себя саму, снять верхнюю рубашку, брюки…
Все было нелепым и неправильным, казалось почти насильственно-порочным, но Эда уже не остановилась бы, даже если бы Гилот вошел прямо сейчас и холодно-отрешенно взглянул бы на свою ученицу. Она чувствовала, что должна.
Женщина скользнула к ней. Эда не успела дернуться, вздрогнуть, как оказалась втиснута, вброшена в чужую для себя оболочку, и темно-красная ткань легла на нее второй кожей, сдавливая непривычно-жестким корсетом грудь.
-Взгляните! – призвали ее. Эда взглянула на себя в зеркало и совершенно точно не узнала себя. Отразилась какая-то молодая девушка, не красавица, конечно, но имеющая определенный шарм и привлекательность, и даже какую-то диковатую грацию, когда движение стоит на тонкой грани между красотой и ловкостью и откровенной нелепостью.
И тут Эда поняла, что эта молодая девушка – она и есть. Это ее движения. Это ее шарм. И платье, очевидно, теперь тоже будет ее.
-Ну как? – тихий шепот. – Вам нравится?
Эда не знала, нравится ли ей – так было непривычно, но эта непривычность что-то толкнула в ее душе, словно бы дрогнула пружина, сжимавшая что-то, что приходилось прятать.
-Куда я в нем…- вопрос был к пустоте. У нее служба. У нее нет времени на всякие платья, она уже столько потратила на себя – придется обойтись без обеда, а то и задержаться до полуночи, а ей еще в Пепельные ряды. Но как идти в пепельные ряды, как снять эту странную кожу, и как, в конце концов, оторвать свой взор от зеркала?
-К любимому, - предположила женщина. – Или на прием.
Эда усмехнулась. Мэтта любимым назвать было нельзя. Он не знал о ее чувствах, да и в свете последних событий был скорее раздражающим, отчаянно раздражающим! А на прием? На прием ей полагается являться в сером…
Эда бросила взгляд на сложенный серый плащ и женщина проследила за ее взглядом, а затем, что-то проскользнуло и в ее глазах, она замерла (Эда видела это в отражении), и, когда она вновь взглянула на свою посетительницу, то дознаватель прочла в ее взоре страх.
Значит, эта женщина поняла, наконец, кто такая Эда.
Женщина боролась с собою минуту или две, а затем промолвила:
-Я не смыслю в делах, госпожа, но заявляю, что моя лавка чиста.
-Я вовсе не…
-И то, что вам идет это платье, - перебила женщина, овладев собою. – Я думаю, что дознавателям Его Величества тоже есть куда ходить в нарядах.
-Вообще-то…- Эда задумалась,- да.
Она уже поняла. Это платье она купит. Прямо сейчас. Пусть оно стоит сто золотых монет, двести, триста – но она его купит и будет в нем встречать герцога Лагота! Пусть хмурится Гилот, пусть хохочет Фалько, пусть качает головою Тард, и пусть Мэтт…
Нет, что ей до Мэтта? Он сам хоит как хочет. Почему и ей не попробовать? В конце концов, оказывается, она так молода! Так преступно молода!
-Беру, - Эда взглянула на женщину и попробовала улыбнуться. Вышло еще более непривычно. – Только это…давайте поскорее, кхм, пожалуйста.
«Сковер в своих Пепельных рядах меня, наверное, раза три проклял!» - подумала Эда.
10
-О, явилась! – Сковер не выглядел проклинающим всех и вся за ее задержку, но Эда все равно испытала новый прилив стыда за то, что осмелилась зайти в лавку и провести в ней столько времени.
Пепельные ряды выглядели паршивее обычного. Здесь стоял ужасный гвалт, плач и ругань. По домам проходил обыск, а так как дело проходило в Пепельных рядах, то здесь и не церемонились: вламывались в дома, трактиры, приюты, лавчонки и бордели с грохотом, выталкивали посетителей, и, пока их обыскивали и записывали одни дознаватели, другие прочесывали помещение.
Искали Веховую Воду. А еще лучше – кружки и сборища бунтовщиков, памфлетистов и прочую опасную шваль, которую не должен был застать герцог Лагот.
