надменно-холодным, даже сейчас, когда ей явно требовалась помощь, она не могла, похоже, простить себе, что приходится снизойти до подземелья и его обитателей.
-Леди Эллен, - устало, но сдержанно заговорил Гилот, привыкший уже ко всему, - я сделаю все, что в моих силах, но вы должны понимать, что сведений, которые вы мне сообщили…
-Я сообщила вам более чем достаточно! – голос стал еще выше, и Эде захотелось зажать уши. – Я сообщила вам свою постыдную любовь…
Дама неожиданно обернулась к Эде и та мгновенно выпрямила спину под ее взглядом.
-Милочка, господин Королевский Дознаватель предупредил меня о вашем появлении, иначе я бы попросила бы вас выйти вон. Однако я надеюсь, что вы умеете молчать обо всем, что видите и слышите.
Леди Эллен, которая в этом самом кабинете никто попросила бы ее выйти? Ха-ха! Можно было смолчать, но Эду так задел этот надменный тон, что она, зная, что получит нагоняй от Гилота, все-таки не выдержала:
-При всем уважении, леди Эллен, меня отсюда может выгнать только господин Королевский Дознаватель или Его Величество. Что касается молчания… если это молчание не будет противоречить закону королевства, я могу оказать вам такую услугу.
Неосознанно, или почти неосознанно, но Эда угадала и ткнула в самую болезненную точку гостьи. Леди Эллен ненавидела, когда ей приходилось просить об услуге, а уж тем более у тех, кого она откровенно боялась и тех, кто не был обязан ей ничем.
Губы Гилота тронула едва-едва заметная усмешка и Эда, заметив, с удивлением подумала, что, похоже, нагоняя ей не будет. Во всяком случае, за этот ответ.
-За своих людей я отвечаю, - Гилот переключил внимание леди Эллен на себя. – Эда – дознаватель, и дознаватель хороший. Сведения же, повторяю вам, которые вы мне сообщили…
-Я сообщила вам достаточно! – оскорбленно воззвала к рыцарскому чувству леди Эллен.
Бесполезно. Для того чтобы быть рыцарем, нужно сначала осознавать себя человеком, а Гилот никогда им себя не осознавал.
-Тогда я не смогу вам помочь, - его лицо – каменное и беспристрастное не тронула никакая тень сочувствия. Еще бы…с чего бы ему вдруг испытать сочувствие? Разве это не логично? Есть факты – есть помощь, нет фактов, или факты только лишь приоткрыты – пожалуйста, пойдите вон!
-Что вы хотите знать? – Леди Эллен сидела напряженно, как струна, идеально прямая, всеми оскорбленная и сохраняющая с трудом лицо.
-Как часто вы виделись с господином…- Гилот опустил глаза на пергамент перед собой, - Умбером?
-Вы должны меня понять, - леди Эллен нервно оглянулась на непроницаемую Эду, - нет, право! Это невыносимо, невыносимо!
Она снова попыталась зайтись в рыданиях, но даже Эда чувствовала, что в рыданиях ее нет ничего от настоящего.
Удостоверившись, что ее никто не бросается успокаивать, леди Эллен еще немного поскорбела, взывая к жалости подземелий, но не получила и тени того ответа, который привыкла получать у себя, наверху. Она отняла, наконец, руки от лица и заговорила также надменно и также строго:
-Я рассчитывала на вашу помощь, господин Дознаватель!
-Я не отказываю вам в помощи, леди Эллен, - спокойно отозвался Гилот, - но, поймите, я вам физически не могу помочь, когда вы скрываете столько фактов!
-Вы должны меня понять, Дознаватель! Мой муж…- леди Эллен нервно дернулась, - он – придет в ярость, если узнает…если ему кто-то скажет, или он догадается.
-Я не отвечаю за отношения с вашим мужем. Я берегу закон, - и снова никакого сострадания. Эда тихо переводила взгляд с гостьи на наставника и ждала. – Если вы пришли сюда и хотите помощи – вы должны это иметь в виду.
-Но какой-то тайны! – взмолилась леди Эллен. – Я не прошу много!
