Аркадий страшно хотел поехать на Горный Алтай. В конный поход. Сам он совершенно не смог бы объяснить, почему именно туда и почему именно на лошадях.
Ведь что такое поход. Сначала он сидит на лошади трижды за всю жизнь, а потом по семь часов в день полторы недели подряд. Причем вот те первые три раза — на мягком спортивном седле, а полторы недели — на жестком походном. А промежность у человека одна и она не казённая.
«Это жопа, ребята», — рассказывал он потом друзьям. — «Там такая красота. Просто ужасно».
За полгода до этого девушка из турфирмы в Горно-Алтайске рассказывала, как Аркадию с его спутницей будет хорошо. Их ожидают конные прогулки по горным тропам, уют палаточного лагеря, ароматно булькающий над костром котелок и умиротворенное засыпание под звездным небом под пение птиц.
За четыре дня до вылета турфирмовая девушка перезвонила и сказала, что группа не набралась и всё переносится на две недели. Пока она говорила, меланхоличный обычно Аркадий посмотрел, сколько будет стоить замена авиабилетов, и тут же страшно на неё наорал.
И первый раз в его жизни это сработало.
Они с девушкой Олей сидели в аэропорту, потом летели, потом ехали, потом грузили походные вещи и снова ехали. За сутки пути Аркадий пришел в себя один раз — когда на стоянке под Горноалтайском набивал рот блинчиками с земляникой.
«Прекрасные блинчики», — обязательно говорил он, когда дело доходило до воспоминаний. — «Я вижу их иногда во сне».
Беспечно скакала по камням и буеракам речка Катунь. Беспечно скакали по камням и буеракам вдоль речки Катуни походники на старой-престарой «буханке».
К вечеру, с вытрясенной до донышка душой, доехали до урочища. Урочище — это как хутор, только урочище. В урочище стоят аилы. Аил — это как чум, только аил. На душистом лугу возле урочища Аркадий впервые с 14-летнего возраста постиг возведение палатки. Стараясь при этом не показывать спутнице своего отчаяния.
За ужином познакомились с инструктором и группой. Стало понятно, кому вышли боком Аркашины телефонные вопли — тётеньке Татьяне пятидесяти лет, которая собиралась в небольшой пеший поход и никогда даже не сидела на лошади. Ей сказали, что пешая группа отменяется и единственный шанс побывать на Телецком озере и вокруг него — это взгромоздиться на коня.
Отважная. Когда на следующее утро пять человек сажали её в первый раз верхом, Татьяна тряслась так, что вибрация распространялась вокруг волнами. Вибрировали конюхи. Вибрировала лошадь. Вибрировал жирный алтайский чернозём и то, чем его незамедлительно удобрило непривычное к таким перегрузкам животное.
Забегая немного вперед — в середине похода, на перевале, лошадь понесла и Татьяна кубарем полетела с нее на землю.
На километр вокруг всё было покрыто только острыми камнями, матюгами конюхов и перспективами нести переломанную Татьяну на руках. Но ровно в том месте, куда она рухнула, рос то ли ягель, то ли можжевельник и путешественница осталась цела.
Подвесим пока эту сцену стоп-кадром: перевал, дождь, ветер, лошадиный галоп, острые каменные осколки, летящие из под копыт, и женщина, летящая с лошади. Пусть Татьяна повисит так ещё немного с вытаращенными от ужаса глазами, а мы вернёмся в начало. Путешественники собирались в путь.
К тому времени, когда все уселись на лошадей и выстроились цепочкой, Аркадий был вообще без сил. Ему хотелось упасть на траву и как Андрей Болконский смотреть в холодное небо Аустерлица. Труднее всего оказалось даже не упихать привезенные с собой вещи в лошадиные сумки, а решить, какую половину из этих вещей оставить на базе.
В стандартной походной лошади предусмотрены несколько слотов для снаряжения.
