казался таким, как прежде — простым, сильным, и до боли прекрасным.
Когда мы спустились, Маура уже устало держался за мое плечо, и с каждым шагом обратно по тропинке я чувствовал, что идти ему все труднее. Остановившись, я сделал попытку понести его, но он решительно отодвинулся.
— Не надо, Бан. Я дойду. Просто дай на тебя опереться.
Я крепко поддерживал его за поясницу, и он, тяжело дыша, с моей помощью кое-как дошел до белого здания.
У входа нас уже поджидал Эль-Ронт. Увидев, в каком состоянии Маура вернулся, он все же не стал его ругать, а вместо этого сразу усадил в кресло, дал попить и снял с него сандалии.
— Вижу, ты решил показать Бану весь остров сразу, — сказал он с легкой улыбкой, хотя взгляд его не покидала озабоченность.
— Только половину, — отшутился мой хозяин.
— Вы поднимались на Единую точку?
— Да. Закат в этот раз был просто огненным, сияющим, — поделился мой хозяин, пытаясь отдышаться. — А молнии над водой — невероятное зрелище. Хочу нарисовать это все в красках.
Эль-Ронт внимательно слушал, не прерывая. Одновременно он развязал шнуровку на тунике сидевшего и положил ему на грудь влажное полотенце, пропитанное некой жидкостью с приятным травяным запахом, от которого даже у меня, стоявшего рядом с креслом, стало ясно и свежо в голове, и я с наслаждением вдыхал целительный аромат.
— Я спрашивал о них вчера, — сказал правитель. — К сожалению, здесь самых обычных красок действительно не изготовляют. Но посылку уже передали из Карнин-гула, она будет на следующем грузовом корабле, — заверил он Маура, чуть погладив его плечо. — Хочешь лечь?
— Нет, — покачал головой мой хозяин. — Так лучше. Пожалуйста, закажи обед для Бана. Ты ведь уже проголодался? — обратился он ко мне.
Я смущенно кивнул, так как вкусного завтрака на берегу хватило мне совсем ненадолго.
— Я уже договорился об обеде. Сейчас принесут, — кивнув нам обоим, Эль-Ронт вышел, оставляя нас наедине.
Вскоре на столик передо мной поставили большой деревянный поднос со свежими фруктами, ржаным хлебом, медом, и еще каким-то аппетитно пахнущим незнакомым блюдом.
— Это запеченная морская форель, — пояснил хозяин, когда я начал разглядывать принесенное. — Попробуй, просто вкуснятина.
Нежная плоть таяла во рту, и в ней совсем не попадалось косточек; так непривычно после засохшего копченого окуня или леща, приготовленных в очаге, которые надо было раздирать зубами, пытаясь не подавиться торчащими из них острыми иглами костей.
Некоторое время я был целиком занят поглощением чудесных яств, громко чавкая и не поднимая головы от тарелок. Неожиданно меня пронзило чувство вины, когда я понял, что ем один, а хозяин ни к чему не притрагивается.
— Простите… — пролепетал я. — Вы не будете?
Он тоже почти виновато пожал плечами, улыбнувшись уголком рта.
— Может, потом. — Он налил себе воды из кувшина, и, чтобы составить мне компанию, взял с блюда дольку яблока, от которой откусывал по маленькому кусочку.
Я продолжил трапезу, стараясь не огорчать его.
— Знаешь, как они рыбу ловят? — вдруг спросил он.
— Нет, хозяин, — покачал головой я.
— А я как-то раз в Карнин-гуле видел. Представляешь, не сетями и не копьями. А звуком.
— Звуком? — я поднял голову, кое-как отвлекшись от своих тягостных мыслей.
— Да. Звуковой волной приманивают. Быстро и удобно.
— Так у рыб же ушей нет! — изумился я. — Как они слышат?
— Всем телом слышат, — с улыбкой поведал он. — Вот такие удивительные создания.
Разглядывая останки рыбы у себя на тарелке, я вспыхнул от стыда при мысли о том, что одно из этих удивительных созданий я только что съел.