-Вы должны отвечать искренне и честно, - предостерег Гилот, - например – вы отказываетесь отвечать на то, каким образом господин Умбер попадал в ваш дом. Не зная таких обстоятельств, я не могу вам помочь.
-Я услышала вас, дознаватель! – леди Эллен поднялась со своего места и, все такая же оскорбленная, страждущая, измученная внутренним горем, направилась к дверям. – Забудьте, что я навещала вас.
За дверью леди Эллен встретил слуга, готовый вывести свою госпожу из подземелий. Эда проводила ее взглядом и только когда закрылась дверь и донеслись поспешные шаги, взглянула на Гилота.
-Подсаживайся, - предложил он, складывая пергамент, имевший, очевидно, дело к леди Эллен.
Эда покорилась, заняла место, еще хранившее тепло гостьи и спросила:
-Что ей надо было?
-Да бред, - с легким раздражением ответил Гилот, - пришла, вся в печали и в хламе души. Просит о том, чтобы дело ее хранилось в тайне, чтобы я дал ей на это слово. А дело, между тем, простое, как сапог! Муж ее в отъезде, да и разница между ними большая, что в годах, что в уме. Скучно ей стало…
-Любовника завела? – хмыкнула Эда. – Так не привыкать, сам знаешь, что тут только не творится.
-Да если бы только этим и ограничилось, - Гилот тоже хмыкнул. – Она приводила его к себе.
-Дура, - не выдержала Эда.
-И, в конце концов, показала, ему, похоже, подарки от мужа. Он хоть и не любит ее, но подарками не обижает. А сейчас вот, рыдала, дескать, обчистили ее. украли колье и пару браслетов. Но я думаю, что больше украли. И, как назло – это подарок мужа – его семейные реликвии, которые она на каждый прием светит. Муж возвращается к визиту герцога Лагота, будет прием, и…вот, собственно.
-А любовник пропал? – предположила Эда.
-Да, - подтвердил Дознаватель. – Он из оруженосцев. Свалил в такие дали, иди – ищи его. рыцарь, у которого он служил, заявлял о его пропаже пару дней назад. Спрашивал, не нашли ли его оруженосца где-нибудь в канаве?
-А чего она только сейчас пришла? – не поняла Эда. – Если только этот ее любовник пропал пару дней назад, значит, обчистил он ее раньше?
-Ждала, - с неопределенной интонацией ответил Гилот, и много было в этом его простом ответе уничижения и усталости с чем-то странным, неподдающимся оттеночному описанию.
-А муж ее не убьет?
-Убьет – осудим, - пожал плечами Дознаватель, - тоже не в первый раз. Сама знаешь…вся наша работа ведется уже по факту совершения преступления. Мы не можем его предотвратить, если не знаем наверняка. А мы не знаем. С одной стороны, на ее измену ему должно быть плевать, с другой стороны – семейные реликвии…
-Вор тоже дурак, - неожиданно заметила Эда. – Ну, вот куда он продаст украшения с явным гербом? Такое даже в Пепельные ряды не возьмут! Да никто, у кого есть еще остатки самосохранения, не возьмет!
Гилот взглянул на Эду со скрытым одобрением, кивнул, довольный ее словами.
-Официального прошения она не оставила, так что, оставляем ей ее разборки на ее совесть. Расскажи мне о том, что происходит в Пепельных рядах? Что видела, что слышала…я отправил туда Мэтта, нам с тобой надо выработать стратегию поведения с герцогом.
Гилот помолчал и добавил, а Эда, чувствуя, что фраза его не завершена, не проронила и звука – она много уже знала о своем наставнике и научилась чувствовать, когда можно говорить, когда он закончил свою мысль.
-Вдобавок, Мэтт не станет захаживать в лавку с платьями, - Дознаватель улыбнулся.
Эду бросило в жар. Он узнал! Узнал…
И пришло на место страха – раздражение. Узнал. Ну и что? Она что, не живая? Она что…плохо, что во время работы, конечно.
И стыд. Конечно, примешался стыд. Она почувствовала себя ничтожной, продавшейся за какие-то ткани, сшитые чьими-то руками. Дознаватель – воплощение закона, и вдруг – какие-то вещи. Тяга к какой-то жизни, где нет места форме серого подземелья?
