось читать отцу. Узнав о содержании письма, мать долго плакала. Потом взяла письмо,  сложила его аккуратненько в заветную коробочку и спрятала в сундук. И стала ждать сыновей.
     В июле Иван и Владимир прислали по письму. Письмо Ивана было очень кратким. Чувствовалось, что писал чуть ли не на ходу. Сообщал, что  часть его передислоцировали на юг Украины,  что жив, здоров, что бои идут тяжелые, враг все время наступает, но победа все равно останется на стороне Красной Армии. Еще к письму Иван приложил фотокарточку с надписью, что сфотографировался  в мае, сразу после объявления о демобилизации. Письмо Владимира было более обстоятельным. Написал, что сразу же по принятии присяги, его отправили в артиллерийскую школу, которая находится  в г. Сталинграде. Непосредственно на фронт отправится месяца через полтора-два.
     А в августе пришло письмо только от Владимира. От Ивана никаких вестей не было. Мать забеспокоилась. Мысли всякие темные полезли в голову. Иван стал сниться  чуть ли не каждую ночь. В  день Успения Пресвятой Богородицы сразу, как только Петр ушел в контору, вытащила мать из сундука  икону Божьей Матери и маленькую лампадку, пристроила все это в святом углу, а затем притулила к иконе Ванину фотографию, которую он прислал с фронта. Зажгла фитилек в лампадке и принялась молить Богородицу о здравии сына.
-Тю! Та ты шо, сдурела,  маты? – воскликнул  Петро, неожиданно вошедший в хату и заставший женщину за таким непотребным для жены совхозного счетовода занятием. – Ты опять принялась за своё? Ну, сколь мне можно тебе говорить, что религия – это опиум?
- Так ведь не за себя, батько! За сыночков наших, - заплакала мать.
- Ну, будет, будет! – принялся успокаивать. – Ежли тебе так легче, то молись за Христа ради! Одного не могу понять, ну чем тебе может помочь этая доска?
- Это не доска, а Лик. Я вот на фотографию Вани смотрю, все равно, как если бы он сам был тут и разговаривал бы с нами. Так и с Богородицей.
- Та ты дывысь: дэ твоя Богородица, а дэ наш Ваня? Чем она может допомочь ему отсель?
- Ты ничего не понимаешь.
      Махнул отец рукой и  вышел из хаты. Нехай себе молится, якшо так спокойней.
Шли дни за днями. Владимир писал регулярно, хоть и не совсем часто. Даже когда и задерживалась весточка от Владимира, мать твердо знала, что с ним все ладно: жив, здоров, воюет. Все мысли ее  направлены были в сторону Ивана, который после того единственного письма так и не объявился. В середине октября почтальонша принесла казенное письмо со штампом. Из военкомата. Сообщалось, что старший сержант Скороход Иван в ходе боев под городом Николаевом пропал без вести.
- Шо цэ такэ - без вести пропавший, батько? –  прошептала мать, комкая в дрожащих руках листок.
- Цэ такэ, шо после боя, когда проверяють, кто живой остался, кто убитый, а  кто раненый,  кого не находять среди всех, той и оказывается без вести пропавший.
- Хиба можно так, чтоб человек  зовсим пропал?
- Зовсим, это когда убитый. А когда пропал, то дэсь объявится: на нашей стороне, або на другой.
- А на другой – это что?
- Это плен, маты.
- Ты ж, вот,  в шестнадцатом годе тоже в плену у немцев был, а потом вернулся.
- Тогда другая была война.
      Но мать бесповоротно уверилась, что сын её Иван обязательно когда-нибудь объявится и вернется домой. Главное, чтоб живой остался. С этой верой перенесла мать все тяготы  долгой и страшной войны: фашистскую оккупацию, холод, голод, изнурительные работы в поле и на оборонительных сооружениях. Вернутся её сыновья домой, обязательно вернутся. Ведь обещали же, что вернутся.
В один из теплых золотистых дней осени 43-го, когда наши войска  уже окончательно погнали врага от Донбасса на запад, возле дома  Скороходов  остановилась  изрядно потрепанная войной совхозная полуторка, из кабины которой высадился шупленький солдатик с котомкой за спиной. Мать в это время хлопотала в хате, дочка с другими девчатами и хлопцами работала на буряках. По решению правления совхоза все старшие школьники  привлекались к полевым работам. Хозяин, по своему обыкновению, столярничал под навесом возле сарая.
     Увидев направлявшегося к дому солдатика, Петро вышел навстречу гостю. Поздоровались. Спросивши (исключительно для проформы) у хозяина, это ли хата Петра Алексеича Скорохода, гость  сразу же  сообщил о цели своего визита.
- Я заехал к вам по поручению товарищей, с которыми воевал ваш сын Иван Петрович Скороход. Я сам тоже его друг, воевал с ним еще в финскую. И потом мы тоже вместе воевали. Ваня погиб у меня на глазах.
- Как же погиб? – возразил  отец. – Нам сообщили, что он без вести пропал.