-Прости, - потупилась Эда, наблюдая за тем, как двое дознавателей, не примериваясь, вытолкнули прямо на заплеванную мостовую худую, истерично хохочущую женщину, лица которой нельзя было разглядеть, так как его закрывали грязные спутанные волосы. К женщине попыталась приблизиться какая-то трясущаяся старушонка, но и ее дознаватели отшвырнули в сторону, отделяя от женщины, которая все также хохотала, катаясь спиной по грязному камню.
-Да ладно, - отмахнулся Сковер и крикнул, - в дом!
Двое дознавателей тенями скользнули в дом истерично хохочущей женщины, и оттуда донесся ужасный грохот выворачиваемой мебели. Еще один дознаватель склонился над самой хозяйкой и принялся обыскивать ее тело. Хохотать она не перестала, но принялась бешено извиваться. В стороне, куда отводили тех, кто уже прошел через обыск и перепись, в толпе смешанных оборванцев и преступных (или почти преступных) жителей кто-то заулюлюкал.
Сковер повернул голову и несколько солдат, охранявших эту толпу, красноречиво приказали всем замолчать.
-Ты знал, что я приду? - разговаривать в таком шуме можно было и в голос, но Эда предпочитала все равно говорить тихо.
-Гилот послал ко мне гонца, заодно и рассказал о том, что было, что этот стражник убил сначала твоего пленника, а потом себя.
-Пленника Дознания, - поправила Эда, ей не понравилось уточнение, что пленник ее, ведь, выходит, что это она недоглядела.
-Да как хочешь, - пожал плечами Сковер, - написал, что отправил тебя в город, ну, я и понял, что ты придешь. Правда, думал, что придешь раньше, но все понимаю: дело молодое, заворковалась с Мэттом…
-Я не воркую с Мэттом! – Эда не удержала тишь своего голоса, но, на ее счастье, женщина захохотала еще громче, и возглас дознавателя потонул в смехе и всхлипах. Дознаватель, проводивший ее обыск, не удержался и отвесил ей звонкую затрещину, от этого голова женщины бессильно мотнулась на мостовую и истерика ее затихла, сменившись тихим поскуливанием.
-Но! – воззвал Сковер. – Не сметь!
Насилие проявлялось. Конечно, всегда было приятно дать затрещину преступнику, или наглецу, тайком, но не на людях! К тому же, здесь жили и блаженные, а судя по поведению этой женщины, истерика вызвана либо помешательством, либо дурманом и насилие тут бесполезно, так что – акт жестокости, а что хуже – акт жестокости без основания.
-Дознаватель, сюда! – приказала Эда. Она имела право.
Проштрафившийся дознаватель понуро предстал перед соратниками.
-Имя? – спросила Эда, принимая самый хладнокровный вид.
-Кристоф, - ответ не заставил себя долго ждать.
-Вы забыли кодекс Дознания? – холодно продолжала Эда, а Сковер сделал знак другим дознавателям продолжать работу и не замечать разбирательства.
-Нет, дознаватель, - Кристоф еще надеялся, что окажется спасенным, отделается устным предупреждением, а потому стремился отвечать как можно точнее, чтобы всем своим видом продемонстрировать профессионализм и вызвать одно мнение: «человек ошибся».
-Что гласит правило один-дробь-шесть? – Эда прищурилась. Сковер не вмешивался, хотя мог бы заступиться, но оно ему было не нужно.
-Оно гласит, дознаватель, что всякий слуга закона обязан соблюдать вежливость к любому лицу, даже уличенному в преступлении, - отрапортовал Кристоф.
Правило было лицемерным. Эда сама выходила из себя, как и любой другой, срывалась на оскорбления, как минимум. Весь фокус был в том, что нельзя было попадаться на нарушении и делать все без свидетелей, а не на людных Пепельных рядах! Хотя, Гилот, например, всерьез соблюдал все правила и дополнения к ним…
-Знаешь, - кивнула Эда и тон ее стал ласковым, - значит, о забывчивости речь не идет. Тогда что это было? Вы на глазах своих соратников, на глазах солдат и…горожан напали без основания на женщину явно больную или находящуюся в дурмане. Почему?