Маура рассмеялся при виде моей сконфуженной физиономии.
— Да не переживай ты так! Природа сама решила, кому кого можно есть, так что ты лишь выполняешь свое предназначение.
Некоторое время мы сидели молча, и я по привычке играл с острыми деревянными палочками, которые прилагались к блюдам.
— Вы… жалеете о том, что не остались учиться? — тихо спросил я.
— Всего обо всем не узнаешь. Но я ведь полный дурак, Баназир. Не видел того, что у меня под носом, и в итоге опять все испортил.
— Вы самый мудрый человек на свете! — с жаром и уверенностью сказал я.
— Ох, Бан… — он покачал головой, улыбаясь и кладя свои руки поверх моих. — Может, я все-таки кое-что узнал, не менее важное. Или даже более. Спасибо тебе за это.
— Мне?! — не поверил я. — За что?
— Без тебя я бы так и не узнал, что такое… смеяться, плакать. По-настоящему. Я… повторял, с детства делал все, как остальные. Но не знал, что чувствовать. Не знал…
Пусть я и не понимал до конца, о чем он говорит, но его благодарность была для меня самым большим даром, о котором я только мог мечтать в своей жизни.
Тем вечером мы сидели рядом на кровати в его комнате.
— Смотри, какой подарок от Аргона, — он подал мне круглый плоский предмет.
Несколько тонких деревянных пластинок были прикреплены одна поверх другой, так, что каждую из них можно было свободно поворачивать вокруг своей оси. На поверхности пластинок были выбиты аккуратные зубчатые дырочки.
— А что это такое, хозяин?
— Сейчас покажу.
Уже стемнело, и Маура подвинул пучок кристаллов на подставке так, чтобы свет от них падал на противоположную стену.
Он вертел перед собой кружок, и тени от дырочек создавали на светлой поверхности стены причудливые точечные сочетания.
— Это те самые узоры, которые звезды образуют на ночном небе, — увлеченно объяснял он. — У каждого — свое название. Вот это, например…
Я слушал во все уши, но названия созвездий не запомнились мне. Мне запомнился его тихий глубокий голос, и знакомый с детства чуть вздернутый кончик носа, и поворот головы, и легкая улыбка в приглушенном мерцающем освещении.
Вновь пришло время ложиться спать. Я вдруг понял, что не хочу погружаться в сон и отключаться от окружающего мира до утра. Эти несколько минут, или часов, или дней… Что они могли значить по сравнению с целой жизнью? Но мне не хотелось терять даже эти минуты… с ним.
Маура медленно разделся сам, как всегда упрямый и не желающий принимать мою опеку. Это было привычно. Он лег в свою постель, с облегчением вытянувшись и накрываясь белым одеялом.
— У нас в Сузатт таких не было, — улыбнулся он, проведя пальцами по мягкой, словно тополиный пух, материи.
— Не было, — отозвался я эхом, изучая такое же одеяло на кровати, предназначенной для меня, и ощупывая ее непривычное металлическое изголовье.
И он закрыл глаза, поворачиваясь набок и кладя руку под щеку, так естественно и просто, как бывало, когда мы ночевали у родичей Калимака в Зараке, а на следующее утро была назначена долгая прогулка по лесу с купанием в пруду; когда он кидался в меня пригоршнями недозрелых ягод, дразня и призывая играть в догонялки, а я отнекивался, ссылаясь на то, что еще не закончил завтракать…
Некоторое время я сидел рядом и присматривался к его лицу, и мой слух пытался уловить звуки его дыхания. Затем, тихо пройдя к своему ложу, я тоже с удовольствием зарылся в почти невесомое одеяло, несмотря на то что в комнате было тепло.
Вдалеке шуршали волны, а над ними в небе всходила бледная луна.
* * *
Пробудившись на следующее утро, я с удивлением обнаружил, что Маура встал раньше меня, и уже одетый сидел в кресле у окна, читая что-то с длинной пластинки.
