патологически здорового человека, было неприятно, но когда был поставлен диагноз, она поняла, что конец ее не просто близок, а что он уже настал. Врачи убеждали ее, что можно побороться, что бывают случаи выздоровления, но она не верила в это. Бороться можно было с большими деньгами, а их не было. Да и мотивации особой не было. Окружающий мир, уже давно был не ее мир. Она только не понимала, почему обещанная ей война, то есть Битва пройдет без нее. Может быть, она была не достаточно хороший солдат, и в нее больше не верили. Паше она ничего не сказала. Прочитав о своей болезни, все, что можно было прочитать, она знала, что в запасе у нее несколько недель, потом начнутся невыносимые страдания. Она боялась смерти, еще больше боялась боли, но решила пока будет возможно терпеть, и никого не ставить в известность. Это было нелегко, она привыкла всем делиться с мужем, но представляя, что ему придется пережить, жалела Пашку и молчала. Ольга закончила, насколько могла, все дела на работе, собрала все необходимые документы. Делать было нечего, оставалось только ждать, и она понимала, что в бездействии она начнет мучиться раньше, чем было положено. Тогда у нее созрел план. Ей очень хотелось в последний раз посмотреть на море, но границы были закрыты, Сочи и Крым она не любила, а веселая Одесса ее молодости оставалась во враждебном государстве, и она решила ехать в Питер. Великий, мистический Петербург, с которым связано столько воспоминаний, с холодным, суровым, но все-таки морем. Мужу она сказала, что уезжает в командировку, он удивился, но лишних вопросов задавать не стал.
Сидя в кресле полупустого самолета, она вспоминала, как попала в Питер в первый раз. Это было начало девяностых, он, наверное, еще был Ленинградом. Тогда была другая жизнь, другая страна, другой муж, а она была молода и хороша собой. До этой поездки она не задумывалась ни о судьбе страны, ни о том, что начался слом всех понятий и ценностей, которыми жил весь советский народ. Тогда ее больше волновало молчаливое внимание плакатного блондина из Тюмени, с которым они регулярно сталкивались, гуляя по палубам круизного теплохода, следовавшего из Костромы в Петрозаводск, с остановкой на три дня в Ленинграде. За неделю пути они так и не познакомились, хотя Ольга своим женским чутьем угадывала, что если бы ни муж, да ни развеселая компания, в которой они путешествовали, у нее могло бы случиться какое-то судьбоносное приключение. Но веселья поубавилось, когда они прибыли в Питер. Никто из них не произносил это вслух, да может быть, и не осознавал этого, но у всех было ощущение, что они присутствуют на похоронах былого величия Империи. Контраст между гениально воплощенными замыслами Петра и обветшанием последних лет, угрюмая и озлобленная толпа ленинградцев, традиционно считавшихся самыми культурными людьми Советского Союза, нелепые подделки, продававшиеся в кооперативных ларьках, разочаровали всех, кто мечтал увидеть великолепный город, воспетый поэтами и художниками. Но долго, по этому поводу, Ольга не убивалась, все-таки молодость не склонна к пессимизму. Потом она вернулась сюда через много лет, уже с Пашей. Заметив их, растерянно стоящих на перроне вокзала, какая-то просто одетая женщина участливо спросила их: «Ребята, вам куда надо?» И этим навсегда сделала Петербург любимым, родным их городом. Не раз в тяжелые минуты жизни, они сбегали сюда, и он укутывал их уютом своих дождей и туманов, радовал в Мариинке и БДТ, кормил в «Бродячей собаке». И они понимали, что все можно пережить, что по сравнению с ленинградской блокадой их неприятности, всего лишь мелкие пустяки, что надо жить дальше и все наладиться. А вот теперь Ольга ехала сюда прощаться с жизнью. В ушах звучало: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать».
Ольга вышла из метро, и на нее всей своей мощью обрушился Казанский собор. Как всегда, от величия этого зрелища у нее перехватило дыхание. Постояв, она медленно побрела в сторону Грибоедовского канала. Вот и ее любимый Львиный мостик, не удержавшись, она погладила одного из зверей, и ей показалось, что он приветливо ощерился. Она любила гостиницы в старинных зданиях, здесь на Грибоедовском или на Английской набережной, и только сейчас ей в голову пришла мысль о том, сколько же покойников было в каждом из них во время блокады. Она думала, что вот и она скоро будет в их рядах. Нет, не в рядах, это было бы слишком, не было у нее таких заслуг, хотя бы пусть в стороне, но близко, ведь все-таки она была русской по рождению и по мировосприятию. И бродя по городу, она просила у них помощи, чтобы встретить свою смерть достойно, не скуля и не жалуясь. Она прокатилась на катере под мостами, сходила в Летний сад, посидела в кофейне в Доме Зингера. Но ничего ее не радовало, то ли знание того, что все это в последний раз, то ли отсутствие иностранной речи и обязательные маски на лицах прохожих сделали ее первый день в Питере невыносимо грустным. На следующий день она решила поехать в порт. Порты всегда вдохновляли ее, здесь была романтика, ветер странствий и приключений. Но она забыла, что Балтийское море – северное море. Здесь не было разноцветных веселых яхт и круизных лайнеров как в теплых странах. Питерский порт, порт – труженик, порт – работяга. И все же здесь билась настоящая трудовая жизнь. И это было здорово! Ольга подумала как быстро, в течение буквально пары десятков лет, народ разучился работать. Работой считалось сидение в офисе, создание каких-то приложений для интернета, торговля чем бы то ни было. «Но что мы будем продавать, если вдруг