-Нет, - успокоил Гилот, не совсем верно истолковав ее мысли. Он – знающий закон и знающий человека, как биологическую единицу, понятия не имел о том, что творится по-настоящему в человеческих душах, особенно в душах юных, нетронутых еще настоящим чувством. Гилот не знал душу. Он был далек от народа, от сострадания ко всякому ближнему.
-Нет, ты правильно рассудила, молодец, - продолжал Гилот. – Я как-то не подумал о том, что к Гилоту, чтобы другие не косились взглядом, нужно, как минимум, приодеться. Народу не понравится, что вокруг герцога вьется куча дознавателей, да и ему самому это принесет раздражение – говорят, Лагот этот…привереда и въедливый человек с жестоким чувством юмора. Лучше действительно не раздражать его серой мантией.
Эда тихо выдохнула, кивнула, дескать: да-да, я так и задумывала, честно!
-Молодец! – по-настоящему похвалил ее Гилот. – а теперь расскажи, что в Пепельных рядах?
13
Король властвует и все-таки, как он слаб! В подземельях его корона мало что значит против закона и против всех шпионов, что плодятся на службе у служителей Дознания.
Король властвует и все-таки он нуждается в постоянно опоре, а от того – умасливает судьбу и тех, кто с ней переплетен. Но более всего заискивает человек перед тем, что нельзя ему объять, а как объять мысли богов? Как услышать его слова и увидеть его знаки?
Его Величество Вильгельм боится, в некотором роде, своего Высшего Жреца и ближайшего советника – Кенота. От его милости зависит в королевстве так много! И сейчас, когда вот-вот должен прибыть герцог Лагот, чтобы забрать, при удачном стечении обстоятельств последнюю отраду старого уже короля – его младшую дочь, в брачный союз, объединяя себя дружбой с королевством… о, в каком смятении пребывает сердце короля!
-Боги укажут нам! – обещает Кенот.
Шипит обрядовое масло на раскаленных углях и поднимается странными клубами беловатый дым. Высший Жрец читает заклинание, взывая к богам. Высший Жрец – вот, кто правит сейчас всем королевством, а Вильгельм – да что Вильгельм? Он лишь король, что так боится божьего ответа.
Подбрасываются травы в котел, размешиваются с обрядовым маслом, льется масло на раскаленные угли…на коже выступает пот. Духота застилает и ум, и дух. И страх – странный страх, который может быть только у слуги перед господином, теснит сердце короля!
-Ну, что там? – в волнении спрашивает Вильгельм, когда Кенот затихает, внимательно вглядываясь в белый дым, разливающийся по комнате, над котлом.
Кенот не отвечает. Он хмурится, потом бросает послушникам, что появляются неслышными тенями (и приходит к королю странная мысль о шпионах подземелья):
-Уберите здесь, я выйду с королем в сад!
И Вильгельм покоряется. Пальцы у Кенота цепкие, хватает он крепко, тянет Его Величество по ступеням, немного переваливаясь по-гусиному, и хромая в каждом шаге, но движения Высшего Жреца на редкость быстры…
-Расскажи, что ты видел! – король молит! Шутка ли? Король молит!
Но Вильгельм даже не отмечает этого.
-Мой король, - с печальной мудростью заговаривает Кенот, смиренно и рабски глядя на Вильгельма, - я только служитель богов, могу ли я, смею ли я, заговаривать о скорбных днях с Его Величеством так, как это делают Дознаватели вашего окружения?
Укол в сторону Дознавателй, может быть, и не находит пока ответа, но крючок уже зацеплен и на него, словно бы ниткой, снова и вновь будут наматываться такие вот другие крючки, такие вот слова, чтобы однажды дать отклик. И этот крючок не первый…
-Опять ты про дознаваталей! – король досадует: неужели нельзя сказать все так, как есть?
-Прости, мой король, - огорчается Кенот, - я хочу сказать, что я всего лишь человек и раб тебе, но слуга богов…
-Да говори же! – Вильгельм кричит, но он боится. Он боится ответа, а пуще