Он выглядел изможденным, но как будто тоже задался целью не пропустить ни одной минуты; и я радовался тому, что он бодрствует, и что он улыбнулся мне, и что он… просто есть. Я изо всех сил отгонял от себя всякую мысль о том, что он не поправится. Особенно теперь, когда я был рядом. Самонадеянно и глупо я верил, что мое присутствие может помочь.
Нам принесли легкий завтрак, бо́льшая часть которого снова была съедена мной — хозяин ограничился лишь половиной ломтика ржаного хлеба, намазанного медом, запивая его травяной настойкой.
Эль-Ронт с утра отсутствовал, наверное, по каким-то обязанностям, и мы некоторое время были предоставлены самим себе.
Принеся из соседней комнаты квадратную деревянную доску размером примерно с сиденье стула, с нарисованными на ее поверхности клетками, Маура разложил ее на полу; затем высыпал из прилагающегося мешочка черные и белые плоские камешки и быстро научил меня нехитрой игре, в которой нужно было щелчком пальца аккуратно вышибать с доски только камешки противника, не задев собственные. Мы долго забавлялись этим занятием, смеясь и подшучивая друг над другом — я вконец распустился и в который раз напрочь забыл о своем положении, благо отдаленность от нашей деревни этому способствовала.
Один из камешков улетел под кровать, и я полез за ним. Достав пропажу и подняв голову, я вдруг заметил, что и ножки у этих кроватей были необыкновенные — к каждой из них в основании был приделан небольшой крутящийся шарик, так, что их можно было с легкостью и без скрипа передвигать по комнате.
— Хочешь, покатаю? — неожиданно предложил Маура, и на лице его возникла та самая, до боли знакомая хитрая улыбка.
— А… вам это можно? — нерешительно спросил я.
— Залезай, — скомандовал он не терпящим возражений тоном. — Давай, в самый центр.
Я вскарабкался и уселся поверх одеяла, и мой хозяин легко развернул кровать вокруг своей оси, отчего я вскрикнул, изо всех сил придерживаясь руками за края.
Он захохотал, и я тоже не смог сдержать веселья, все больше получая удовольствие от этого самодельного аттракциона, уже громко смеясь и позволяя ему гонять кровать со мной по всей комнате.
Мы чуть не врезались на полном ходу в беловолосого чужака в белой форме, вошедшего через нашу открытую дверь по пути в смежную комнату, где хранились лекарства. Кажется, это был Эль-Сонр, главный лекарь Сейи, как говорил мне хозяин. Я тут же притих и замер, испуганно уставившись на него снизу вверх со своего места.
Ничуть не изменившись в лице, он смерил взглядом меня и кровать, затем неодобрительно заметил стоявшему позади меня Маура:
— Твоему отцу это не понравится.
Из-за моего присутствия он произнес эту короткую фразу не на их языке, а на нашем, соблюдая одно из тех немногих правил вежливости, которых старались придерживаться чужаки. И как ни в чем не бывало двинулся дальше, на ходу читая что-то с тонких светлых пластинок, которые были у него в руках.
В комнате наступила оглушительная тишина. Я до последнего надеялся, что чужак оговорился, или я ослышался.
— Вашему… отцу? — пробормотал я.
— Да, — помедлив, произнес Маура с неловкой улыбкой, присаживаясь спиной ко мне на краешек кровати, посреди которой я все еще восседал.
У меня на миг мелькнула мысль, что имелся в виду покойный господин Ильба — но каким образом этот чужак на острове мог его знать?
— Но… ваш отец… — попытался я снова. — Он разве не… умер?
— Эль-Ронт — мой отец, — просто сказал он.
В голове у меня все поплыло, и язык во рту стал словно тряпичным, плохо подчиняясь мне.
— Как такое может быть?.. — спросил я севшим голосом.
— Фьёдвай [1]… Это… трудно объяснить, — чуть вздохнул Маура, наполовину оглянувшись на меня. — Он рассказал мне уже здесь, на острове. И сам до недавней поры не знал. Так получилось. Эль-Ронта заставили участвовать в их опытах.
— Вы… вы совсем с ним не