- Да,  именно так в донесении и сообщили, что пропал. Но я сам видел, как его накрыло землей. Бомба взорвалась прямо под ногами у него.  Меня тоже тогда ранило. Увезли в санчасть, и я долго не мог сообщить командованию, как все было на самом деле. Да вот же и письмо вам из части.  Сначала хотели отправить почтой, а потом, когда узнали, что я домой еду, попросили заехать к вам и передать лично. Я сам тоже ростовский. С Ростова, то есть. Теперь вот, комиссовали.
С этими словами солдатик вытащил из кармана гимнастерки извещение. И только тут Петро заметил, что правый рукав солдатика был пустым. «Зато живой», - мелькнула мысль. И все мгновенно поплыло перед глазами, к горлу подкатилась тошнота, как тогда, в шестнадцатом, когда надышался газов. «Нельзя падать!» - подумал и устоял на ногах.
- Не говори, сынок, матери, что Ваня погиб! – прошептал только и сел на пень, стоявший у верстака.
Солдатик тоже привалился боком к верстаку, пошарил рукой в кармане брюк и вытащил маленький мешочек с махоркой – кисет.
- Сейчас, погоди! Тут у меня где-то газетка валялась, - засуетился отец. – Я помогу цигарку скрутить. Ни, погодь! Пойдем-ка лучше в хату. Надо шось матери казать.
      Солдатика, которого звали  Костей, Скороходы  попросили остаться на ночь погостить.
      Может быть, сто или больше раз пришлось Косте повторить свой рассказ о геройских подвигах боевого товарища Ивана Скорохода. Сначала за обедом все обстоятельно рассказал матери, которая, утирая фартуком слезы, бдительно следила за тем, чтобы миска солдата не пустовала. Потом в хату одна за другой забегали какие-то бабы. Соседки, видать. Ближе к вечеру домой пришла очень красивая дивчина, сестра Ивана. Следом за нею протиснулись в горницу её подружки. И всем им повествование о подвигах Ивана пришлось повторить. А вечером уже был ужин, на который собрались  очень степенные мужики: два старика и инвалид, который был,  как и сам Костя, без левой руки. У этих допрос был уже более дотошный: на каких фронтах воевал, в какой части, куда Ивана отправили после госпиталя? И тут уж Косте пришлось быть особенно осторожным, чтоб не запутаться в показаниях.
      Впрочем, до  момента самого боя под селом Сиротинка показания были абсолютно верными. А потом сочинять пришлось, потому как  налет авиации и бомбы надо было упустить, а в госпиталь требовалось отправиться вместе с Иваном. Ну, и дальше солдат понес уже не разбирая дороги. Иван, дескать, выписался раньше, поскольку был ранен чуть-чуть. Потом Ивана вызвали в штаб дивизии и по особо важному секретному заданию отправили в тыл. А в чей тыл, то никому не ведомо, потому как дело секретное. Но про меж собой, будто, солдаты поговаривали, что Ивана отправили в разведшколу за его знание немецкого языка.
- Это верно! – согласно кивнул головой Петро. – Ванька шибко силен был в немецком. Я сам его обучал с малых лет, потому как парнишка был охоч до языков.
      Уже совсем поздно вечером, когда все гости разошлись, а мать с красивой дивчиной, убравши в горнице после застолья, забрались вместе с малым пацаненком на полати почивать, отец с гостем вышли во двор. Обошли баз и присели на завалившийся плетень, разделявший двор с соседским. Петро скрутил гостю «козью ножку» - цигарку из газеты с махоркой.
- Ну, росповидай, сынок, як там шо було? Ты такэ красно расписал гостям, шо я сам поверил. Могёть, и не погиб тоди Ваня, а его вправду дэсь послали?
- Вот-вот, батько! В прошлом годе в штабе меня точно так же спросили. А только я сам видел, как бомба над хлопцами шуганулась,  и взорвалась земля у них под ногами. И не только я видел. Другие  бойцы тоже. И они тоже показали, как и я. В этом годе после  другого ранения  меня опять в штабе допрашивали насчет того боя. Я все точно так же рассказал. Ну, приехал после госпиталя в часть, меня до командира вызвали. Командир говорит, что отвоевался, дескать: езжай домой. Заодно, говорит, загляни в Стычной до родителей Ивана Скорохода. Как не заехать? Мы же друзья были.
       В 45-м на имя Скороход Анны Мироновны пришло извещение из военкомата о том, что ей полагается пенсия за геройски погибшего сына. Читая вслух данное извещение, Петро, конечно, упустил строки о «геройски погибшем». Озвучил только лишь, что полагается за сына пенсия.
- А як цэ розумиты, шо за сына пенсия? – спросила мать.
- Ну, вин же зараз не могёть допомогать, якшо по секретной части служит, вот военкомат и взялся платить его гроши тебе.
- А ему самому рази гроши не нужны?
- Яки гроши, маты? Вин же на казенных харчах!
        После Победы потихоньку стали возвращаться домой мужики. В 46-м вернулся с фронта Владимир. Привез младшему брату гармонь, а сестре гитару. Аж из самой Германии приехал Володька. Гордости за сына, офицера и орденоносца, у родителей не было предела. Через неделю, правда, Владимир уехал  в Минводы  для продолжения лечения после госпиталя. Уехал лечиться, да