Основные пожитки прячутся в арчимаки — две прорезиненных сумки с перемычкой. Перемычка набрасывается на круп, сумки свисают по бокам. В первый же переход Аркадий узнал, что если упаковать их абы как, то самый твердый из лежащих в арчимаке предметов обязательно будет торчать углом изнутри и натирать ляжку, пока не взвоешь.
Палатка и пенки пакуются в драйбэг — круглую водонепроницаемую тубу. Она крепится за седлом поперёк лошади, а седок опирается на него поясницей. Драйбег Аркадий возненавидел с первой упаковки и на всю жизнь. Дважды в сутки он вступал с ним в схватку и каждый раз проходил все стадии принятия неизбежного. Пенки не скручивались, палатка не лезла.
«Ну и не впихивайся, раз не хочешь!» — он с досадой опускал драйбег на траву, но всё равно потом дёргал, тянул во все стороны, упирался и снова тянул.
Ещё один элемент конного такелажа — специальная боковая веревочка — предназначался для плащ-палатки. Ловкий ездок отвязывал и надевал плащ, не снимая себя с лошади, а когда дождь кончался, привязывал его обратно. За всю поездку Аркадий умудрился исполнить этот трюк только единожды и, кажется, чуть не проткнул себе ребром лёгкое.
Больше всего он переживал, что оставил на базе новенькие трекинговые ботинки и краги, а взял только резиновые сапоги. Как-то потом он прочитал в книге, что такие решения называются неосознанной компетенцией — ни разу трекинговые ботинки не пригодились ему на этом грязном дождливом пути.
Короче, путники собрались. В такие моменты писатели обычно пишут: «И они поскакали!..»
Но Аркадий и остальные не поскакали, и даже не перешли на рысь, а двинулись шагом, то и дело мешковато сползая на сторону и прислушиваясь к ощущениям в промежности. Та рапортовала, что неживописная грунтовка очень, очень хорошо утрамбована.
Знаете, вообще-то Аркадий ожидал сразу оказаться на горной тропе! Слушать шелест трав, смотреть на очертания горных кряжей вдали. И чтобы ветер овевал его мужественное лицо и чуть прищуренные от горного солнца глаза. В этот момент лошадь задумчиво обошла лужу и протащила Аркадия сквозь пыльный придорожный куст.
А через три часа изнуряющей однообразием грунтовки они свернули в лес и начались уже настоящие аттракционы...
***
Коня звали Скачок. «Скачок...» — повторил про себя Аркадий посреди утреннего алтайского луга, косматых лиственниц и занятых сборами людей.
Повторил и так же про себя забеспокоился — что за Скачок, куда он собрал скакать? Но за первые полдня пути немного успокоился. Конь размеренно цокал по грунтовке, будто повторяя своё имя — ска-чок, ска-чок, ска-чок...
Когда они свернули с дороги в лес и солнце перестало жечь шею, Аркадий невольно выдохнул. И тут же — пфрфрфр! — шумно выдохнул конь. Ожидалось, что в лесу будет какая-то тропа, но нет, они просто шли вереницей за лошадью проводника. Аркадий хотел удивиться, мол, как же так, без тропы, но тут же одёрнул себя — пора быть как-то поосторожнее со своими ожиданиями. Слишком много раз они не оправдались, хотя не прошло еще и дня пути.
Кто-то из друзей спрашивал его потом: «А какой там был лес? Красивый, наверное? Густой?». «Мягкий», — он выбрал главную характеристику леса и поерзал на стуле. После грунтовки седло временно перестало вколачивать копчик внутрь Аркадия, а мох под копытами лошади казался райскими облаками. Впрочем, облегчение длилось недолго.
Проблема с лесом была одна — там повсюду предательски росли деревья. Когда лошадь проходит мимо дерева, она рассчитывает только на собственную ширину и совсем не рассчитывает на свисающего по бокам Аркадия с его арчимаками. Наверное, чуть более опытный ездок не испытывает таких проблем, но пока что Аркадий не управлял Скачком, а просто сидел на нём.