-Простите, я…сглупил, - Кристоф сглотнул, он начинал понимать, что болото оказалось глубже, чем он полагал. Сковер непременно бы его поругал и отпустил, а вот эта…
-Ах, сглупил, - Эда даже улыбнулась, - ступайте! Я доложу о вашем проступке, и вам будет вынесено наказание.
Кристоф отошел, нервно кусая губы и злясь и на себя, и на эту непримиримую девушку, Сковер же, подождав, когда Кристоф скроется, сказал:
-Жестко.
-По закону, - не сдалась Эда.
-Я чаще работаю в городе и знаю, что закон может быть сговорчивее.
-Это как?
-Ну, - Сковер поежился от порыва ветра и под шум очередного обыскиваемого дома, ответил, - знаешь, сколько знати обитает здесь? Скольких мы выпнули отсюда? А потому что не запишешь в список пойманных в Пепельных рядах какого-нибудь графа! Не предъявишь, что некий виконт пойман в борделе с двумя девками…и, хорошо, я тебе скажу, что вообще с девками!
-Да я…- Эда закашлялась. Здесь, на улицах Пепельных рядов действительно был смрад. Витали запахи жареных водорослей – пищи, доступной беднякам, рыбы, протухшего мяса, чего-то соленого, дешевого пойла, кошачьей мочи и немытых тел.
Она хотела сказать, что нельзя не докладывать, нельзя не ставить в известность – все эти нельзя, которым учил ее Гилот, но вместо этого, откашлявшись, закончила иначе:
-Догадывалась.
-Молодец, - сдержанно похвалил Сковер. – И, если по поводу стражника…я не верю, что он просто так взял и убил. Возможно – его запугали, впрочем, даже если и убил – он только звено, цепочка идет куда-то подлиннее.
-И мне так кажется, Сковер! Только…поди, докажи!
-А ты поди, поди и докажи, - упрямо предложил дознаватель. – Слепому видно, что Гилот прочит тебе свое место. Но есть у тебя только один конкурент, реальный. Догадываешься?
-Замолкни, - попросила Эда. Она сама не могла отпустить тот взгляд, которым Гилот одаривал Мэтта.
-Во-от, - дознаватель хмыкнул, довольный ее реакцией, - не дура ты!
-Мы так и до зимы не управимся, - Эда перевела разговор, - раз я задержалась, давай так: выдели мне пять-семь солдат и я пошла с обыском по четным домам, а ты бери нечетные.
-А почему мне нечетные? – поинтересовался Сковер.
-Ну хорошо, бери четные, - разрешила Эда.
-Как ты разделила? – не отпускал дознаватель. – Нет, ты скажи!
-Я больше люблю четные числа, - призналась девушка, - ну…два, четыре. Но так ведь, правда, будет быстрее!
-Как можно любить числа? Они просто есть и все.
-Не просто, - возмутилась Эда. – Не просто! Я люблю «четыре». Четыре раза я проверяю замок в своей комнате, четыре раза складываю письмо, выпиваю стакан воды за четыре глотка…
Сковер не захохотал, хотя Эда всерьез этого опасалась. Он был старше, опытнее, профессиональнее. Идеальный боец города, страж закона на улицах, презирающий бумажную работу и само дознание. Ему проще было догнать преступника, поймать его и притащить, проще выслеживать и шпионить, чем сидеть и допрашивать.
Сковер не захохотал. Сказал только:
-Ну ладно-ладно, я понял. Всякое «два лучше, чем один». Бери солдат, и иди. Твои дома – второй отсюда, четвертый, шестой, восьмой – короче, до конца проулка. Надеюсь, поспеем к обеду закончить с этой стороной.
-Какой обед? – обалдела Эда, - работы непочатый край, нам же…
-И? – холодно спросил Сковер. – На голодный желудок ничего не наработаешь, кроме болей и тошноты. Может быть вы, в своих подземельях, и воздерживаетесь от обедов, но здесь, в городе, да и вообще, запомни, нужно есть, когда есть время. Есть размеренно, не проглатывая пищу целиком, кусками. Не в четыре глотка, поняла?
И Эда, чувствуя себя маленькой, необразованной и глупой девочкой, кивнула.
-Что за сверток у тебя в руках? – заговорил Сковер все тем же оживлением. – А! оставь здесь,