исчезнут трудолюбивые китайцы, и кто будет убирать мусор и мести улицы, если не будет наших товарищей из Средней Азии?» - задавалась она вопросом. Сама она в последние годы работала в управлении большого предприятия, обеспечивающего город водой, теплом и электричеством. Предприятие тихо умирало, как и почти все производство в провинциальной России. И ничего невозможно было сделать для его спасения, любой шаг натыкался на частокол безумных законов и равнодушных чиновников. Когда положение становилось совсем уж отчаянным и безысходным, Ольга спускалась в производственные мастерские, где пахло металлом, и все еще работали допотопные станки, это возвращало ее в заводскую юность. Немногочисленные оставшиеся рабочие, в основном пенсионеры, угощали ее чаем и сокрушались о том, что заменить их некому, и когда они уже не смогут работать, город просто умрет, а ведь здесь атомные реакторы, которые нельзя остановить. Ольга шутила, что их всех заменят роботы, но сама слабо верила в то, что мальчики - мажоры, любители животных, смогут спасти и производство, и город. С такими невеселыми мыслями она спустилась в метро. Бесцельно бродя по городу, Ольга неожиданно для себя вышла к Александро-Невской Лавре. Она удивилась сама себе, почему ей в голову не пришло придти сюда в первый же день. Служба уже закончилась, но к священнику тянулась длинная очередь на исповедь, Ольга встала в нее. Чем ближе подходила она к батюшке, тем страшнее ей становилось. «А как же будет там, за чертой? Что я скажу в свое оправдание?», - думала она. Все последние годы она составляла список своих грехов, но понимала, что, наверное, про многое не помнит, а может и не знает, а о чем-то боится даже подумать, не то, что выразить словами. Ольга подошла к священнику. Он был маленький, кругленький с всклокоченной бородкой, а через круглые стекла очков смотрели добрые, веселые глаза. Ольга промямлила что-то о том, что она в первый раз. Священник спросил, постилась ли она перед исповедью, на что женщина, конечно же, ответила отрицательно.
-Ну, вот что, ты – большая молодец, что пришла. Давай-ка попостись недельку, а потом приходи, мы с тобой побеседуем, - сказал батюшка.
-Через недельку меня уже здесь не будет, - ответила Ольга. И рассказала ему, что она из другого города, и зачем она приехала. Священник держал ее за руку, и понимающе кивал, а женщина все говорила и говорила, и о том, как ей страшно, и как жалко мужа, и как быстро прошла жизнь, в которой она ничего не успела. В это время у батюшки разрывался телефон, Ольга понимала, что задерживает его, но не могла остановиться. Наконец, она замолчала, совершенно опустошенная. Отец Александр, погладив ее по руке, сказал:
-Понимаешь, я над тобой разрешительную молитву прочитать не могу сейчас. Но обещай мне, как приедешь домой, сходить к исповеди по всем правилам. Это самое важное для тебя.
Ольга с благодарностью посмотрела на священника, но обещать ничего не стала. Она не знала, достанет ли у нее сил, на еще одну исповедь. Кроме того, она не понимала, не все ли равно Богу ела она или не ела семь дней, если она постоянно думала о своих грехах и как ей перед ним оправдаться. Но она ничего не стала высказывать отцу Александру, он, перекрестив, и, пообещав помолиться за нее, ушел. Ольга еще немного походила по Лавре, пусть ей и не отпустили грехи, но она как-то успокоилась, и на душе было хоть не радостно, но светло. Выйдя на Невский, женщина увидела билетную кассу. Театры, героически цепляясь за жизнь, работали и во время пандемии. За большие деньги она купила себе билет в Мариинку, давали «Травиату». Ольга горько усмехнулась: «Вот что значит, повезло, прямо в тему». Вечер прошел чудесно, несмотря на содержание оперы. Конечно, ей не хватало шампанского и восхищенных иностранцев в антрактах, и зал был наполовину пуст, но в целом театральная атмосфера не изменилась, и действовала жизнеутверждающе. Выйдя из театра, женщина побрела к своему отелю. Вдруг из тумана выскочила белая лошадь с юной наездницей. «Петербург, конечно, город мистический, но не до такой же степени!» - подумала Ольга. Когда стук копыт затих, на мостовой осталась лежать блестящая подкова. «На счастье»,- грустно усмехнулась она и положила находку в сумочку. На следующий день, проходя мимо ближайшего сквера, она снова увидела девочку и лошадь, они развлекали праздношатающуюся публику. Ольга подошла к наезднице и протянула ей подкову. Та засмеялась, и сказала: «Подари своей знакомой лошадке!». В ухе девочки болталась подвеска в виде ангела. Ольга поняла, что это задание, наверное, последнее. Вечером она улетела домой.
Глава 15
Несколько дней после возвращения Ольга все думала о лошадке, которой надо подарить подкову. В ее жизни как-то лошади не встречались. Правда, один раз в детстве, когда они с дедом ездили к знакомому пастуху, тот разрешил ей посидеть в седле, да несколько лет назад, отдыхая в Башкирии, они с Пашей минут тридцать катались верхом под надзором сурового конюха. Но это все не в счет. Лошадка должна быть знакомой. И вдруг Ольга вспомнила, что такая есть. Несколько лет назад она ездила по делам в Екатеринбург, на обратном пути ее водитель Иван Иванович, предложил завернуть в его родной город Касли, в этот день была годовщина со смерти его сына. Ольга не могла отказать, да и город был по дороге. Они заехали на кладбище, пока Иван Иванович прибирал могилу, Ольга ходила по тенистым аллеям. Это было уникальное место. Здесь были похоронены и простые горожане, и те, кто создавал славу города, сделав знаменитое Каслинское литье настоящим брендом