Когда он в первый раз понял, что сейчас останется без колена, то судорожно упёрся руками в надвигающуюся ёлку и попытался оттолкнуть себя вместе с конём в сторону. Скачок досадливо выдохнул и качнулся влево. Торчащий обломок ветки больно ткнул Аркадия в ляжку.
Через два часа ему начало казаться, что так теперь и пройдёт вся его оставшаяся жизнь — в методичном отталкивании Скачка, который словно специально рикошетил от дерева к дереву. Наверное, откуда-нибудь сверху их движение напоминало очень, очень медленный пинбол.
Впереди росли два дерева. Если бы ширина измерялась в конях, то между этими деревьями была ровно одна целая и две сотых коня. Скачок, видимо, посчитал так же и потому ускорился, чтобы не застрять. Аркадий вспомнил сцену с лыжником из фильма «Самогонщики» и быстро понял, что либо станет опытным наездником прямо сейчас, либо они въедут между этими деревьями и он порвётся вдоль, как сосиска во время варки.
Аркадий взялся за поводья, натянул их что есть сил куда-то в сторону и назад, упёрся пятками в бока и изогнулся всем телом. Ещё он попытался изобразить незнакомый звук «тпруу!», но получилось только сдувающееся «тпфссс». Скачок дёрнулся и медленно, как Титаник от айсберга, начал отваливать в сторону от смертельной ловушки. Когда опасность миновала, Аркадий так же неистово изогнулся в другую сторону — и конь, как ни удивительно, послушался. Управление стало налаживаться.
Борясь с деревьями, он мельком оглядывался на их небольшой караван, и это вызывало только досаду — казалось, проблемы лошадиных габаритов касаются только его. По крайней мере Оля выглядела вполне жизнерадостной.
Участок ровного леса закончился, начались подъемы и спуски и смотреть по сторонам стало некогда. В низинах земля была мягче, копыта проваливались в мох, лошади спотыкались, переступая через корни. Седло под Аркадием то ухало вниз, то резко лягало вверх.
Когда впереди появлялся подъем, Скачок начинал изо всех сил на него карабкаться. Никак иначе эти бешеные движения было не назвать — конь пригибал голову к земле, спина его извивалась и ходила ходуном, при этом двигался он толчками, как каракатица. Аркадию оставалось только обнимать его за шею, хвататься за гриву и пучить глаза.
Слово «Привал!» Аркадий услышал словно сквозь вату.
Влажно зашуршав, он медленно отсоединился от седла, медленно перекинул ногу через круп и так же медленно сполз на землю. Обошел Скачка спереди и потеребил его за щеку. Так дальнобойщики после долгой дороги выходят из кабины, чтобы несколько раз постучать ногой по колесу.
Аркадий отошёл от лошади и какое-то время постоял, задумчиво растопырившись и не зная, что делать дальше. Он весь был одна большая потёртость и пах конём. Посмотрел на свои руки — ладони были жирные, бурого цвета. Скачок всю дорогу исправно потел, а Аркадий то хватался за гриву, то держался за шею.
Но это все было неважно — изнуряющий слалом закончился. Он провел ногтем по ладони, посмотрел на светлую полоску и побрел к ручью. Кое-как укрепился на кочках и стал с наслаждением отмывать руки, потом лицо. Секунду помедлил, наклонился к воде стал пить.
Жгло нагретые за целый день в резиновых сапогах ступни. Он скинул сапоги, стянул носки, задержал дыхание и — ыых! — окунул ноги в ледяную воду. Носки почему-то тут же захотелось постирать, точнее, просто пополоскать без мыла. Пользоваться мылом в местных водоемах проводник настрого запретила — заповедная зона.
Пока он полоскался, подошла Оля с фотоаппаратом и тут же пошутила про лошадиный галоп и неуловимых мстителей, что показалось ему невероятно, гомерически смешным и неожиданно для Оли, носков, вечернего леса и, главное, для себя самого, Аркадий захохотал... Так он и
